далеким и тяжелым от тоски и безнадеги. — На протяжении веков нас с человечеством связывали узы брака. Мы с вами в одной ложке, и когда последний человек испустит последний вздох под безразличным небом, мы тоже умрем. Зачем мы вам так нужны? Перефразируя Толстого, самое сильное из всех лекарств — время и терпение; но у людей нет терпения.
— Сейчас я тебя съем, — сказал я.
— Et tu, Bruté?[147] — печально спросил он. — Тогда пади, Сиалис.
Примечание: вам придется погуглить, что такое «Сиалис»…
Считайте, что вам повезлоBMJ, 4 января 2003 г.
— А, дети ночи…
— Ага, как же прекрасно поют, вот это их яди-дай-яди-дай, — сказал я, отсаживаясь подальше. Не из-за беспокойства о моей личной безопасности (семейный врач никогда не должен демонстрировать, что ему страшно), но когда твой рацион состоит из свежей крови, у тебя воняет изо рта. — Я занятой человек, граф, оставьте драму.
— Я нахожусь в крайне затруднительном положении, — произнес он низким глубоким голосом, который идеально подошел бы для впаривания альтернативных лекарств. — Этот варфарин… его принимают сейчас многие мои клиенты, и это причиняет мне сильные страдания.
— Ну-ну, — сказал я, потому что даже нежить заслуживает того, чтобы о ней заботились, — расскажите поподробнее мне об этом.
— Я кусаю в шею, кровь течет, я жадно слизываю ее языком, кровь сворачивается, я останавливаюсь. Так было всегда. Теперь кровотечение не прекращается, кровь повсюду — у меня в носу, на рубашке, а вы знаете, как дорого стоят эти вещи в наши дни? А ведь я вампир. Вижу кровь — значит, должен ее пить. Я даже захватил с собой аптечку первой помощи, наложил небольшую повязку, чтобы остановить кровотечение, — он смущенно и печально пожал плечами. — И при этом я немного прибавляю в весе.
— Вам некомфортно в своем теле, — заметил я с фрейдистской проницательностью, — отсюда такие большие замки.
— Я не очень хорошо себя чувствую, доктор. Дамы когда-то любили меня, они возлежали в своих ночных сорочках, и опьяняющий запах чеснока разносился в воздухе. Я люблю чеснок. Понимаете, такая у меня фишка. — Мелькнула ледяная улыбка, и тон собеседника на миг стал резче. — Наш разговор конфиденциален, верно?
— Конечно, — заверил я.
— Ах, — снова опечалился он, — как они кричали, как стонали от восторга, а на следующее утро притворялись, что помнят только кошмар. Теперь же они вопят лишь потому, что я так потолстел и им тяжело. «Слезь с меня, жирная свинья», — сказала одна. И становится еще хуже: превращаясь в летучую мышь, я не могу взлететь — слишком тяжелый. Хлопаю крыльями, хлопаю и хлопаю, но остаюсь сидеть на корточках на земле. Дети ночи — как они хихикают надо мной, как ухмыляются! Теперь мне придется карабкаться по водосточным трубам, это так нелепо, учитывая лишний вес и все такое. Прошлой ночью водосточная труба оторвалась. У меня боль в груди, я задыхаюсь, и у меня учащенное сердцебиение.
Я внимательно посмотрел на него, не сумев скрыть иронии.
— Ваш пульс, — сказал я, — очень, очень неровный…
Примечание: нарушение сердечного ритма называется мерцательной аритмией. Часто она протекает бессимптомно, но повышает риск образования тромбов. Поэтому если ее выявляют, то пациентам обычно назначают антикоагулянты, такие как варфарин. При осмотре пульс, как правило, неровный…
Кит нашего времениBMJ, 13 июня 2012 г.
Все не всегда так, как кажется. Земля не плоская, Солнце не вращается вокруг земли, Бой Джордж на самом деле мальчик, в Афганистан очень непросто вторгнуться, а реформы Национальной службы здравоохранения Соединенного Королевства представляют собой сокращение.
Я наблюдал за китами на западе Ирландии. Это был почти беззаботный день, мы плыли в утреннем морском тумане среди буревестников, наблюдая за этими предвестниками бури, танцующими на воде. Тишина становилась еще приятнее от мягкого урчания двигателя, едва заметной атлантической зыби, рвотных звуков, исходящих от сухопутных крыс на носу, и хихиканья остальных. Мы были, как сказал Ивлин Во, полны покоя, который светится в сердцах людей, когда они размышляют о несчастьях своих современников.
За исключением того, что мы не видели китов, и к этому моменту даже капитан Ахав сказал бы: «Да пропади оно все пропадом, пойду выпью бочонок рома и огуляю пару юнг».
Затем раздался ликующий крик: «В воде что-то есть, что-то черно-белое!»
Нас как будто током ударило: касатка, подумали мы все. Даже наш неразговорчивый шкипер взволновался и развернул лодку, чтобы рассмотреть получше. Подойдя ближе, мы увидели манящее мерцание. Цитируя Джозефа Конрада, скажу: «Люди усваивают мудрость чрезвычайно медленно и всегда готовы поверить в то, что льстит их тайным надеждам».
— Я вижу плавник, — крикнул кто-то, и надежда выросла до небес. — Это спинной плавник. Похож на старого самца, они чаще плавают в одиночку, — добавил он с видом знатока.
Словно по сигналу, чтобы еще больше усилить напряжение, буревестники взлетели в вихре океанских брызг.
Затем к лодке подплыла мертвая, очень мертвая черно-белая корова. Делая вид, что ей лучше всего угрожать, она храбро боднула корпус, но осторожно, чтобы никого не расстроить.
«Эксперт» с надеждой ткнул в нее палкой, но она не отреагировала и даже не попыталась сопротивляться. Это определенно была дохлая корова.
— Покорно благодарю, свидетель плавников, — сказал я.
Просто зовите меня ИзмаилGP, 13 февраля 2018 г.
По его словам, деревянная нога причиняла ему немалые страдания. Она постоянно болела и ограничивала его подвижность, и это его ужасно раздражало.
Я направил его на протезирование. Его оснастили новейшей пластиковой штуковиной, и, после того как он освободился от хронического дискомфорта, его поведение изменилось. В мгновение ока он уже носился по деревне, играл в футбол с детьми и приставал к старушкам. Он женился, остепенился, открыл парикмахерскую и забыл о своей клятве отомстить Большому белому киту.
Я лишил его не только деревянной ноги, но и мотивации. Эта идея уже не подгоняла его, не была для него мощным стимулом. И хотя он стал гораздо счастливее, приобретение капитана Ахава привело к потере для великой литературы.
Наша роль как врачей состоит в том, чтобы заботиться обо всех, молодых и старых, богатых и бедных, родных и чужих, реальных людях и тех, кто ими не является. Моя репутация росла как гриб, и на следующий день приемная была битком набита людьми, которых распирало от… вздымающихся грудей и моральных дилемм.
А также, что примечательно, там было скопление отвратительных и почти ядовитых паров. Я позвал источник, изможденного и мрачного молодого рыцаря, направил его к пульмонологу и посоветовал службу онлайн-знакомств.
— La belle dame sans merci[148] больше не держит тебя в плену, — сказал я.
Затем вошла мисс Луиза Олкотт.
— Сотри эту улыбку со своего лица, — прорычала она в явно неподобающей для леди манере. — Бет Марч[149] была здесь, не так ли?
Я упомянул, что врачебная тайна распространяется на всех и включает в себя воображаемых людей.
— У нее была скарлатина, и вам просто пришлось дать ей антибиотики, — сказала она. — Таким образом, она не заболела ревматизмом, не стала инвалидом и не умерла в раннем возрасте. Весь посыл «Маленьких женщин» никому не нужен. Нет никакого самопожертвования, никакой бескорыстной заботы о Бет в течение всей жизни. Какими вырастут эти персонажи? Годы тяжелой работы канули в Лету благодаря тебе и твоим чертовым антибиотикам.
К сожалению, счастливые, здоровые люди не интересуют меня в качестве персонажей. Чтобы развиваться и расти, нам нужен вызов, конфликт. Все стоящее, что когда-либо случится с нами, будет связано с болью, страданием и когнитивным диссонансом.
Как сказал Гарри Лайм в «Третьем человеке», в Италии при Борджиа царили террор и кровопролитие, а также Леонардо да Винчи и Ренессанс. В Швейцарии пятьсот лет мира дали только… часы с кукушкой.
Классическая ошибка врачаBMJ, 28 августа 2013 г.
— Каково ваше мнение, Ватсон? — спросил Холмс.
— Определенно мертв, — нараспев произнес я с соломоновой безапелляционностью. — Из-за того, что у него пропала голова и все такое.
Холмс перевернул тело. Толпа ахнула от ужаса. Сзади кто-то упал в обморок, а несколько скинхедов шустро обшарили его карманы.
— Обратите внимание на схему, — сказал Холмс. — У этой жертвы, как и у других, были и геморроидэктомия, и грыжа.
— Ну и что? — недоумевал я.
— Итак, — заключил он, — я делаю вывод, что серийный убийца — хирург общего профиля. Никто больше не делает таких процедур. Теперь они могут гораздо меньше. Было время, когда главный хирург являлся принцем медицинского мира, у него имелась самая большая и блестящая машина и он мог заниматься чем угодно: гемиколэктомией, реконструкцией аорты при аневризме, тиреоидэктомией. Но им на смену пришли специалисты узкого профиля, а также теперь есть клинический надзор и аудит результатов. Теперь они уже не те, что прежде.
— А мотив?
— Подумайте, сколько лет он усердно тренировался, и ему обещали золотые горы как итог. Говорили, что недалек тот день, когда он сможет делать настоящие операции, а затем ему пришлось бесконечно перевязывать варикозные вены, иссекать липомы и сальные кисты, — сказал Холмс. — И вот могучее сердце не выдержало.
— Если слишком долго жертвовать собой, любое сердце превратится в камень, — согласился я.
Холмс извлек из кармана жертвы бумажку.
— Список рекомендаций, — догадался я.
— Еще один признак, — сказал Холмс, — рабская преданность соблюдению правил.
— Да, — печально согласился я, — в наши дни для всего существуют правила. Даже, полагаю, правила написания правил.