Партаппарат, руководимый Хрущевым, начал пристреливаться по Молотову еще в начале 1955 года, подловив его на идеологической неточности. В своем выступлении на сессии Верховного Совета СССР 8 февраля Молотов упомянул о том, что в СССР «уже построены основы социалистического общества». Что это значит? Социализм еще не построен? Только основы? Нет уж, товарищ Молотов, правильно говорить о «построении в основном социалистического общества». Молотов, который считал себя докой в марксистско-ленинской теории, отвечал 18 мая: «Разумеется, дело завершения строительства социалистического общества и перехода от социализма к коммунизму – достаточно длительный процесс и связано с достижением значительно более высокого экономического уровня, с дальнейшим повышением уровня коммунистического воспитания людей, а также с соответствующими международными условиями». Оказывается, построение социализма, которое они со Сталиным провозгласили свершившимся фактом еще в 30-е годы, является делом будущего. Коллегам по Президиуму эта мысль не понравилась. Если так, то основы идеологической работы придется переделывать, объяснять народу, что еще не при социализме живем. Ну, оговорился Вячеслав Михайлович, ну надо поправиться. А он тут развел схоластику в свое оправдание! Пришлось Молотову писать опровержение в «Коммунисте»: «Считаю свою формулировку по вопросу о построении социалистического общества в СССР, данную на сессии Верховного Совета СССР 8 февраля 1955 года, из которой можно сделать вывод, что в Советском Союзе построены лишь основы социалистического общества, теоретически ошибочной и политически вредной»[1345]. Характерно, что здесь употреблен штамп, который совсем недавно был использован Молотовым против Маленкова, возможно он за этим и проследил в порядке реванша.
Помощник министра Трояновский вспоминал: «Молотов не мог примириться с тем, что Хрущев, которого он считал дилетантом во внешней политике, захватил инициативу, оттеснив его, признанного мастера дипломатии, на второй план. И при всей своей выдержке наш министр стал нервничать. В некоторых случаях он открыто критиковал Хрущева». Хрущев пошел в обход: «Мне пришлось наблюдать, как Хрущев обратился к руководящим работникам МИДа – там присутствовали, если память мне не изменяет, заместители министра Громыко, Зорин и Семенов и член коллегии Ильичев – и принялся их критиковать. Почему так получается, говорил он, что на заседаниях Президиума ЦК один Вячеслав Михайлович всегда выступает по вопросам внешней политики? А где все другие коммунисты Министерства иностранных дел? Почему они молчат? Видимо, ваша ведомственная дисциплина выше партийной. Молотов, кажется, приучил вас держать язык за зубами. И далее в таком же духе»[1346]. Подчиненные взяли под козырек – если Молотов на мушке у руководителя партаппарата, не стоит становиться на линию огня. Ведь кто-то должен руководить внешней политикой и после Молотова.
Ключевым разногласием, которое привело к столкновению Хрущева и Молотова, стал вопрос о сближении с Югославией. Молотов считал установленный в 1953 году уровень отношений с Югославией достаточным, а Хрущев – нет. Мышление обоих лидеров определялось приоритетом коммунистической идеологии, но понимали они ее по-разному.
После того, как с Югославией были установлены такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами, Президиум ЦК поручил Молотову пойти дальше, прозондировать с югославским послом Д. Видичем возможность восстановления не просто нейтральных, а дружественных отношений. 21 января 1954 года Молотов нехотя встретился с Видичем, говорил с ним сухо, а коллегам по Президиуму сказал, что ничего не вышло. Сторонники сближения с Югославией Хрущев, Микоян и Маленков на этом не остановились. 31 мая было принято решение Президиума ЦК добиваться возвращения Югославии в «демократический лагерь», для чего вступить в переговоры с Союзом коммунистов Югославии (СКЮ, как теперь называлась югославская компартия), «сообщив ему мнение ЦК КПСС о том, что если руководство СКЮ не на словах, а на деле намерено следовать учению марксизма-ленинизма и бороться за социализм, за сохранение и упрочение мира, то нет основания для состояния вражды между СКЮ и КПСС, а есть все основания для установления взаимного сотрудничества в интересах мира, социализма и дружбы между народами Советского Союза и Югославии»[1347]. Это решение выходило за рамки тех отношений с Югославией, которые считал нормальными Молотов.
22 июня от имени ЦК КПСС было направлено письмо Тито и ЦК СКЮ, в котором говорилось, что «существуют известные условия для улучшения отношений между нашими странами». Исследовав обстоятельства начала конфликта, советские руководители обнаружили, что было допущено множество ошибок в отношении югославских коммунистов, и вообще в конфликте виноваты прежде всего Джилас с югославской стороны (он как раз в это время был низвергнут из югославского руководства) и Берия с Абакумовым – с советской. Для выяснения этих вопросов предлагалось провести встречу представителей двух партий[1348]. Письмо было подписано Хрущевым, так как переговоры планировались по партийной линии.
11 августа от Исполкома СКЮ поступил положительный ответ. Правда, югославы сразу отметили, что дело не в отдельных личностях, скажем Джиласа. Причины конфликта глубже[1349]. В советском руководстве с таким подходом был согласен как раз Молотов – дело не в Джиласе или Берии, дело в принципиальных разногласиях сторонников Сталина и Тито.
В ходе дальнейшего обмена письмами стороны, осторожно полемизируя, все же двигались навстречу решению о том, что нужно провести переговоры на высшем уровне. Молотов позволил себе публично вставить палки в колеса этого сближения по партийной линии. Выступая 8 февраля на сессии Верховного Совета СССР, той самой, что отправила в отставку Маленкова, Молотов заявил: «Югославия за последние годы в какой-то мере отошла от тех позиций, на которые она встала в первые годы после окончания Второй мировой войны». То есть от строительства социализма и дружбы с СССР. Сказано осторожно, но понятно, что дело в отходе Югославии от правильного курса, а не в поведении советской стороны. 7 марта Тито раскритиковал это выступление Молотова за попытку «скрыть факты от своего народа», а затем последовало невероятное – 10 марта «Правда» изложила речь Тито, включая антимолотовские пассажи, без комментариев[1350]. Это был «привет» Молотову от сторонников сближения с Югославией в Президиуме ЦК. Дальше – больше: 8 мая вышла статья Жукова к 10-летию Победы, где, в частности, говорилось: «Исключительную стойкость в борьбе за освобождение своей родины, за общее дело разгрома фашизма, проявили народы Югославии под руководством маршала Тито… Эта радость была омрачена впоследствии теми размолвками, которые возникли между нашими государствами. Мне как солдату, участвовавшему в совместной борьбе наших народов против фашизма, хочется выразить пожелание, чтобы эти размолвки были как можно скорее ликвидированы, и чтобы между нашими странами снова восстановились дружественные отношения». Конечно, эти реверансы не были вызваны простой ностальгией по дням былым. Попробовал бы Жуков высказать такие пожелания при Сталине. Молотов был возмущен. С Жукова какой спрос, он – военный, а не самостоятельный политик. Но ведь статью санкционировали политики. А это мог сделать «не ленинец, а обыватель». Обидно говорите, Вячеслав Михайлович! Кого Вы имели в виду? Президиум ЦК оценил эти слова как «антипартийную выходку»[1351]. Но Молотов продолжал настаивать, чтобы в директивы советской делегации на переговорах с югославами были включены требования о выходе Югославии из Балканского пакта, присоединении к Варшавскому договору, возобновлении действия советско-югославского договора 1945 года.
Георгий Константинович Жуков. 1950-е. [Из открытых источников]
19 мая вопрос обсуждался на Президиуме ЦК. Молотов возмущался по поводу статьи Жукова: «Красную армию создавал Троцкий, однако мы его не прославляли». Но Молотову пришлось признать, что в полемике по югославскому вопросу он был слишком резок. Микоян комментировал: «Нельзя бросаться обвинениями „антиленинец“». Вероятно, Молотов так назвал Хрущева. Каганович поддакивал: «Что не ленинского в позиции по Югославии?» Сабуров назвал не ленинской уже линию самого Молотова. Маленков тоже не упустил момента для реванша за молотовскую жесткость в январе: «По Югославии успешнее было бы решение, если бы не уговаривали т. Молотова». И поведение его недисциплинированное. Ворошилову тоже не нравилось, что Молотов «раздраженно ведет себя». Молотов не признавал недисциплинированности – все-таки эти споры велись в узком кругу, но признал: «„Не ленинское“ – это сгоряча». Хрущев подвел итог: «Осудить такое проявление. Тов. Молотов неправильно вел себя».
Теперь у Хрущева и Микояна были развязаны руки по югославскому вопросу. Микоян формулировал: «Отменить неправильные положения в решениях Коминформа. Поручить подготовить компартиям предложения об отмене неправильных оценок». Но Молотов продолжал упираться: «В 1948 году югославы отошли от позиции народной демократии на путь буржуазно-националистический. Югославы пытаются ослабить наш лагерь». Микояну было, что ответить: «Капиталистический класс не восстановили, кулака ограничили. Отход больше идеологический, контроля США в Югославии нет». Хрущев считал, что есть надежда договориться с югославами по партийной линии[1352]. При обсуждении 23 мая Молотову удалось добиться лишь включения в директивы положения о том, что КПСС оставляет за собой право на критику СКЮ. Коллеги не приняли даже его предложение добиваться отказа от преследования сторонников СССР в Югославии. Это ведь вмешательство во внутренние дела. Нельзя же симметрично гарантировать отказ от преследования титоистов в СССР.