Несколько лет назад мне сделали колоноскопию. Сама процедура не была проблемой, и даже анальный катарсис оказался сносным, почти приятным развлечением, как прогулка за городом (довольно странным городом). Философ Томас Мор в своей «Утопии» описал дефекацию как одно из основных физических удовольствий. Хотя я думаю, что он не совсем это имел в виду, когда использовал столь резкое выражение.
Однако, несмотря на эти приятные воспоминания, выпить три литра слабительного накануне вечером — испытание, которое каждый врач должен выдержать сам, прежде чем подвергать ему пациентов. В рекомендательной брошюре сказано, что раствор должен быть охлажденным. Но поверьте мне: ледяной напиток на вкус так же плох, как и теплый.
Однако есть и еще один бонус: щедрый гастроэнтеролог прислал мне несколько превосходных фотографий моей толстой кишки. Зовите меня Нарциссом, но все эти снимки выглядели столь же умиротворяюще, как закат на Южном море. Романтичная, розовая, как марсианская пещера с дискотечными огнями, намек на тайну за каждым закоулком и расщелиной. Место, где, случайно вывернув из-за угла, можно столкнуться с Хамфри Богартом и Петером Лорре[126], ведущими тайную беседу.
И нет, там не оказалось никаких трещин — поверхность слизистой оболочки была такой же ровной и гладкой, как пиарщики «Новых лейбористов». Слизи на стенках не слишком много, но при этом они не особенно сухие. Если бы мой кишечник был футболистом, «Барселона» и «Ювентус» умоляли бы меня играть за них. Возможно, я стал бы суперзвездой, написал автобиографию или роман-бестселлер (если Джеффри Арчер[127] сможет такое сделать, почему это не под силу моей толстой кишке?). А потом таблоиды устремились бы по моему следу, возможно, пронюхали бы про незаконное промывание и нашли пару компрометирующих фотографий моей толстой кишки в постели с Лиз Херли[128]. Тут моей карьере и конец. Вероятно, я слишком далеко зашел в этой аналогии.
Какими бы привлекательными ни были фотографии, я не хвастаюсь ими и не показываю их своим друзьям. Есть некоторые вещи, которые мужчина просто обязан держать при себе. Подобные части тела слишком личные и интимные для публичной демонстрации. Думаю, даже самые восторженные и раскованные нудисты чувствовали бы себя неловко в такой ситуации.
Мы с моей толстой кишкой должны оставаться загадкой.
СчастьеBritish Journal of General Practice, октябрь 2000 г.
Теперь, когда я больше не летаю на «конкордах», мне, как медийной личности и суперзвезде, приходится подолгу сидеть за рулем. Я обнаружил, что ничто так не сокращает путь, как хорошая аудиокнига. Вы вникаете в текст, время летит незаметно, и, приехав на место, вы едва ли не жалеете, что путешествие закончилось. Мои вкусы разнообразны — от Диккенса до «Секретных материалов», от Энтони Троллопа до Майкла Крайтона[129], но больше всего я рекомендую медленную протяжную речь Гаррисона Кейлора[130] со среднезападным произношением.
Его эссе о мифическом городе Лейк-Вобегон в Миннесоте одновременно успокаивают и возбуждают, в них много юмора и философии. Лейк-Вобегон, согласно его версии, был основан более ста лет назад фермерами-иммигрантами из Норвегии, и их потомки, как замечает Кейлор с редкими, едва уловимыми нотками приязни, стали суровым народом, очень немногословным.
Я их очень понимаю. За годы работы врачом общей практики я научился разделять некоторые из таких норвежских добродетелей и все более подозрительно отношусь к беззаботным и веселым людям (у меня есть заботы, я никогда не веселюсь). Они либо знают что-то, чего не знаю я, либо подавляют себя и готовы взорваться.
Мой пациент — фолк-певец, и, соответственно, он одновременно проявляет раздражающую сентиментальность и неутомимый оптимизм, чего требует несносная порода. Я думаю, что тому виной те годы, когда бабушка качала его на коленях. В сорок два года он уже немного староват для этого, но старушка по-прежнему бодра и здорова, и сейчас мышцы бедер у нее так окрепли, что она может колоть ими грецкие орехи.
Кажется, ничто его не угнетает, и эта жизнерадостность почти патологична. Хлещет дождь — «слава богу, какой спокойный день», происходит что-то плохое — «если это худшее, что с нами сегодня произойдет, то это хороший день»; случается что-то действительно плохое — «ну, зато мне повезло, что я не шотландец».
Я представляю, как однажды скажу ему: «Тед, у меня для вас плохие новости. Речь идет о вашей собаке, той, которую вы ждали всю ночь, которая была вашим неразлучным спутником и единственным утешением с тех пор, как ваша жена трагически скончалась много лет назад, и которая только на прошлой неделе спасла вашего отца от нападения ужасного кабана. Я с сожалением должен сообщить, что только что ее сбил, и реанимация ей уже не поможет, и вам уже не нужно ломать голову, чтобы это сработало».
Какое-то время он бы молчал и, может быть, немного драматически повсхлипывал. А затем посмотрел бы на меня с огоньком в глазах (такому взгляду научиться нельзя, и все попытки воссоздать его искусственным путем заканчивались только злобным прищуром) и с отважной улыбкой сказал бы: «Знаете, доктор, когда я был совсем маленьким мальчиком, мой дедушка пел такую песню, когда учил меня чесать глазные яблоки вилкой». И он бы закрыл глаза, притушив на мгновение свой огонек, и начал бы петь голосом, исполненным муки, боли и печали, но, как ни странно, одновременно полным радости, удивления, содомии (у него немного смешанные эмоции, как вы могли бы догадаться) и надежды на новое завтра, которое, возможно, принесет ему новую собаку.
— Водитель переехал собаку, — выводил он. — Затем он ударил ее дверью. Но в каждой бочке дегтя есть ложка меда. Он сам из-за нее перевернулся. Тру-ля-ля, тру-ту-ту.
Одновременно смеясь и плача, он прижимал бы меня к подозрительно характерно вздрагивающей груди и шептал: «Кстати, я должен убить тебя сейчас», — и солнце весело поблескивало бы на кухонном ноже.
Спиноза сказал: «Веселость хороша и не может быть чрезмерной», но, как возразили бы норвежские фермеры Гаррисона Кейлора, что он об этом знает?
Врач в колготкахGP, 9 июля 2009 г.
Я состою в любительском драматическом кружке. С моей отличной памятью на слова на меня можно положиться, но при этом я деревянный, как Буратино, и неспособен передать никакие эмоции (за исключением апатии, за ней стоят годы тренировок). По этой причине, а также из-за врожденного достоинства начальника городского совета и потому, что я хорошо умею кричать, обычно мне достаются второстепенные роли — судьи или хозяина поместья.
В одной средневековой драме мне пришлось надеть колготки. Так-то мне все равно, но на вечер спектакля было запланировано еще и торжественное собрание.
Когда мы, врачи, принимаем участие в каких-то мероприятиях, нас неизбежно выбирают председателями (люди, похоже, думают, что, принадлежа к древней и благородной профессии, почитаемой за мудрость и ученость, мы становимся большими шишками). Мне нужно было пообщаться с людьми. Времени переодеться перед спектаклем не хватало, поэтому, чтобы сэкономить несколько минут, сверху на колготки я натянул брюки.
И это стало настоящим откровением. Почти незаметное соприкосновение колготок с брюками оказалось неожиданно чувственным. Я ощущал себя где-то между Фредом Астером и Сид Чарисс[131], чувствуя тесный контакт с собственным телом, его соблазнительные изгибы и пульсирующие мышцы. Походка стала более плавной, а жесты напоминали движения пантеры. Колготки оказывали любопытный эффект: казалось, они подтягивали мои ягодицы, придавая им более четкий контур, делая их более жесткими и упругими. Мне показалось, что это заметили и присутствующие дамы. Я поймал довольно много лукавых взглядов искоса, беззастенчиво оценивающих форму моей задницы.
— Ты качаешься? — спросила одна.
— Классные булочки, — сказала другая.
Я хорошо выглядел, чувствовал себя опасным, тощим и голодным, как Кассий. Роковое очарование сцены — лучший афродизиак.
Так что, ребята, пока вы живы, примерьте колготки хотя бы раз. Как врачи, мы также должны помнить об их терапевтической ценности. Любой мужчина, который приходит с жалобами на плохое настроение и низкую самооценку (давайте посмотрим правде в глаза, мы все от этого страдаем, но только настоящие неудачники и маменькины сынки бегают к доктору поныть), не спешите выписывать рецепт или давать направление. Не утомляйте их банальными лекциями об образе жизни. Просто посоветуйте надеть колготки.
Может быть, сначала стоит попробовать это дома.
Примечание: «любительский драматический кружок» на самом деле был хоровым сообществом в Ростреворе, которым руководила моя сестра Шивон. Она — музыкальный гений, и в действительности ей место в Голливуде, а ее другом и партнером был Эйблис Миллс. Конкретно это событие произошло на Мальте, но они также выступали в Монте-Карло и Мадриде, где, как ни странно, продержали меня за кулисами.
Острова Скеллиг (1): если у вас один день в Ирландии…GP, 21 июля 2012 г.
— Если у вас всего один день в Ирландии, поезжайте на острова Скеллиг, — сказал Томас Боун Броснан, капитан с просоленным морем и румяным от ветра лицом, храня невозмутимость пред неспокойными водами.
Примерно в шестнадцати километрах от атлантического побережья Ирландии из океана торчали два скалистых гористых острова. Их зубастые вершины, казалось, впивались в небо. Белые морские птицы, подгоняемые свежим бризом, кружили над утесами. Небо над морем металлического цвета было затянуто тучами. Наш кораблик казался совсем игрушечным посреди стихии. Мы миновали меньший остров Литл-Скеллиг, казавшийся живым из-за мельтешащих крыльев тысяч олуш. Повсюду качали головами тюлени, и кругом в волнах кишели тупики и буревестники. На фоне оглушительных криков морских птиц было слышно, как менее выносливых путешественников эффектно и красочно выворачивало за борт (интересный факт: сельдевые чайки едят рвоту).