Когда я позже пошел проведать своего пациента, то едва смог его разглядеть за плотной стеной студентов-медиков, ординаторов и исследователей, жаждущих славы. Всем им нужна была суточная моча — как можно больше и как можно быстрее. Все мечтали написать отчет об этом случае для рецензируемых журналов (не самых важных, конечно, но на безрыбье, знаете ли) и еще одной отметки в их резюме.
— Помогите, доктор, — взмолился он, — они меня задушат!
Я прогнал студентов-медиков, но остальные были намного выше меня в иерархии, и я не мог предложить против них никакой помощи.
— Извини, приятель, — сказал я, — просто обычное осложнение необычного заболевания.
Приходит час, приходит док…GP, 15 января 2010 г.
В моей молодости медицина рабски придерживалась традиционной доктрины, в рамках которой за самыми тяжелыми больными и наиболее слабыми пациентами присматривали самые неопытные и некомпетентные врачи. О врачах отделений интенсивной терапии никто никогда не слышал, а другие врачи все равно посмеялись бы над ними. Тогда в отделении реанимации было дел по горло, кровь и грязь до колен, экипаж буквально пальцем затыкал пробоины в борту, а выходные были похожи на выезд в зону военных действий.
Однажды ночью я оставался единственным дежурным врачом, когда началась драка. Обычно это был сигнал к немедленному бегству (эй, кто-то должен был сообщить об этом внешнему миру). «Иди и скажи Спарте», — благородно подумал я, но, к сожалению, слишком долго медлил, и драка уже разрослась на все отделение. Все выходы были заблокированы, что оставалось делать парню?
Но научиться импровизировать — это часть подготовки врача.
Я схватил ребенка с кроватки и, держа его как талисман, начал прокладывать себе путь через хаос, останавливаясь только для того, чтобы взять чуть-чуть крови с окровавленного ножа и размазать ее по лицу. Риск гепатита В в долгосрочной перспективе уступал риску жестокого расчленения в краткосрочной.
— Осторожно, ребенок! — крикнул я. Тот, очевидно, прочитав сценарий и будучи правильным ребенком, начал жалобно плакать.
Ворвавшись в двери главной больницы, я увидел собравшуюся толпу и понял, что выгляжу довольно лихим парнем. Я также знал, что стоит подпустить немного драмы.
— Кто-нибудь, возьмите ребенка, — сказал я с видом усталого героя, — мне нужно вернуться.
Как я и планировал, меня подхватили под руки.
— Тебе нельзя возвращаться, это безумие, ты истекаешь кровью, — скандировала толпа.
— Вы не понимаете, — запротестовал я, являя собой картину мучительной и противоречивой добродетели, — там могут быть еще дети.
Я изо всех сил пытался вырваться из их лап, но так, чтобы не слишком усердствовать.
Звездный час: разбор клинических случаевGP, 3 сентября 2008 г.
Пару недель назад я получил спам, в котором мне предлагали купить маленькие синие таблетки с невероятным эффектом, а еще прийти на семинар. Перед тем как удалить письма, я распространил их среди всех людей, которые мне не нравятся. Однако это заставило меня вспомнить о счастливых моментах.
Когда я был студентом в Дублине, наш профессор решил устроить семинар с разбором клинических случаев. Даже в те более невинные дни (а Ирландия тогда была очень невинной) это в значительной степени считалось проявлением тщеславия, способом напомнить всем другим врачам-консультантам, что, хотя они зарабатывают намного больше денег, чем организатор, и у них есть большие блестящие машины (это важно для консультантов, особенно заслуженных), из-за своей частной практики им по-прежнему необходима репутация в академическом мире, в котором профессор все еще остается самой большой шишкой.
В первый день на лекции собралась приличествующая случаю толпа — смесь угрюмых врачей, слюнявых ординаторов, жаждущих продвижения по службе, сбитых с толку исследованиями, измученных стажеров и похмельных студентов-медиков. Все они зачарованно ждали катастрофы, которая, как мы знали, непременно случится.
Большая проблема заключалась в том, что наш профессор пользовался особой популярностью среди пациентов, поэтому, когда орды хлынули в первую палату, там лежала только одна маленькая старушка. Старший ординатор представил не очень интересную историю, после чего вся труппа вышла в коридор для обсуждения.
Я оказался позади и услышал не слишком много. Не то чтобы мне было все равно, моменты, которые я мог уловить, касались в основном ее испражнений и того, насколько они были нормальны. И тут я заметил, что медсестра выкатила вышеупомянутую старушку из первой палаты.
И действительно, когда мы вошли в другую палату, почтенная пациентка снова лежала там, восхитительно одинокая.
Затем, к нашей беспредельной радости, один из ординаторов, который опоздал и пропустил первую палату, снова начал выставляться. Большая часть толпы, его конкуренты, ликовала, глядя, как он зарывается. В то же время другие, более порядочные, души пытались привлечь его внимание, украдкой резко проводя ребром ладони по горлу. Но это был его звездный час, большой день, ничто не могло остановить его, и он продолжал до самого конца.
Когда он, наконец, закончил, наступило долгое молчание, прерываемое только хихиканьем студентов-медиков.
— Есть вопросы? — спросил профессор, выглядя таким же обескураженным, как и консультанты.
— Можно мне пойти домой? — спросила старушка.
Мой очень личный ангел-хранительGP, 11 июля 2017 г.
Несколько недель назад моя сестра была госпитализирована в Глазную больницу Мурфилдс в Лондоне, где ей провели операцию из-за меланомы сетчатки. Процедура прошла очень успешно, и у меня не хватит слов, чтобы как следует описать больницу и врачей отделения. Они проявили бесконечную доброту и невероятный профессионализм. Это НСЗ в лучшем виде.
Пока радиоактивный аппликатор был на месте, радиоактивной была и моя сестра. Поскольку я — врач и, следовательно, невосприимчив к радиации, семья поручила мне, так сказать, присматривать за ней.
В солнечную погоду я ношу солнцезащитные очки-маску, их удобно надевать поверх обычных. В первый день, когда я шел в больницу, я чуть споткнулся. Мужчина сзади схватил меня за руку и спросил, все ли нормально. Я заверил его, что со мной все в полном порядке, и он поинтересовался, куда я иду.
— Четвертый этаж, — сказал я.
— Я отведу вас, — предложил он. Очень любезно с его стороны.
В первый раз в новой больнице бывает трудно найти дорогу, и, как Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“», я всегда полагаюсь на доброту незнакомцев. Но когда мы шли, он мягко взял меня за руку, и до меня медленно дошло: 1) спотыкание, 2) солнцезащитные очки-маска и 3) место — все указывало на то, что я слабовидящий. К этому времени мужчина уже проводил меня до лифта, и я почувствовал, что было бы невежливо и неучтиво внезапно сбросить маску, сказав: «Зацени-ка, я прекрасно вижу». «Я в кровь так далеко зашел, что повернуть уже не легче, чем продолжить путь…»[187]
— Спасибо, теперь я точно в полнейшем порядке, — сказал я, но моего ангела-хранителя было не остановить. Он настоял на том, чтобы подождать со мной и убедиться, что я войду в лифт без приключений. Последовало бесконечно долгое ожидание. К этому времени уже собралась очередь — некоторые, очевидно, с подлинными нарушениями зрения.
Наконец прибыл лифт.
— Отойдите, пожалуйста, — объявил мой ангел-хранитель. — Пусть сначала этот джентльмен.
Я вошел в лифт, театрально теребя кнопки, как будто на ощупь определял номер четыре.
— Какое мужество, — пробормотал кто-то позади меня.
Ангел-хранитель подождал, пока закроются двери, и помахал мне на прощание.
И, черт возьми, прежде чем опомниться, я помахал в ответ.
Верите вы или нетBMJ, 1 марта 2007 г.
Вера — это эмоциональное состояние, которое не поддается рациональному убеждению, сказал Спиноза. И, Боже, я мог бы подписаться под каждым словом, хотя важный жизненный опыт я получил не на каком-то безумном религиозном празднике, когда люди театрально режут себя или падают, что-то непонятно бормоча, а в холодном свете хирургической палаты.
В годы моей интернатуры к нам поступил молодой человек с каким-то образованием в левом верхнем подреберье. Ирландия тогда была бедной страной. Никаких продвинутых визуальных исследований — так что диагноз в значительной степени зависел от клинического обследования и оставался загадкой до прибытия старшего ординатора.
— Это увеличенная селезенка, — объявил тот, — я чувствую углубление.
Он был настолько уверен, что никто не мог ему возразить. Нам полагалась еще одна попытка, и, конечно же, там было все ясно, как белый день. Углубление. Как мы могли его пропустить?
Новость распространилась, как лесной пожар, по больнице и дальше. Студенты-медики просто обожают обсуждать обнаруженные клинические признаки, и они валили толпами, чтобы пальпировать это замечательное углубление. Старший ординатор, в чьем тоне уже начали звучать собственнические нотки, нежно проводил руками по животу пациента с видом шоумена. Студенты робко ощупывали себя, казались смущенными и неуверенными, но потом, когда смотрели на выжидающее выражение лица старшего ординатора, их глаза загорались. «Да, вот оно, я чувствую, это углубление, определенно углубление, чудесное, прекрасное углубление, самое лучшее из тех, что мне доводилось находить».
Это была победа. Энтузиазм был заразительным и ошеломительным. Как и в случае с новым платьем короля, никто не хотел быть посторонним; все хотели стать участниками событий, быть частью банды. Все либо верили, что действительно чувствуют углубление, либо притворялись — на случай, если будут выглядеть глупо.
Популярность нашего старшего ординатора сильно выросла. Идея была очевидна, и он величественно вещал обожающим послушникам, точно толстый и несносный Будда: анализы крови и рентгеновские снимки — это, конечно, прекрасно, но, в конце концов, ничто не заменит старомодной клинической проницательности.