ачивается к директору.
— Так почему же вы не положили достаточно сыра, господин ученый? — осуждающе спрашивает он.
В науке нет смысла спорить с бессмыслицей и суеверием. Даже просто попытка дискуссии придает бессмыслице незаслуженный вес. Медицина особенно восприимчива к тем, кто продает иллюзию знания доверчивым и уязвимым. Возьмем прививки против кори, паротита и краснухи и антипрививочников; возьмем гомеопатию и медицину, которая и правда работает; зубную фею и регулярную гигиену полости рта; Санта-Клауса и ваших родителей, покупающих подарки; женское обрезание, астрологию, теорию о том, что детей приносит аист, — это даже не ложь, это просто… чушь собачья. По крайней мере, ложь имеет какое-то отношение к истине (будучи ее противоположностью, хотя и действуя в одном и том же пространстве), в то время как чушь — это просто воображаемая чушь.
Наука признает неопределенность, поэтому я допускаю вероятность ошибки. Некоторые теории могут быть не просто сказками: зубная фея может оказаться очень трудолюбивой дамой, и теоретически возможно, что на Северном полюсе живет большой толстый бородатый дядька, способный искривлять время и пространство. Если его изображают так много людей, то «да, Вирджиния, где-то есть настоящий Санта-Клаус»[137].
Да, видите ли, я веду себя как настоящий ученый, всегда готовый изменить свое мнение, когда мне представят достоверные доказательства.
Ладно, я знаю, что это несправедливо, я сужаю кругозор, я продался тому парню, я под каблуком у Большой фармацевтической компании. Но вы должны простить мой цинизм, ведь я ничего не могу с ним поделать.
Потому что я — Скорпион.
Опера — полный отстойGP, 6 июня 2012 г.
Когда я был ребенком и мои вкусы еще не полностью сформировались, я очень хотел заниматься музыкой. Мне выдался шанс, когда я спел партию Мома, бога злословия, в «Орфее» Луиджи Росси. К сожалению, я не снискал успеха. Тогда недостаточно было накачанных мускулов и небесной красоты, чтобы компенсировать недостаток таланта. У одного критика даже хватило наглости сказать, что бог злословия пел не в лад. Очевидно, он ничего не смыслил в искусстве импровизации, или, возможно, мне следовало получше натереться маслом для тела.
Таким образом, моя оперная карьера закончилась, практически не начавшись, что дало стимул стать врачом, и с тех пор я считаю оперу просто глупой. Если вам нужно что-то сказать, выходите и прямо говорите. Не надо выдавать рулады, они бесят.
Опера впечатляет и кажется необычной только потому, что мы не понимаем языка. Фраза «Я бегаю в туалет весь день» звучит довольно скучно и обыденно, но с помощью гугл-переводчика мы получим «Sto facendo il bagno tutto il giorno». Попросите какого-нибудь большого толстого парня с козлиной бородкой спеть несколько тактов с такими словами, и носители общественного мнения будут падать в обморок в проходах и платить по пятьсот фунтов за то, чтобы заглянуть в щелочку.
Не то чтобы наша профессия чем-то лучше. Мы бесстыдно эксплуатируем одно и то же устройство. Любая профессия — это заговор против обычных людей, как сказал Бернард Шоу в пьесе «Врач перед дилеммой». Мы защищаем свои знания с помощью секретного путаного языка, призванного ввести пациентов в заблуждение. Сердечный приступ — это инфаркт миокарда, высокое давление становится гипертонией, боль в суставах — артралгией, а «Марафон» — «Сникерсом»[138].
Точно так же мы маскируем свое невежество. Например, хроническая мышечная боль становится фибромиалгией. Мы не знаем, отчего она возникает, не понимаем, как ее лечить, зато используем коктейль из латыни и греческого, чтобы приклеить причудливое название, дающее иллюзию контроля. Это наш собственный тайный язык, и мы используем его, чтобы исключить и лишить власти простых смертных.
Opera puo suchiare, ma la medicina fa schifo peggio (опера-то, может, и отстой, но медицина еще хуже).
И вот я сделал постерный докладGP, 22 августа 2017 г.
Постерные доклады на конференции всегда казались мне довольно унылыми. Они вроде того толстого парня в очках, который из всех кандидатов — самый последний, но тем не менее то и дело где-то возникает, упрямо отказывая мечте в праве умереть.
В медицинской версии издержки не возмещаются. Авторы так вкладываются эмоционально, тратят столько времени, крови, слез и пота, что проклянут себя, если откажутся от своей идеи.
Доклады эти не настолько важны, чтобы их пустили на большую сцену, но и не столь ничтожны, чтобы их просто отправили в ящик стола. Поэтому с ними выступают в небольшой аудитории, отгороженной в коридоре рядом с туалетами.
Те из нас, кто спал на задних рядах, быстро и невозмутимо проносятся мимо, пока авторы отчаянно пытаются поймать наши взгляды. Очень важно любой ценой избегать зрительного контакта, иначе остальные первыми доберутся до кофе и плюшек. Поэтому во время каждого кофе-брейка и обеда такие вот представители компании традиционно вынуждены терпеть унижение.
Я достаточно стар и помню, что раньше постерные доклады делались с презентациями, для которых требовались цветные карандаши и трафареты. Теперь они тоже яркие и красочные, но созданы с помощью компьютера. Часто испещренные изображениями слайды настолько перегружены, что вам пришлось бы их съесть, чтобы не потерять рассудок.
Безусловно, больше всего мне запомнился доклад «Влияние повторных ректальных исследований на слизистую оболочку перианальной области». Серьезный молодой человек сделал все по-взрослому. У него даже имелся запас резиновых перчаток и смазки, а также искусственный анальный сфинктер, который он предлагал зачарованным до отвращения зрителям… поисследовать.
Желающих не нашлось, и, поскольку жалость одна из моих главных добродетелей (наряду с сарказмом и апатией), я вышел вперед. Меня всегда учили быть добрым к тем, кому повезло меньше, будь то иммигранты, беженцы или ординаторы, занимающиеся научными исследованиями.
— Мне очень приятно, — сказал я, поглубже пропихивая палец.
В соответствии с правилами понятного каждому юмора кто-то издал пердящий звук.
— Не забывайте, что это может быть очень травматично, — сказал докладчик.
— Интересно, — сдержанно сказал я. — И вы пришли к выводу, что существенных изменений не произошло.
Более мягкий человек был бы раздавлен, но этот парень оказался крепким орешком.
— О нет, — сказал он с блеском в глазах, блеском фанатика, который подорвал основы цивилизаций и разрушил великие империи. — Я призываю к дальнейшим исследованиям.
Примечание: с момента написания этого рассказа я сам сделал стендовый доклад о социальных сетях и медицине на конференции Международного фонда комплексного ухода. И да, я стоял в закутке у туалетов, и да, меня все игнорировали.
Больше страстиBMJ, 3 апреля 2008 г.
Несколько лет назад я был вынужден (как из чувства долга, так и из общей ненависти) упрекнуть интернет-издание Independent из-за их гуру комплиментарной медицины.
— О-о-о, но он очень популярен, — защищались газетчики.
— Как и порнография, — сказал я.
— О-о-о, нет, — ответили они возмущенно, — это было бы неэтично.
Хотя я считал, что большие сиськи на третьей странице куда этичнее, чем продавцы змеиного масла, впаривающие иллюзию знания доверчивым и беззащитным пациентам.
Но если даже такое претенциозное и весьма скучное издание, как Independent, пыталось добиться популярности, это урок для всех нас.
Каждый квартал кто-то (я не знаю кто, какой-то анонимный благотворитель, который считает, что я должен работать над собой) присылает мне заслуживший всеобщее уважение и академически безупречный Бюллетень по лекарствам и терапии. Поскольку иногда я становлюсь добрым доктором, я читаю его, хотя обычно сразу перехожу к заключению.
Конечно, это жульничество, но я не нахожу подобное чтиво увлекательным. Внешний вид издания говорит о серьезности и строгости: ни фотографий, ни разноцветных иллюстраций, ни поэтичного преувеличения, ни избытка юмора. Если бы спартанским детям нужно было читать его во время ночного испытания на горе, большинство из них мигом слиняло бы на Ибицу, чтобы расслабляться и курить лепестки лотоса. Это скупой и логичный журнал, своего рода мистер Спок медицинских журналов.
Даже заключение трудно читать: оно написано сухим научным языком, каждая объективная оценка убедительно и безупречно аргументирована. Но я хочу немного больше страсти, больше Боунса Мак-Коя, чем мистера Спока. Мы не роботы, не автоматы, и наше сердце руководит нами так же, как и голова.
«Лучшим не хватает умения убеждать, в то время как худшие полны энтузиазма», — сказал Йейтс, и мы наблюдаем эту дихотомию во всем мире и на протяжении всей истории. Но почему в медицине? Почему мы должны уступать страсть шарлатанам? Нам нужно больше неистовства, ярости, чтобы победить, нам нужен грубый зверь.
Если в Бюллетене по лекарствам и терапии пишут правду, что так и есть, эти идеи должны зловеще пульсировать, взывая и к эмоциям, и к интеллекту. Должно быть как-то так: «Мэнди двадцать два года, ей нравится танцевать, ходить по магазинам и заниматься контрабандой карликов, она хочет работать на благо мира во всем мире и выйти замуж за футболиста. И она считает, что это новое нестероидное противовоспалительное средство — просто дерьмо».
Медицина вам не клубBMJ, 6 апреля 2006 г.
В Ирландии, в Дроэде, есть небольшая больница, где с 1974 по 1998 год проведено сто восемьдесят восемь операций по гистерэктомии матки, большинство из которых выполнены методом кесарева сечения, причем одним и тем же врачом. Многим акушерам пришлось за всю свою медицинскую карьеру сделать не более десяти таких операций.
То, что врач должен отклоняться от своих обычных обязанностей, не является исключительным. Все мы привыкаем к своей работе, но в наши дни изменения происходят так быстро, что отстать проще простого. Но в данном случае практика, принятая в больнице, оказалась настолько необычной, что, несомненно, ее нельзя было не заметить. Другие акушеры-гинекологи, акушерки, анестезиологи, педиатры, ординаторы, врачи, хирурги, местные врачи общей практики — конечно, кто-то должен был обратить внимание: происходит что-то нестандартное. И все же Королевский колледж акушеров и гинекологов проинспектировал это отделение совсем недавно, в 1992 году, и нашел его пригодным для обучения.