Погром относительно молодых «ленинградцев» сорвал процесс омоложения кремлевского Олимпа. Нужно было приглядеться к другим «молодым», а пока не трогать «старую гвардию». На фоне «прегрешений» ленинградцев ошибки Молотова были скромными. Вячеслав Михайлович оказался в стороне от Ленинградского дела, которое на время затмило дело ЕАК. В условиях новых перестановок на Олимпе Молотов, как и в былые годы, мог подстраховать ситуацию. Сталин считал, что старый товарищ потерял хватку и для прежней работы не годится, но в его лояльности не сомневался.
В январе – феврале 1949 года, оставаясь министром, Молотов посещал Сталина 13 и 17 дней в месяц, в марте – июне – 8–13. В июле Сталин Молотова вообще в кабинет не вызывал. А вот 27 августа – 2 сентября они снова общались почти каждый день. Затем Сталин отдыхал, после чего общение снова стало сравнительно частым: в декабре, когда Сталин работал не полный месяц – 6 дней, в январе – 13 дней, в феврале – 8, в марте – 9[1139].
Отставка Молотова стала мировой сенсацией, а полугодовое отсутствие в публичном пространстве порождало противоречивые слухи о его судьбе. Но к концу года ситуация прояснилась: Молотов по-прежнему – один из членов высшего коммунистического руководства, появляется на трибуне Мавзолея, встречает на вокзале Мао Цзэдуна, принимает участие во встречах Сталина с зарубежными визитерами, то есть курирует вопросы внешней политики. Для всего мира и для советского народа Молотов оставался вторым лицом СССР после Сталина. В декабре Молотов прославлял Сталина в связи с его 70-летием. Сталин в долгу не остался. 9 марта 1950 года уже Молотов получил четвертый орден Ленина в связи со своим 60-летием. Открылся дом-музей в Молотовске, бывшем Нолинске. Он просуществовал несколько лет – до новой опалы Молотова.
Сталин жил на даче, в Кремле стал появляться реже. В январе 1950 года он работал там 14 дней, в июне и июле – по 5 дней, в августе – 1 день, а потом вернулся только 22 декабря. Затем Сталин появлялся в кабинете не более 10 дней в месяц. Текущими делами занималась «семерка» Политбюро, в которую входили Молотов, Микоян, Каганович, Маленков, Берия, Булганин и Хрущев.
В 1950 году Сталин еще существеннее расширил полномочия Молотова, поручив ему курировать также транспорт и связь. Возглавив соответствующее бюро Совета министров, Молотов 7 апреля вошел в Бюро Президиума правительства, а 28 марта возглавил Комиссию по планированию железнодорожных и водных перевозок при Совете министров. В нее вошел Каганович, который был с Молотовым в равном статусе, и к тому же гораздо лучше разбирался в железных дорогах, ведь он трижды был наркомом путей сообщения. Сталин, однако предпочел, чтобы именно Молотов взглянул на эту проблему свежим взглядом, а может быть, хотел посмотреть со стороны, как товарищи начнут выяснять отношения. Драка последовала в 1952 году, когда к 4 марта под руководством Молотова комиссия подготовила записку «Об увеличении плана грузооборота и плана среднесуточной погрузки по железнодорожному транспорту на 1952 год». Предложение было сначала поддержано Бюро Президиума Совета министров, но при подготовке решения Президиума Каганович 22 мая документ демонстративно не подписал и потребовал его переработки. Суть разногласий заключалась в том, что Молотов считал основным показателем планирования тонно-километры, а Каганович критиковал молотовское увлечение валовыми показателями и напоминал, что постановления партии и правительства требуют подходить к планированию более детально, по родам грузов, и также сокращать пробег транспорта. А валовой показатель тонно-километров стимулирует его рост. 26 мая Молотов подписал гневный ответ Кагановичу, который, мол, не сказал о главном – о занижении валовых показателей при планировании в предыдущие годы. Дальше – резче: «Тов. Каганович оказался в числе тех, кто недооценивает необходимость поднять планирование работы железнодорожного транспорта на более высокую ступень. При таком положении упрекать других в „подмене испытанных на опыте ряда лет директив партии“ и себя изображать защитником директив партии, как это делает тов. Каганович, – значит, не только говорить явную неправду, но и прибегать к плохим демагогическим приемам». Однако Каганович продолжал гнуть свою линию и выговаривал старому товарищу: «Нужно не сердиться и давать эпитеты, а доказать…» Доказать Молотову не удалось, постановление так и не было принято. Каганович в этом конфликте выиграл, и 20 октября было утверждено другое решение Совета министров «О мероприятиях по сокращению дальних, встречных и других нерациональных перевозок грузов на железнодорожном транспорте»[1140]. Это именно то, чего требовал Каганович.
В этом конфликте Молотов столкнулся с проблемой, которая и затем не переставала волновать его – как обеспечить эффективное планирование. В 30-е годы они гнали вал – тонны, метры, киловатты. Возглавив железнодорожную комиссию, Молотов сделал ставку на эти же методы, и Каганович преподал ему урок: это вчерашний день, нужно настраивать планирование более тонко, на десятки показателей. Но проблема была в том, что эти показатели были разнородны, да и их было уже недостаточно в сложном производстве и распределении. Как свести это к общему знаменателю? Ответа так и не нашли, что привело в конце концов к Перестройке, разрушившей сами основы системы, построенной Молотовым и его товарищами.
И все же в 1950–1952 годах главной заботой Молотова оставалась внешняя политика. Международное положение СССР продолжало ухудшаться. 4 апреля 1949 года был подписан договор о создании НАТО. Советская сторона формально протестовала, ведь создание явно антисоветского блока противоречило договорам Великобритании и США о союзе с СССР.
Как и следовало ожидать, успехи Вышинского оказались не лучше молотовских. Ничего удивительно – оба лишь воплощали в жизнь указания Сталина, который становился все более неуступчив в отношении Запада.
Когда в Москву с визитом прибыл генеральный секретарь ООН Ли, 15 мая 1950 года Сталин принимал его вместе с Вышинским и Молотовым, отрекомендовав Вячеслава Михайловича как «специалиста по вопросам ООН»[1141]. Хотя Молотов вполне мог считать ООН своим детищем, выглядеть более прозападным, чем Сталин, он, конечно, не хотел, и обрушился на Ли с критикой за его программу улучшения международной ситуации как проамериканскую. Ли, стремившийся к равноудаленности от СССР и США, был обескуражен этими обвинениями. Впрочем, скоро обстоятельства не оставят ему выбора, и он действительно поставит на США.
8. Дальневосточные войны
Хорошие для советских лидеров новости приходили из Китая. Еще в 1945 году благодаря присутствию Советской армии на северо-востоке страны укрепились позиции Народно-освободительной армии Китая (НОАК), организованной Коммунистической партией Китая (КПК). НОАК получила захваченное советскими войсками японское оружие. При этом большинство населения контролировало правительство партии Гоминьдан во главе с Чан Кайши, признанное в мире. Первоначально в Китае планировалось проведение общенациональных выборов, результаты которых должны были показать, кто будет управлять страной. Но ни одна из сторон не была уверена в своей победе. Выборы не состоялись. Весной 1946 года гоминьдановцы начали наступление на позиции НОАК, в 1947 году НОАК перешла в контрнаступление. По всему Китаю расширялись партизанские районы, контролировавшиеся коммунистами, а 31 января 1949 года части НОАК вступили в Пекин. Гоминьдановцы пытались закрепиться на юге страны, за рекой Янцзы, но не смогли сдержать удар коммунистов.
Мао Цзэдун, один из основателей КПК, провозгласил в Пекине Китайскую Народную Республику (КНР) 1 октября 1949 года и возглавил правительство. Остатки гоминьдановской армии эвакуировались на остров Тайвань, причем Чан Кайши продолжал претендовать на власть во всём Китае.
Мао Цзэдун. Конец 1940-х. [Из открытых источников]
16 декабря Мао Цзэдун прибыл с визитом в Москву. На Ярославском вокзале его встречал Молотов. В бытность министром он имел дело прежде всего с официальными властями Китая, то есть с Чан Кайши и его представителями. С Мао работали партийные структуры. Теперь Молотов встречался с Мао как лидером пока не социалистического государства, толком не зная, насколько он «свой». А после истории с Тито ни в ком нельзя быть уверенным. Сделаешь неосторожный шаг – получишь новую взбучку от Сталина. Мао ждал более теплого приема, но из-за настроения Молотова, наложившегося на московскую зиму, встреча получилась во всех отношениях холодной. «Было холодно, и встреча получилась излишне сухой и официальной. Встречавшие явно не знали, как себя вести: то ли обнимать и целовать Мао, то ли ограничиться простым рукопожатием… Мао был смущен и огорчен… Выйдя на перрон, он обратился к Молотову и другим государственным деятелям СССР со словами „Дорогие товарищи и друзья!“ Но ответного радушия не почувствовал. Все были скованы. Под стать встрече была и погода: крепкий мороз щипал щеки, дул сильный пронизывающий ветер. Из-за холода церемонию пришлось сократить»[1142], – пишет историк А.В. Панцов.
В тот же день Мао встречался со Сталиным, Молотовым, Маленковым, Булганиным и Вышинским. Китайский «кормчий» говорил о необходимости для Китая мирной передышки на 3–5 лет – страна очень устала от войн, нуждается в восстановлении экономики. Сталин благодушно рассуждал о том, что передышка продлится дольше, сейчас Китаю никто не угрожает. «Разве что Ким Ир Сен нападет на Китай»[1143], – пошутил Сталин, еще не ведая, что из-за Кима мирная передышка для Китая продлится всего несколько месяцев.
Мао приехал, чтобы заключить новый советско-китайский договор, который стал бы актом признания его режима. Еще в феврале 1949 года его проинформировали о позиции Сталина: «Мы считаем советско-китайский договор о Порт-Артурском районе неравноправным договором». Он был заключен с Чан Кайши, и «с приходом к власти китайских коммунистов обстановка меняется в корне». Это касалось и КЧЖД. Когда СССР откажется от привилегий, будет согласовано с коммунистами Китая