Покашляй, сын мойGP, 16 октября 2009 г.
— Как давно у тебя этот кашель? — поинтересовался я, потому что иногда бываю добрым доктором и люблю вдаваться в детали.
— О, уже довольно давно, — ответил Джо, что, как мне показалось, было не очень информативно.
— Мокрота откашливается? — спросил я (последовательность — одна из двух моих великих клинических добродетелей, точнее трех. Две другие — апатия и мстительность).
— Да, ведрами, — с энтузиазмом сказал он.
— А какого она цвета?
Джо посмотрел на меня так, словно я только что прибыл из другого (более здорового) измерения.
— Что ты имеешь в виду? — озадачился он.
— Ну, — медленно произнес я, — когда ты откашливаешь ее в носовой платок, она зеленая, или желтая, или прозрачная и текучая, как водопад в тропическом лесу, где играют дельфины, а люди живут в гармонии с природой?
Он решительно покачал головой, совершенно не тронутый навязчивыми образами, которые я так тщательно создавал.
— Я никуда ничего не откашливаю, — сказал он.
— Итак, ты просто глотаешь упомянутые тобой ведра мокроты, — констатировал я.
— Ты намекаешь, — удивился он, — что я должен представить их на всеобщее обозрение? Признаюсь, мне это никогда не приходило в голову.
— Ты же не врач, откуда тебе знать, — успокоил я его.
— Но я люблю быть полезным, — сказал он и начал громогласно отхаркиваться. Надо отдать ему должное, он и правда старался, делал все возможное, тужился, и это звучало так, будто у меня в кабинете душили лошадь.
— Продолжай, сын мой, — приободрил я.
Зазвонил телефон.
— Там все в порядке? — спросила медсестра из приемной. — Просто собралась толпа, и ходят слухи, что вы кого-то пытаете.
К этому моменту Джо посинел и его тошнило. Он отчаянно жестикулировал, и я передал ему банку для анализов, куда он поместил плоды своих трудов.
Мы смотрели на них в задумчивом молчании.
В конце концов я грустно заметил:
— Думаю, результат довольно плачевный.
— Да, — сказал он, но добавил в свое оправдание: — Она же зеленая, не так ли? Это должно что-то значить.
— Ты выиграл приз — антибиотики, — сказал я.
СтражBMJ, 16 ноября 2011 г.
Орды там, прямо за дверью операционной. Все потому, что свобода не бесплатна. Наша цена — вечно стоять на страже, однако те, кого мы охраняем, унижают нас, называя привратниками, как будто мы торчим у входа в парк и раздаем рекламные брошюры.
— У меня ужасный кашель и дико болит горло, — пожаловался Джо, — и я боролся с этим всю неделю.
Я проверил, есть ли у меня под рукой лишний орден и готова ли королева присутствовать на церемонии вручения.
— И мне сказали, что нужно принять антибиотики.
Снова непонятные «они», подумал я. Враг с головами гидры, варвар у ворот.
«На Земле нет ничего более прекрасного, — сказал Уильям Вордсворт, — чем пара больших опухших, покрытых гноем миндалин».
Это всегда отрадное зрелище для нас, врачей общей практики. Ведь оно означает, что мы можем двигаться вперед и назначать антибиотики с чистой совестью, избежав еще одной испепеляющей битвы.
Но горло Джо, как и следовало ожидать, было абсолютно, совершенно нормальным — ни малейшего следа гноя, ни пятнышка эритемы.
Даже заоблачное воображение Артура Кларка[117] сникло бы перед столь непоколебимой нормальностью.
Но война с неразумием и растраченными впустую ресурсами нескончаема. Невозможно отблагодарить за то, что мы делаем, но от этого наш долг не менее благороден. Если поступок доблестен и отважен, имеет ли значение, что менестрели его не воспевают?
И все же мы недовольны их невинностью и невежеством.
Врачи общей практики не бахвалятся. У нас нет флагов, старых школьных песен или чувства команды. Мы не носим мантии или плащи с капюшонами. Мы не устраиваем академических шествий или ярких зрелищ. Нам не нужны эти поверхностные вещи, потому что наше дело справедливо и наши узы глубоки; для нас каждый день — это День Святого Криспина. Мы — те самые немногие, счастливое меньшинство. Мы — братство.
— Это вирус, — сказал я.
ПришельцыGP, 11 мая 2008 г.
Есть и преимущества в невыносимой скуке, свойственной работе семейного врача. Нас ничем не удивишь, мы сохраняем невозмутимость даже перед странным и извращенным.
Если бы сам Иисус вошел в мой кабинет, я бы, скорее всего, сказал: «Да, Господь, покарай неверующего и все такое, но не могли бы вы мне сообщить свой адрес и дату рождения?» — и набрал бы на компьютере: «Обратился наш Спаситель».
Поэтому, когда миссис Мэги вошла с Шарон и объявила, что их похитили инопланетяне, я ничуть не смутился.
— И когда это произошло? — спросил я, притворяясь заинтересованным, хотя зевота меня выдавала.
— Вот только вчера, сразу, как закончились «Соседи», — сказала она. — У дома приземлился большой космический корабль, наружу полезли существа, похожие на насекомых, с длиннющими зубами, перебили всех мужчин и разрушили дом, но, к счастью, телевизор уцелел. Они перенесли меня и нашу Шарон на свой корабль и посадили рядом с такими большими штуковинами в форме стручков. Стручки открылись, и два ужасных создания наподобие пауков прыгнули нам на лицо. Мой почти сразу сдался и начал блевать — не знаю, почему это произошло. Когда все отвлеклись на то, чтобы дать больному небулайзер, я сняла второго с лица Шарон, и мы бросились бежать.
Сначала я не был склонен поверить в эту потрясающую историю, но, внимательно посмотрев на Шарон, заметил на ее лице отметины, похожие на инопланетные. Пожалуй, они свидетельствовали, что от пришельцев пострадали ее пухлые щеки, а заодно и раздутый (больше обычного) живот.
Я смотрел этот фильм и знал, что будет дальше. Только не в моем кабинете, подумал я. Кто будет убирать всякий хлам — разметанные повсюду кровь и кишки? В любом случае, для чего тогда нужно отделение реанимации и интенсивной терапии?
— Это очень серьезно, миссис Мэги, — серьезно сказал я. — Шарон стала жертвой инопланетного вторжения. Обратите внимание на ее раздутый живот: инопланетный паразит может вырваться оттуда когда угодно — быстрее, чем Англия вылетит с чемпионата мира. Вы должны немедленно отвезти ее в реанимацию и принести швабру.
— Слава богу, — сказала она с облегчением, — я-то волновалась, что это подростковое ожирение.
Чего хочет пациент?BMJ, 27 ноября 2003 г.
— Что вызвало у вас подозрения, Фаррелл?
Хотя Холмсу слегка недоставало воображения, он был крепким парнем и вполне заслуживал того, чтобы за него держаться. Ведь большая проблема меритократии заключается в том, что хороших слуг трудно найти. Когда кругом одни таланты, работать некому.
— Любопытный случай был с кашлем ночью, — сказал я.
— Но пациент не кашлял по ночам, — возразил Холмс.
— Вот именно, — заметил я, — это и любопытно.
Отсутствие симптома иногда столь же красноречиво, как и его наличие. Джо являлся ко мне почти каждый день, никогда не уходил без рецепта, и у него было столько симптомов, сколько звезд на небе. Поэтому, когда он сказал, что у него снова заболела голова, я не слишком забеспокоился. Тошнота и рвота — прекрасно. Но была головная боль сильнее утром и при наклоне вперед? Конечно. А в глазах двоилось? Нет.
Петух прокричал трижды. Джо отрицал симптомы столь же редко, как объявивший войну отказывается в ней участвовать.
После двадцати лет практики меня трудно шокировать, поэтому я лишь слегка удивился, когда кожа Джо внезапно стала желчно-зеленой, уши удлинились и покрылись еще более густыми волосами, а из головы выросли антенны, что на самом деле только улучшило его внешний вид.
— Я представитель планеты Зарг, — произнес он с присвистом. Его дыхание было едким, ядовитым, а с раздвоенного языка прямо мне на ногу капала кислотная слюна. — Наш возлюбленный император Пибо тяжело болел долгие годы, и я давно искал мудрого и понимающего врача, который мог бы назначить лекарство от мучительного недуга. Если тебе это удастся, будешь считаться Господином всех врачей Вселенной, а наши два народа сохранят вечную дружбу.
— А какие симптомы у Его Величества? — поинтересовался я.
— У него болит горло, и он откашливает ужасную зеленую мокроту.
— Черт возьми, Джо, — сказал я, — на что еще ты готов ради антибиотиков?
Мокрота, прозрачная как слеза…GP, 19 апрель 2016 г.
Если бы кашлем можно было дирижировать, Джо стал бы Даниэлем Баренбоймом[118], не меньше. В его распоряжении целый оркестр — от плаксивых и пронзительных флейт-пикколо до глубокого и звучного контрабаса.
Кроме того, Джо уделяет большое внимание литературным приемам. В риторике есть прием повторения, когда слово или выражение не единожды употребляется в одном и том же предложении, чтобы подчеркнуть смысл высказывания или сделать на нем акцент. Используя свою собственную уникальную медицинскую разновидность повторения, Джо дважды кашлянул — просто потому, что мог. При этом он выглядел крайне надменным и довольным собой — и, судя по отвратительным звуковым эффектам, кашель определенно был продуктивным.
— Кхм, кхм? — спросил Джо, держа руку там, где находился его несчастный рот, обитель, в которой не желала задерживаться даже мокрота. Это обращение можно было истолковать как «Не хочешь ли взглянуть?».
Я обдумал предложение. На одной чаше весов лежало удовлетворение пациента. Джо явно требовалось, чтобы кто-то засвидетельствовал и подтвердил его страдания (видна ли зеленая мокрота в лесу, если там никого нет, но кому какое дело?). На другой чаше находилось мое собственное психическое здоровье, которое могло оказаться под угрозой.
— Это было бы самым ярким событием в моей жизни, Джо, — произнес я в конце концов, мотивировав себя тем, что а) я стараюсь быть добрым доктором и б) после такого зрелища, как Джо, шумно отхаркивающийся в маленькую баночку, ничего хуже уже не произойдет.