Теперь же на встрече в Москве Сталин осторожно уговаривал Мао сохранить старый договор, ведь он увязан с Ялтинскими решениями. СССР может вывести войска из Порт-Артура и даже заинтересован в этом, но следует подождать заключения мирного договора с Японией. Мао формально соглашался с сохранением войск и советского присутствия на КЧЖД, и даже с сохранением договора 1945 года[1145]. Но если Мао уедет с пустыми руками, то зачем приезжал? Зубы подлечить?
Мао опасался вернуться ни с чем и раздражался, тем более что после беседы 16 декабря о нем будто забыли. В действительности же, в это время в советском руководстве шел пересмотр позиции по Китаю. Четырежды с 19 по 30 декабря и десять раз со 2 по 20 января Сталин вызывал к себе Молотова. Очевидно, обсуждалась и ситуация на Дальнем Востоке. КНР не признавался Западом, висела угроза недопуска его на мирную конференцию с Японией, росла напряженность на Корейском полуострове, развертыванию международной кампании против военного присутствия империалистов в Азии мешали советские права на Порт-Артур. В итоге было принято решение отказаться от договора 1945 года. 22 января 1950 года Сталин встретился с Мао, чтобы сообщить новое решение: с КНР будет заключен договор, заменяющий неравноправный советско-китайский договор 1945 года. Мао Цзэдун выразил радость по поводу этого решения и высказался за постепенность ухода СССР из Порт-Артура, Даляня и КЧЖД[1146].
Молотов принял активное участие в подготовке советско-китайского договора 14 февраля 1950 года. Он сопровождался секретным протоколом по поводу особых прав СССР в бывшей Маньчжурии и Синьцзяне и сохранения прежних привилегий на несколько лет. Характерно, что, редактируя коммюнике о подписании договора, Сталин вычеркнул упоминания о Синьцзяне и Маньчжурии, а также обо всех, кроме себя и Вышинского, участниках переговоров с советской стороны, включая Молотова[1147].
Решение об отказе от советско-китайского договора 1945 года в наши дни вызывает критику. «Советское правительство, Сталин добровольно и даже по своей инициативе отдавали все, что СССР получил по договору и соглашениям, подписанным с правительством Китайской Республики по договору 14 августа 1945 года, имея в виду огромные имущественные права России, которые были отняты Японией и за возвращение которых СССР вступил в войну против Японии в 1945 г.»[1148], – возмущался в своих воспоминаниях советский дипломат А.М. Ледовский. Мнение о непрактичности сталинского решения разделяют и некоторые историки[1149]. Но согласие советского руководства пойти на встречу китайским национальным чаяниям было куда прагматичнее, чем империалистическая «реалполитик». Если бы Советский Союз держался за прежние привилегии, это не могло дать ничего, кроме возникновения советско-китайского конфликта на десятилетие раньше. Стоило ли держаться за базы на территории, где все порты теперь были к услугам советского флота? А вкладываться одной рукой в строительство китайской промышленности, чтобы другой взимать плату за совладение КЧЖД? И как объяснить, что СССР продолжает пользоваться правами, нарушающими суверенитет Китая, если он теперь – братский?
Еще один вопрос, о котором Мао договорился с Вышинским во время визита в Москву – энергичная борьба СССР за предоставление представителям КНР места Китая в ООН, которое пока продолжали занимать посланники окопавшегося на Тайване Чан Кайши. С 13 января 1950 года советский представитель в ООН Я. Малик стал бойкотировать работу Совета Безопасности, пока там присутствуют делегаты «гоминьдановской клики», а не «народного Китая». Эта кампания бойкота затянулась, что будет иметь для советской внешней политики тяжелые последствия – Вышинский потерял контроль за событиями в Совбезе. Вышинский, который не был так тесно связан с созданием ООН, как Молотов, не ценил эту организацию и спокойно рассуждал о том, что советский бойкот «фактически ведет дело к развалу ООН». Молотов, в свою очередь, настаивал, что необходимо провести эту кампанию как можно быстрее. По его предложению КНР уже 19 января сообщила Ли о назначении своего представителя при ООН[1150]. Но маневр Молотова не удался – полномочия представителя КНР не были признаны, и бойкот Совбеза со стороны Малика продолжился.
С Мао Цзэдуном также обсуждался вопрос, который в дальнейшем все больше будет занимать Молотова. В джунглях Индокитая развернулась партизанская война против французских колонизаторов. Ее вели сторонники Демократической Республики Вьетнам (ДРВ) во главе с коммунистом Хо Ши Мином. Вроде бы это была сфера ответственности китайских товарищей, которым сподручно было помогать вьетнамским коммунистам со своей территории. Но после истории с Тито Сталин не был расположен создавать автономные сферы влияния и решил познакомиться с Хо Ши Мином лично. Тем более, что на вьетнамского лидера поступали тревожные сигналы. В декабре 1949 года в ЦК ВКП(б) обратился член ЦК КП Индокитая (к этому моменту распущенной) Чан Нгок Дан, бывший председатель делегации ДРВ во Франции. Его материалы были пересланы Молотову. Чан Нгок Дан выступал против официального роспуска партии 12 ноября 1945 года и ее нелегального существования внутри Лиги независимости Вьетнама (Вьетминь), критиковал Хо Ши Мина за «оппортунистическую и националистическую линию»[1151]. У Хо Ши Мина есть высокий авторитет как у многолетнего «человека Коминтерна» и символа антияпонской и антифранцузской борьбы. Но его политика ведет к перерождению коммунистического движения Индокитая. «Нынешняя политика перерождения была вдохновлена его доктриной, выдвинутой им на Турском съезде Компартии Франции»[1152]. То есть, еще в 1920 году, Хо Ши Мин – оппортунист со стажем. Жалобщик представлял подборку высказываний Хо Ши Мина, которую во Внешнеполитической комиссии ЦК комментировали: «Некоторые из высказываний Хо Ши Мина действительно вызывают недоумение. Так, например, в одной из выдержек из автобиографии Хо Ши Мина говорится, что, когда кто-то спросил его, коммунист он или последователь Сунь Ятсена, Хо Ши Мин ответил, что он изучал конфуцианство, христианство, учение Маркса и учение Сунь Ятсена, и считает, что каждое из них имеет положительные стороны, и что Конфуций, Христос, Маркс и Сунь Ятсен преследовали общую цель. „Я стараюсь быть их маленьким последователем. Я – патриот“, – заявил Хо Ши Мин. Вообще Хо Ши Мин в своих речах и статьях часто приводит выдержки из Конфуция и его учеников»[1153]. Молотов склонялся к тому, что пока к загадочному «дядюшке Хо» можно не предъявлять строгих идеологических требований, и оказался прав.
Хо Ши Мин. 1946. [Из открытых источников]
16 февраля, когда Сталин давал в честь Мао прощальный обед, Хо Ши Мин прибыл в Москву. Вьетнамский лидер произвел в целом благоприятное впечатление. Сталин в это время был настроен на то, чтобы в зарубежной Азии коммунисты действовали осторожно, не выпячивая свой коммунизм, так что «дядюшка Хо» действует правильно.
На какое-то время Индокитай оказался на периферии внимания советских лидеров из-за войны в Корее. После победы над Японией Корея была разделена на оккупационные зоны. На севере страны был установлен просоветский режим Ким Ир Сена, на юге – проамериканский режим Ли Сын Мана. В 1948 году произошел раскол страны на два государства: Корейскую Народно-Демократическую Республику (КНДР) на севере и Республику Корея (РК) на юге. Оккупационные войска покинули Корею.
Руководство КНДР, вдохновленное опытом китайских коммунистов, стало готовить наступление на юг с целью объединения страны. Ким Ир Сен обсудил ситуацию со Сталиным, Молотовым, Маленковым и Вышинским 10 апреля 1950 года. Сталин санкционировал удар при условии, что с этим согласится и Мао. Китайский лидер дал добро. 25 июня 1950 года северокорейские войска, вооруженные СССР, вторглись на юг и стали громить южнокорейскую армию, вооруженную США. Уже 28 июня был взят Сеул.
Стало ясно, что Советскому Союзу предстоит неприятное разбирательство в Совбезе ООН за такое поведение его сателлита. Советские представители на весь мир возмущались, что Южная Корея напала на Северную, но армия КНДР дала достойный отпор. Громыко предлагал Сталину на предстоящем заседании Совбеза даже осудить США как соучастника развязывания войны и наложить вето на проамериканскую резолюцию. Однако Сталин ответил: «По моему мнению, советскому представителю не следует принимать участие в заседании Совета Безопасности». На это Громыко напомнил, что «в отсутствие нашего представителя Совет Безопасности может принять любое решение, вплоть до отсылки в Южную Корею войск из других стран под личиной „войск ООН“».
«Но на Сталина этот довод особого впечатления не произвел. Я почувствовал, что менять свою точку зрения он не собирается.
Затем Сталин фактически продиктовал директиву, хотя обычно он прибегал к такому способу редко»[1154].
Представитель СССР Малик демонстративно не пришел 25 и 27 июня на заседания Совбеза, где обсуждался конфликт. Американская дипломатия решила использовать шанс, чтобы наконец запустить заложенный в основу устава ООН механизм отпора агрессии. Накануне принятия решения Ли вместе с заместителем американского представителя Ч. Россом встретили Малика за обедом. В непринужденной обстановке Малик стал критиковать резолюцию 25 июня как незаконную, потому что она не была согласована с представителем СССР. За чем же дело стало? Ли стал уговаривать Малика принять участие в заседании, которое как раз сейчас должно начаться. Если бы Малик согласился, своим вето он сорвал бы американский план. Как вспоминал Росс, у него было желание дать Ли тумака