в Западной Германии, создании военно-политической организации НАТО, в которую может вступить ФРГ. Она имела право на собственные вооруженные силы кроме атомного оружия, а государства НАТО – на военное присутствие на территории ФРГ уже на правах союзников, а не оккупантов. Соглашения вступали в силу 5 мая 1955 года, а в символический день 9 мая ФРГ вступила в НАТО. Это была последняя капля – через несколько дней был создан восточноевропейский военный союз.
В. М. Молотов в Лейпциге. 12 октября 1954. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1619. Л. 45]
В ответ на подписание Парижского соглашения Молотов организовал 29 ноября – 2 декабря 1954 года в Москве Совещание восточно-европейских стран по сохранению мира и безопасности в Европе, на котором в общих чертах была одобрена идея создания объединенного военного командования. Не только Западу создавать свои блоки, мы тоже можем.
11–14 мая 1955 года в Варшаве прошла учредительная конференция Организации Варшавского договора (ОВД), в которой приняли участие представители СССР и восточноевропейских государств кроме Югославии. В союзном договоре от 14 мая специально оговаривалось, что его подписанты подтверждают «свое стремление к созданию системы коллективной безопасности в Европе, основанной на участии в ней всех европейских государств», но в условиях включения ФРГ в НАТО вынуждены создать свой сугубо оборонительный союз. Специально оговаривалась приверженность «уважению и независимости государств, а также невмешательству в их внутренние дела»[1315]. Через полтора года это «невмешательство» сможет почувствовать на себе Венгрия. Создавалось Объединенное командование государств, подписавших договор.
Этот грозный шаг советской внешней политики Молотов мог компенсировать миротворческим успехом – урегулированием австрийского вопроса. Сразу после подписания Варшавского договора его путь лежал в Вену.
Предыстория этого визита связана с первыми серьезными внешнеполитическими разногласиями между Молотовым и большинством членов Президиума ЦК. Подход Молотова увязывал решения германского и австрийского вопросов. Но когда Молотов в феврале 1955 года сказал об этом на сессии Верховного Совета, к нему обратился посол Австрии Н. Бишофф и предложил перевести переговоры в двусторонний формат. Президиум ЦК обязал Молотова согласиться на это, что тот дисциплинированно сделал 25 февраля[1316]. Впрочем, австрийский канцлер Ю. Рааб еще с июня 1953 года зондировал через Индию возможность двусторонних переговоров с СССР об урегулировании статуса Австрии и выводе оккупационных войск. Как пишут историки О.В. Павленко и П. Руггенталер, «препятствием на пути к заключению Государственного договора была, как мы сегодня знаем, позиция вновь назначенного министра иностранных дел В.М. Молотова. Он решительно противился выводу войск из Австрии»[1317]. Это знание основано на материалах июльского пленума 1955 года. Дж. Робертс, для которого Молотов является гибким миротворцем, дает понять, что не нужно верить трактовкам июльского пленума, где Молотову досталось совсем за другое, и Австрию к критике Молотова притянули искусственно[1318].
О чем же конкретно шла речь на июльском пленуме по австрийскому вопросу? Микоян там говорил: «Полгода шла борьба, но мы борьбу не обостряли, правильно делали. Тов. Молотов говорил – зачем ослаблять наши позиции в Австрии и выводить войска? Держать их надо. Тов. Булганин сказал – пора кончать!.. 10 лет они там стояли. Каждый год праздновали день освобождения Австрии, а недавно вместо освобождения провели демонстрацию протеста, чтобы мы освободили их от себя. А если завтра австрийцы камнями будут бросать по нашим войскам, что же мы будем стрелять?.. И вот тов. Молотов представил новые предложения. Он еще до январского пленума должен был представить, но не представил. Вот мы как-то шли и разговаривали с ним. Я ему говорю. Вячеслав, не лучше ли в твоей речи, поскольку она программная, и происходит смена председателя Совмина, сказать по австрийскому вопросу, внести по Австрии новое – отделение от Германии. Он сказал – я подумаю. Потом он хорошо сказал в своей речи, даже как-то мы шли втроем, так Молотов говорит – хорошо, что Микоян подсказал мне в отношении отделения Австрии от Германии. Потом внесли предложение, чтобы внести в проект, но Молотов потребовал, чтобы, уходя из Австрии, оставили право ввода туда войск, оставив там какие-то символические войска. То есть сказать, что мы уходим с правом введения своих войск в любое время, когда милитаристы проявят себя.
Хрущев: Одним словом, тогда, когда мы захотим.
Микоян: Это, во-первых, непорядок, во-вторых, это угроза не иметь хороших отношений с нами, наконец, это дело для нас опасно. Американцы организовали там базы, что должно привести к резким столкновениям с американцами из-за Австрии. А если мы этого не сделаем, то проявим трусость и слабость, не используем право ввода войск в Австрию. Вот почему мы единодушно отвергли это предложение. И еще должен добавить. Мы вместе вели переговоры, и тов. Молотов хорошо вел переговоры, он сам был очень доволен, а теперь говорит, что сам никогда не был против. Он настолько убедился в правильности линии ЦК, что сам говорит, что никогда не был против. Это очень хорошо»[1319]. Нарисованная Микояном картина показывает, что разногласия были, но небольшие и недолго. Тут как раз сказалась молотовская негибкость, а товарищи поправили министра в рабочем порядке. Но к июлю 1955 года противоречия между Молотовым и большинством Президиума ЦК обострились, и Микоян мог преувеличить важность и остроту разногласий по австрийскому вопросу конца 1954 – начала 1955 года, чтобы представить прегрешения Молотова более принципиальными. Однако и Микоян не утверждает, что Молотов противился выводу войск из Австрии решительно. Изменение политики в отношении Австрии стали результатом скорее деловой дискуссии, чем конфликта. В итоге гибкость советской внешней политики в австрийском вопросе, на которую Молотов согласился под давлением коллег, позволила ему достичь своего последнего внешнеполитического успеха.
12 марта 1955 года МИД СССР выступил с сообщением о переговорах Молотова и Бишоффа, в которых подтверждалось, что «советская сторона не ставит решение вопроса об Австрии в зависимость от решения германского вопроса». Более того, Молотов признал, что если «на Берлинском совещании советская делегация настаивала на том, чтобы отложить вывод иностранных войск из Австрии до заключения мирного договора с Германией», то теперь советская позиция изменилась, и можно вывести оккупационные войска из Австрии, не дожидаясь решения германского вопроса[1320].
11 апреля в Москву прибыла австрийская правительственная делегация во главе с Раабом. Его переводчик В. Киндерманн вскоре опубликовал дневниковые заметки об этом визите «Полет в Москву», по-дипломатически сдержанные, но сочно описавшие обстановку переговоров и советских партнеров, включая Молотова. Он принимал австрийцев 12 апреля. Киндерманн так набрасывает его портрет: «У него заметно выпуклый лоб (если не ошибаюсь, у Ленина был такой же) и глубоко запавшие проницательные глаза… В его речи редко приходится слышать более теплые нотки, но если они слышатся, то звучат искренне. Только один раз он кажется действительно взволнованным: когда он напоминает о разрушениях, причиненных Советскому Союзу войной… Все, что он сказал, было очень продуманно и часто сводилось к самой сущности вопросов. И если во время разговора он как бы сближается с собеседником, то сейчас же вслед за этим он еще больше замыкается. По внешнему виду его можно было бы принять за профессора римского права или высшей математики». У переводчика даже возникло ощущение, что Молотов может задать ему вопрос по математике и поставить двойку за неправильный ответ[1321].
Юлиус Рааб. [Из открытых источников]
Описание других советских лидеров у Киндерманна тоже достаточно доброе, но у каждого подчеркиваются особенности: «премьер-министр Булганин полный, но не тучный мужчина. Он весь любезность, добродушие и доброжелательство. В нем много личного обаяния. Он говорит звучным, низким голосом на прекрасном русском языке и как бы воплощает в себе все лучшие качества своего народа»[1322]. Автор характеризует его как тургеневского героя, читай – русского барина, что контрастирует с образом Молотова.
Говоря о западных подозрениях в агрессивных намерениях СССР, Булганин привел такую аллегорию: «Я помню, как, однажды, наш преподаватель физики вылил на стол из бутылки какую-то жидкость и обещал поставить хорошую отметку тому, кто быстро сможет определить ее запах. Выскочкам и честолюбцам мерещились разные запахи, и они давали самые разнообразные ответы. Всем им поставил „неудовлетворительно“, так как это была вода, не обладавшая никаким запахом»[1323]. Действительно, это был один из самых миролюбивых периодов советской внешней политики.
Киндерманн много внимания уделяет кремлевскому гостеприимству, которое является и прагматичным средством внешней политики – от сытых и хмельных гостей легче добиться уступок. Этот сталинский урок советские руководители хорошо усвоили. Еще перед встречей с Молотовым австрийских гостей плотно покормили с алкоголем[1324].
Вячеслав Михайлович Молотов. 1955. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1599. Л. 36]
Переговоры начинались туго. Австрийцы хотели сначала договориться об основах итогового Государственного договора, а Молотов считал, что им нужно закончить