.
В итоге решили, что пришло время покончить с «разобщенностью» между компартиями в условиях «усложнения послевоенной международной обстановки». Для этого было необходимо постоянно согласовывать свои политические решения с общим центром. Участники совещания договорились создать Информационное бюро из представителей компартий Югославии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Польши, Франции, Чехословакии, Италии и ВКП(б). Это Информационное бюро, получившее известность как Коминформ, должно было заниматься обменом опытом, но «в случае необходимости» – и координацией «деятельности компартий на основах взаимного согласия»[1069].
Коминформ располагался в Белграде – столице Югославии, где позиции европейского коммунистического режима были наиболее прочными за пределами СССР. Югославы казались наиболее близкими союзниками ВКП(б) даже среди коммунистических партий. Ничто вроде бы не предвещало скорого конфликта. Развивалось экономическое сотрудничество, в стране работали советские специалисты, 4 февраля 1947 года были подписаны соглашения о создании советско-югославских пароходного и авиационного акционерных обществ, 25 июля – о поставках в кредит промышленного оборудования.
Сталин руководит мировым коммунизмом, а кто станет лидером Коминформа? 27 мая 1946 года Сталин, выпивая и закусывая с югославской делегацией, сказал: «Тито пусть бережется, чтобы с ним ничего не могло случиться, …ибо я не буду долго жить… физиологические законы… а ты останешься для Европы»[1070]. Подчеркивая особую роль Тито, Сталин пригласил его на трибуну Мавзолея во время церемонии похорон Калинина 5 июня 1946 года.
Участвуя во внешнеполитической игре СССР, Тито в то же время заявлял: «…мы не будем разменной монетой, мы не хотим, чтобы нас вмешивали в политику сфер интересов…»[1071] Ощущая свою силу, югославские коммунисты претендовали на некоторую самостоятельность, на получение своей зоны ответственности в коммунистическом лагере в виде федерации на Балканах. Это стремление к созданию Балканской федерации совпало с подобными настроениями и в Болгарии. Ее возглавлял недавний «человек № 2» в коммунистическом движении, бывший глава Коминтерна Димитров. Правда, он уже был пожилым и нездоровым.
Федерация должна была объединить Югославию, Болгарию, Албанию и, возможно, Грецию. Однако намерение Тито включить Болгарию в югославскую федерацию не устраивало болгарское руководство, которое настаивало на объединении большой Югославии и маленькой Болгарии на равноправных основах[1072]. Москва в принципе поддерживала идею объединения, но в январе 1946 года Молотов объяснил болгарской делегации, что торопиться не нужно, так как Болгария до заключения мирного договора еще неравноправна. А Тито не горел желанием объединяться с Болгарией на паритетных основаниях, так как это поставило бы в неравноправное положение народы Югославии, которые оказались бы с болгарами в неравном статусе. Гораздо больше югославских лидеров интересовала возможность включить в Югославию неславянскую, но стратегически важную Албанию[1073].
Вопрос о создании федерации Югославии, Болгарии и Албании обсуждался во время визита Тито в СССР 27 мая 1946 года. Это был дружеский откровенный разговор. Сталин спросил, согласен ли албанский лидер Э. Ходжа на включение Албании в состав федерации Югославии, и Тито ответил утвердительно. Оба, однако, не очень-то доверяли Ходже, вокруг которого развернулась борьба сторонников и противников интеграции с Югославией. Сталин поставил вопрос о включении в Югославию Болгарии, и Тито выразил сомнение. Его смущало, что в Болгарии сохраняется монархия и у власти еще не стоят коммунисты. Сталин настаивал: «Это нужно сделать». «Молотов заметил, что в данный момент могут возникнуть трудности в связи с тем, что с Болгарией еще не заключен мирный договор. Болгария рассматривается как прежняя вражеская держава». Но Сталин отвел оба эти возражения: ситуация в Болгарии будет постепенно меняться, а с Польшей СССР тоже заключил договор до международного признания ее правительства. Так что с известной осторожностью нужно двигаться к интеграции. Определили последовательность: сначала Триест, потом Албания (можно даже одновременно с Триестом), а потом – Болгария, сразу после заключения мирного договора[1074].
Энвер Х. Ходжа. 1940-е. [Из открытых источников]
На встрече в Бледе 30 июля – 1 августа 1947 года Югославия и Болгария согласовали текст бессрочного Договора о дружбе и взаимопомощи. Тито и Димитров получили взбучку от Сталина за то, что не посоветовались об этом акте – ведь мирный договор с Болгарией пока не вступил в силу. И бессрочность югославско-болгарского соглашения может вызвать международные осложнения. В письме Сталина Тито говорилось: «Советское правительство считает, что оба правительства допустили ошибку, заключив пакт, к тому же бессрочный, до вступления в силу мирного договора, несмотря на предупреждение Советского правительства»[1075]. Димитров и Тито тут же согласились со Сталиным.
Мирный договор с Болгарией вступал в силу 15 сентября. В итоге подписание югославско-болгарского договора было перенесено на 27 ноября, и он стал 20-летним. Приличия были соблюдены, но осадочек остался. А 17 января 1948 года Димитров на пресс-конференции рассказал о перспективах создания федерации в Восточной Европе, включив в число потенциальных участников страны «народной демократии» и Грецию[1076]. Через неделю Сталин телеграфировал Димитрову, что его выступление «наносит ущерб странам народной демократии и облегчает борьбу англо-американцев против этих стран». А 28 января «Правда» сообщила на весь мир, что публикация на ее страницах выступления Димитрова «не означает, что редакция „Правды“ солидаризируется с тов. Димитровым в вопросе федерации и таможенной унии указанных стран. Наоборот, редакция „Правды“ считает, что эти страны нуждаются не в надуманной федерации или конфедерации и не в таможенной унии, а в укреплении и защите своей независимости и суверенитета путем мобилизации и организации внутренних народно-демократических сил, как правильно сказано об этом в известной декларации девяти коммунистических партий»[1077].
Одновременно развернулась борьба между сторонниками и противниками югославской гегемонии в Албании. Противники Тито переориентировались на прямые связи с СССР. Еще в январе 1948 года Сталин говорил представителю Югославии Джиласу, что он не против поглощения Албании Югославией. «При этом он собрал вместе пальцы правой руки и, поднеся их к губам, сделал жест, как будто хотел проглотить их». Джилас заметил, что речь идет не о поглощении, а об объединении, на что Молотов возразил: «Но это и есть поглощение»[1078]. Сталин и Молотов были готовы к созданию обширной балканской федерации, возможно даже под прежним названием Югославия, но при определенных условиях – прежде всего полной лояльности и управляемости югославского руководства.
Поскольку как раз при строительстве федерации Сталин почувствовал нелояльность, вскоре именно в этом направлении из Кремля полетели молнии. Но это был скорее повод, чем причина конфликта. Сталин был против не того, что создают югославские и болгарские коммунисты, а как они это создают – самостоятельно, не согласуя с Москвой каждый шаг.
Еще 17 января ничего не предвещало конфликта, Джилас докладывал о встрече со Сталиным: «Беседа сразу коснулась Албании. Сталин изложил свою позицию, так что мне осталось мало что сказать. Взгляды были одинаковы, было видно, что он хорошо информирован». Сталин и Джилас согласились, что не нужно торопиться с включением Албании в Югославию, «чтобы по возможности сохранить таких колеблющихся людей как Энвер, чтобы не создавалось впечатление, что югославы хотели их поработить и т. п.»[1079]. То есть, на этом этапе Э. Ходжа рассматривался как попутчик, а югославские и советские коммунисты должны были проявлять тактичность к албанскому национал-коммунизму. А Тито как раз не очень этого хотел, стремясь как можно скорее закрепить югославский контроль над переменчивой албанской ситуацией, и 19–20 января договорился с Ходжей о вводе югославской дивизии в район Корчи на юге Албании.
Советский посол А. Лаврентьев сообщил об этом Молотову 21 января, причем информация была получена не от Тито. Советские специалисты к принятию этого решения не привлекались. Тито объяснил Лаврентьеву свои мотивы неделю спустя: «Нужно дать понять греческим монархистам и их покровителям, что Югославия будет серьезно защищать Албанию». Это была неслыханная дерзость: Тито без ведома Сталина и Молотова принял решение об эскалации конфликта с Грецией, обстановка вокруг которой и так была взрывоопасной. Если в 1946–1947 годах Сталин был готов ставить на Тито на Балканах и переводить под его контроль и Албанию, и Болгарию (совместно с более пожилым Димитровым), то теперь выяснилось (хотя поводы для таких подозрений Тито давал и раньше), что югославский вождь собирается пользоваться этим наследием самовольно, исходя из своих балканских интересов, игнорируя глобальный международный контекст.
Это было критически опасно в условиях разгоравшейся Холодной войны. Тито активно поддерживал греческих коммунистов, которые вели гражданскую войну. В случае их победы Греция могла стать частью Балканской федерации. А Сталин и Молотов понимали, что победа коммунистов в Греции будет воспринята на Западе как нарушение линии раздела Европы и чревата неблагоприятными последствиями мирового масштаба. Из-за югославского вмешательства в Греции во многом и была принята «доктрина Трумэна». 31 января Молотов направил Тито жесткую телеграмму: «Вы считаете нормальным такое положение, когда Югославия, имея договор о взаимопомощи с СССР, считает возможным не только не консультироваться с СССР о пос