На улице просигналили, и Ребекка на прощанье чмокнула меня в щеку.
– Вот и мое такси!
– До вечера, заинька!
Дверь за ней захлопнулась. Я пошла на кухню. И, обнаружив под мойкой мусорное ведро, бросила туда комок волос, которые с утра держала у себя в сумке.
Посреди просторного помещения со светлым деревянным полом, на застекленных стеллажах, где были выставлены украшения в африканском стиле, выступала девушка лет двадцати:
– Вам известен этот художник?
Она говорила с английским акцентом и смотрела на меня чуть свысока. В какой-то момент я пожалела о том, что пошла пешком в эту галерею в Старом Монреале. Одевшись ради удобства в спортивную форму и кроссовки, я выглядела по-туристически. С недавних пор пешие прогулки стали моим любимым занятием. Каждое воскресенье, в составе небольшой группы, я совершала прогулку по тропинкам горы Сен-Илер. Среди нас были энтузиасты, собиравшиеся совершить паломничество в Сен-Жак-де-Компостель. При этом они всячески показывали, что чужды религии. Мне это казалось странным: если это действительно правда, почему тогда не совершить восхождение на гору Трамблан или в Адирондак? Но, в конце концов, это было не мое дело, а сама я решила, что не буду робеть под величественным взглядом той барышни. Я уставилась на ее серебристую тунику из шелка, которая была надета поверх ее черных леггинсов. Пусть думает, что мне не нравится его одеяние!
– Он – друг нашей семьи, – заметила я.
Ее лицо вдруг потеплело.
– Правда? Он сейчас должен прибыть. У него такие красивые работы. Хотите зеленого чаю?
Я согласилась, и через несколько секунд девушка вынесла откуда-то из подсобки фарфоровую чашку с блюдцем. И я продолжила осмотр, дуя на горячую жидкость.
В память о моей близкой подруге Мюриель, которая умерла три года назад от стремительно развившегося рака, я считала своим долгом посещать все выставки ее единственного сыночка, на которые по Интернету он рассылал приглашения еще сотне человек. За два с половиной года «На краю света» была уже его третьей выставкой, и то, как живут индусы, производило еще большее впечатление, чем нравы и обычаи Боливии или Таиланда, где до этого он делал свои снимки. В Индии тощие бородачи шлялись по улицам в голом виде (Садху, фото номер 4), женщины стирали белье в мутных водах Ганга (Сумерки, фото номер 18), и ребятня возраста моих внучат плела из жасмина гирлянды в усладу туристам (Заработок, фото номер 22). Рафаэль заснял все это на пленку, и, судя по красным этикеткам[9], наклеенным с правой стороны фото, его творческий метод был успешным.
Новости о Рафаэле я узнавала от его отца Антуана, когда мы с Пьером приглашали его к нам на ужин, что, впрочем, случалось гораздо реже с тех пор, как он начал встречаться с некоей Марией. Мария была из Латинской Америки, носила накладные ногти и занималась торговлей недвижимостью. «Видела бы все это Мюриель!» – в сердцах воскликнула я, когда эта дамочка появилась у нас на пороге. «А тебе какое дело?» – резко возразил Пьер, так что я подумала, что Антуан-то мог вполне сравнить его с Жан-Клодом, когда впервые увидел меня с ним. Последнее, что Антуан сообщил нам о Рафаэле месяц назад, – это то, что он расстался со своей подружкой Маржори. В тот вечер, пока Мария расхваливала нам достоинства сауны а la toscana, которую она установила в своем саду в Репантиньи[10], я начала разрабатывать свой план.
Конечно же, мы с Мюриель уже сто раз думали о такой возможности: как было бы здорово, если бы однажды Рафаэль с Ребеккой поженились! Поскольку их разница в возрасте исчислялась несколькими месяцами, для нас, двух молодых мамаш, такая перспектива казалась естественной. Мы катали коляски бок о бок, мы укладывали их в одну постельку в тихий час, и бывало, что, когда мы шли их будить, они спали, прижавшись своими тепленькими тельцами друг к другу. Не говоря о летних отпусках в Кейп-Мэй или Кейп-Код, когда Мюриель убеждала Антуана оставить пациентов на несколько дней, а мне удавалось уговорить Жан-Клода отложить на время его «сверхсложные» досье? На пляжах, оккупированных отдыхающими, достаточно было плеснуть воды в лицо Ребекке или пнуть ногой домик из песка, как Рафаэль превращался в Хулка, своего любимого супергероя, и в результате обидчик оказывался поверженным. Конечно же, в отроческие годы они отдалились друг от друга, с тех пор много воды утекло, но, поскольку обоим было сегодня по тридцать, оба были одиноки и не имели детей, не значило ли это, что они были созданы друг для друга?
«По-моему, Мюриель, об этом стоит подумать». Ведь при жизни я привыкла вести с ней долгие беседы и после смерти продолжала обращаться к ней в своих мыслях. Конечно, я ходила попить кофе с моей бывшей коллегой Линдой Генетт или на аперитив с Брижитт Леметр, которая состояла в том же клубе пеших прогулок, но все это было не то.
Девушка поставила компакт-диск в стереосистему, стоявшую на задней полке, и из усилителей понеслись гитарные аккорды. Я пошла поставить на место пустую чашку, а девушка исчезла в глубине. Она еще не вернулась, когда на пороге появился все еще по-юношески безбородый Рафаэль. Одет он был в рваные джинсы и черную рубаху, из-под которой виднелась красная майка, на носу темные очки в серебряной оправе. Я двинулась прямо к нему.
– Рафаэль, лапочка, поздравляю! Потрясающе!
Он снял темные очки.
– Эй, Люси! Рад тебя видеть, ты в отличной форме!
Это было то самое, что мне так нравилось в Рафаэле: несмотря на свой вроде бы подростковый вид, он всегда умел ввернуть нужный комплимент. Я чмокнула его в щеку:
– Так, значит, торговля бойко идет?
– В основном покупают туристы. Им сувениры нужны. Но я не жалуюсь. Шарон на месте?
– Продавщица-то? Вроде бы, да.
Он попросил меня подождать, а сам удалился на время.
– Ты получил мой мейл? – заквохтала я ему вслед. – Не хочешь со мной выпить кофе?
Дверь за ним осталась открытой. Из-за нее доносились обрывки разговора, но из-за гитарных аккордов я не могла разобрать, о чем шла речь. Один семидесятилетний дядечка с бананом наперевес толкнул дверь в галерею, бросил взгляд на пустующие стены и закрыл дверь, продолжив путь рядом с полной женщиной, которая ела мороженое в стаканчике, несмотря на прохладную погоду.
Чайный салон на улице Сен-Поль, куда привел меня Рафаэль, благодаря обилию цветов на подоконниках, напоминал теплицу. Поскольку Рафаэль еще не обедал, то наряду с кофе с молоком он заказал еще и панини с жареной свининой и маринованными баклажанами. Я попросила к чаю печенье с клюквой.
Из своей поездки в Индию Рафаэль вынес, по его словам, обостренное ощущение момента, являющегося единственным барометром счастья.
– Смысл моих фоторабот есть не что иное, как уловить некий миг, – заметил он.
Его замечание показалось мне весьма поверхностным, но я ничего не ответила. Он утверждал также, что полюбил там медлительность, и, кстати, стал довольно нудно описывать индийский храм, расположенный в трех часах от Калькутты, фотографию которого он отправил во французский журнал. Когда моему терпению пришел конец, я спросила:
– Не хочу тебя перебивать, зайчик мой, но ты как завтра: свободен?
– По-моему, да.
– Тогда приходи к нам на ужин с Ребеккой. У нас в Броссаре на кухне ремонт, и я на несколько дней переехала к ней.
Рафаэль нахмурил брови:
– Ты имеешь в виду твою дочь?
Я чуть со стула не упала:
– Ну а кого же?
Он в задумчивости откусил панини, прожевал и наконец изрек:
– Я ее уже лет десять как не видел.
Мне не хотелось будить в нем тяжелых воспоминаний, но все же я поправила его, сказав, что они виделись на похоронах Мюриель.
– Возможно, – вздохнул Рафаэль. – Я в тот день был сам не свой. И наглотался транквилизаторов.
– Я тоже.
– Но сейчас, кажется, вспоминаю. Она, кажется, была с артистом Симоном Уалеттом?
– Да, но это все в прошлом. Давнем прошлом! Симон был таким эгоистом!
У него искривилось лицо.
– Моя бывшая говорила мне то же самое…
Я смахнула со стола крошки печенья.
Рафаэль продолжал пережевывать кусочек маринованного баклажана.
– Я-то газет не читаю. В них одно вранье, а еще возможность манипулировать массами.
Его губы, вымазанные растительным маслом, зарозовели. Он вытер их столовой салфеткой, и я решила, что о Ребекке пока хватит. Я также спросила его, могу ли я купить у него фото 3, Лакомка, на которой была изображена обезьянка, засунувшая лапу в мешок с лакомствами. В эту минуту раздался телефонный звонок. Пробормотав что-то нечленораздельное в телефонную трубку и поскребя в затылке окольцованным серебром пальцем, Рафаэль завершил разговор, объявив мне, что ему нужно обратно в галерею – там его ждала одна американская пара, проявившая интерес к его творчеству.
– Так что я тебе говорил? Ну, да только на туристов и можно надеяться.
– Как бы твоя мама была бы за тебя рада!
Рафаэль вышел через увитую плющом дверь.
Позднее вечером, когда на тесной кухонке со сломанной вытяжкой мы доедали макароны «а ла путтанеска», наступила очередь Ребекки нахмурить брови.
– Мы завтра ужинаем с Рафаэлем? Это еще в честь чего?
– Я подумала, что тебе будет интересно с ним увидеться. Он, между прочим, с некоторых пор холост.
Мне хотелось найти в Ребеккином лице знак заинтересованности. Она объедала черную оливку.
– А хоккей он посмотреть не хочет? Финал все-таки.
Она выплюнула косточку в руку, а затем положила ее на край тарелки.
– Рафаэль – художник, ты же это прекрасно знаешь. Он даже не заикался на эту тему. Я назначила ему встречу в ресторане после коктейля. Я думала, тебе будет интересно.
Она скривилась.
– Я бы предпочла завтра вечером побыть с тобой вдвоем…
Ее слова меня тронули. Я погладила ее по руке.