[1059]. Эта концепция опиралась на еще свежие воспоминания о германской экспансии, но характеризовала и представления советского руководства о том, что скорее всего Великобритания и США предпочтут действовать против СССР и его сферы влияния не своими силами, а руками возрожденной западногерманской военной машины. Соответственно, перевооружение Германии и включение ее западной части в западноевропейские военные союзы были для советского руководства индикатором нарастания военной опасности в Европе.
В конце ноября 1947 года Молотов направился в Лондон на очередную сессию СМИД. О своем пребывании в британской столице Вячеслав Михайлович писал жене: «Живем мы в посольстве. Никуда не ходим. Только раз – один раз – я ездил не на заседания и не на приемы, – это на могилу К. Маркса, где я был впервые. Посылаю тебе любительский снимок этого посещения. Раз в неделю здесь же в доме посольства смотрим кино. Смотрел „Сельскую учительницу“ („Воспитание чувств“). Довольно хорошая картина. Марецкая вполне справилась с трудными превращениями. Только что смотрели новый английский фильм „Идеальный муж“ Оскара Уайльда. Хороший фильм. Стоит показать и нашей публике». Еще бы – сюжет разоблачает буржуазных политиканов. На приеме Молотов встретил старого знакомого Черчилля, который поведал, что в мемуарах защищает «политику СССР в предвоенные годы, в частности, в период Мюнхена. Я всегда был и остаюсь врагом коммунизма, но всегда был и остаюсь другом России и, несмотря на нынешние политические разногласия, горячо приветствую Сталина как своего товарища по оружию в годы войны»[1060].
Сессия СМИД должна была сдвинуть с мертвой точки германский вопрос. В условиях все более очевидного раздела Европы германское единство становилось проблематичным. Ни одна из сторон не согласилась бы отдавать Германию противнику целиком. В то же время нельзя было запустить план Маршалла, не определившись с будущим этой страны. У американцев был резон торопиться, а Молотов имел основание считать, что время работает на него. Не захотели договариваться по экономическим вопросам с СССР – не получите добро на экономическое освоение Германии, без чего весь ваш план останется в подвешенном положении.
Ситуацию осложнило предложение Бевина дать СМИД право пересматривать решения Ялты и Потсдама. Молотов твердо встал на их защиту. Действительно, как министры могут отменять решения глав правительств? Такой подход связывал руки Маршаллу, Бевину и Бидо в ревизии решений, принятых до начала Холодной войны. Но и выполнить их полностью в новых условиях было невозможно. Нужно «быть все время на чеку, в напряжении, чтобы чего-нибудь не упустить, не промахнуться»[1061], – писал Молотов жене.
Узел затягивался, что в принципе устраивало Молотова. Стороны обвиняли друг друга в пропаганде и оскорблениях. 15 декабря Бидо предложил отложить дальнейшие дискуссии на СМИД на неопределенный срок, «чтобы не усугублять наших разногласий». Председательствующий Маршалл закрыл сессию и вышел из зала. Подводя итоги лондонской встречи 31 декабря 1947 года, Молотов говорил: «…восстановление полного мира в Европе, как и восстановление единства германского государства, без чего нельзя заключить мирного договора с Германией, поставлены Соединенными Штатами Америки в зависимость от принятия американского плана в отношении Германии и Европы… Эта политика диктата не могла не встретить отпора со стороны Советского Союза… и привела к провалу Лондонского совещания»[1062]. Послепотсдамское сотрудничество, проводившееся через СМИД, исчерпало себя. Бывшие союзники были теперь в большей степени заинтересованы в формировании своих блоков, чем в общих переговорных площадках.
В противовес плану Маршалла СССР интенсифицировал заключение двусторонних договоров о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи экономических договоров с государствами Восточной Европы. 4 февраля 1948 года такой договор был заключен с Румынией, 18 февраля – с Венгрией, 18 марта – с Болгарией, а 6 апреля – с Финляндией.
В.А. Никонов считает: «Именно с середины 1947 года началось давление со стороны Москвы на страны Восточной Европы в сторону их советизации»[1063]. В действительности, советизация Восточной Европы не проводилась. Была избрана другая модель формирования коммунистических режимов, соответствующая внешнеполитическим задачам СССР. В Москве было решено не советизировать восточноевропейские страны, что означало бы присоединение к СССР по прибалтийскому сценарию. В глазах всего некоммунистического мира это было бы очевидной агрессией, территориальным расширением далеко за пределами бывшей Российской империи. В условиях сложной борьбы с Западом это было совершенно неуместно. В результате серии прокоммунистических переворотов, давления СССР и подтасовок выборов в странах Восточной Европы были установлены системы так называемой «народной демократии», которая предполагала сохранение фасада парламентской многопартийной системы, за которым будет выстроен просоветский коммунистический режим[1064]. Ломка социальных отношений в Восточной Европе не была результатом только силового давления СССР и коммунистических интриг. В первые послевоенные годы СССР и его опыт были весьма популярны в странах Восточной Европы. Иногда популярнее местных коммунистов. «Для тех, кто хотел решительно разойтись с прошлым, но ничего толком не знал о советской действительности, Советский Союз был страной сбывшихся надежд»[1065], – писал бывший чехословацкий коммунист З. Млынарж. Коммунисты предлагали цельную систему переустройства общества, как казалось, способную решить проблемы восточноевропейских стран, действительно переживавших социальный кризис.
Коммунисты не только использовали существующие политические институты, но и признавали необходимость их сохранения. «У нас же функции законодательные и исполнительные разделены, и государственная власть опирается на парламентскую демократию», – с гордостью говорил лидер ПОРП В. Гомулка, характеризуя особенности режима народной демократии[1066]. Полякам доверили идти к социализму своим путем. Пока. 23 мая на встрече с просоветской польской делегацией под руководством Берута и Осубка-Моравского Сталин заявил: «В Польше нет диктатуры пролетариата, и она там не нужна. По сути дела, сейчас нет диктатуры пролетариата и в СССР»[1067].
Некоммунистические партии часто сохранялись. Лидеры, сопротивлявшиеся коммунистам, подвергались арестам, а оставшиеся конформисты принимали решения либо о слиянии с компартией, либо о вхождении в «широкий» блок партий под руководством коммунистов. Судьбы политиков «народной демократии» зависели от готовности выполнять указания Москвы.
3. Коминформ и югославский раскол
Колебания по поводу плана Маршалла в Праге и Варшаве стали тревожным сигналом для Сталина и Молотова. В этих условиях перед советским руководством встала проблема: нужно было укрепить руководство компартиями, но не восстанавливать их формальное подчинение единой организации, подобной Коминтерну. Маневр с роспуском Коминтерна приносил противоречивые плоды. Ориентация партий на решение проблем национальной политики «демократическим» путем способствовала росту их влияния, особенно в таких странах, как Франция и Италия. В то же время управление западноевропейскими партиями из СССР носило теперь нерегулярный характер, многие вопросы коммунистам приходилось решать «на местах» в соответствии с собственным опытом, как считали в Кремле – недостаточным.
По этой линии выстраивалась внешнеполитическая структура, параллельная аппарату Молотова. Взаимодействием с «братскими партиями» занимались Жданов, Маленков и Суслов. Было решено провести совещание европейских коммунистических партий, на котором создать какую-то структуру, для начала – для информационного обмена. Эта организация будет называться Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформ).
Андрей Александрович Жданов. 1940-е. [РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 1008. Л. 104]
Первое совещание Коминформа состоялось в Шклярской Порембе (Польша) 22–28 сентября 1947 года. С докладом выступил член Политбюро ЦК ВКП(б) Жданов, который говорил о разделе мира на два лагеря – «агрессивный империалистический» и «демократический антифашистский». Эта картина напоминала речь Черчилля о «железном занавесе». Два мира безо всяких «буферных» нейтральных зон. Французские и итальянские коммунисты подверглись критике за увлечение «парламентским, мирным путем» к социализму, который в сложившейся обстановке не оправдал себя. Советскую критику особенно решительно, до грубости, поддержали югославские представители М. Джилас и Э. Кардель.
Когда посланники Москвы сообщили восточноевропейским товарищам, что предстоит создать организацию, координирующую работу коммунистических партий, заартачился хозяин встречи Гомулка. Ведь ему говорили, что будет создана чисто информационная структура. А тут – «новый Коминтерн». Это может ударить по имиджу коммунистов в Польше, которые всеми силами доказывали, что ППР – национальная партия, а не марионетка Москвы. 25 сентября Жданов и Маленков созвонились с многоопытным Молотовым, и он предложил им уговорить Гомулку согласиться сначала на создание информационной структуры, но обязательно именно структуры. А полномочия можно будет добавить потом. Сталин, однако, решил, что эти полумеры недостаточны, и дал указание сразу добиваться признания за новой организацией права координировать работу компартий. 27 сентября Гомулка нехотя с этим согласился[1068]