[1361]. Молотов настаивал, что, принимая резолюцию Коминформа, «в основном правильно оценивали положение»[1362]. Молотов признал ошибочность тактики в отношении Тито и его сторонников, переложив ответственность на вождя: «…в то время Сталин исходил из следующего: если наша партия сразу твердо и решительно не только осудит эти взгляды, но и призовет к смене руководства в компартии Югославии, то это так и произойдет». В результате неудачи в борьбе с Тито получился перегиб: «Исходя из этой неправильной установки, югославские руководители – Тито, Кардель и другие стали рассматриваться не только как ненадежные коммунисты, поддавшиеся идеологии буржуазного национализма, но и были объявлены фашистами, шпионами, убийцами и прочее». Резолюция 1949 года «затруднила разоблачение буржуазно-националистических тенденций в руководстве компартии Югославии»[1363].
Такая картина делала Молотова не столько соучастником, сколько свидетелем развязывания советско-югославского конфликта. Когда Сталин умер, именно Молотов исправил его ошибки и вернул отношения с Югославией в правильное русло. Но дальше сближаться с Югославией нельзя: «Разрыв отношений коммунистической партии Югославии с другими коммунистическими партиями означал, что Югославия ушла из лагеря народно-демократических стран». Но коллеги не соглашались, перебивали:
Сабуров: Не она ушла, а ее ушли.
Молотов: Я свое мнение излагаю.
Хрущев: А мы свое так же излагаем.
Молотов повторил фразу и продолжил доклад[1364].
Молотов прямо противопоставил свое мнение позиции большинства Президиума ЦК: «Однако позиция, занятая Президиумом ЦК по югославскому вопросу, мне кажется, исходит в двух отношениях из неправильной позиции: во-первых, относительно оценки причин, вызвавших разрыв отношений между КПСС и компартией Югославии и, во-вторых, относительно возможной базы для сближения между СССР и Югославией»[1365].
Однако, когда Молотов попытался углубить понимание причин советско-югославского конфликта, это обернулось против него. Ведь если дело не в Берии и Абакумове, то значит – в Сталине и Молотове, о чем сказал Хрущев, перебив Молотова. Затем состоялся такой диалог:
«Молотов: Это новое.
Хрущев: Почему новое?
Молотов: Мы подписывали от имени ЦК партии.
Хрущев: Не спрашивая ЦК.
Молотов: Это неправильно.
Хрущев: Это точно.
Молотов: Вы можете говорить сейчас то, что вам приходит в голову.
Хрущев: Даже не спрашивая членов Политбюро. Я – член Политбюро»[1366].
Выступать от имени ЦК, не советуясь с Политбюро – серьезное нарушение устава. Но Молотов ушел от этого вопроса и продолжал настаивать: «Нельзя забывать о том, что основной и действительной причиной разрыва был переход руководства югославской коммунистической партии с позиций коммунизма на позиции национализма, а не просто чьи-то интриги, которые, разумеется, также играли свою роль»[1367].
Суть противоречия заключалась не только в том, какими были настоящие причины советско-югославского конфликта, а что можно сказать югославам. Если продолжать обвинять их в национализме, то нормализовать даже межгосударственные отношения будет очень сложно. Поэтому можно списать все на интриги врагов и перевернуть страницу. Но упрямый Молотов настаивал на том, чтобы продолжать в лоб критиковать Тито, возлагая на него ответственность за разрыв. А тогда этот разрыв не удастся преодолеть.
Молотов напоминал, что с 1948 года не только советские коммунисты перегнули палку в отношении югославских, но и югославские не стеснялись в выражениях. В ноябре 1952 года VI съезд КПЮ охарактеризовал СССР как «новую агрессивную империалистическую силу, претендующую на мировую гегемонию». На что Хрущев прокомментировал: «Теперь бы надо наши выступления процитировать»[1368]. Но Молотов продолжал цитировать обидные для СССР югославские заявления, и Хрущев снова прервал его: «Вячеслав Михайлович, немножко от враждебного нам в этом отношении попахивает. Вячеслав Михайлович, если Вы, как министр иностранных дел, проанализировали бы целый ряд наших шагов, то мы мобилизовали против себя людей. Корейскую войну мы начали. А что это значит? Это все знают.
Микоян: Кроме наших людей в нашей стране»[1369]. Такая критика советской внешней политики даже в узком кругу членов ЦК была довольно смелой и настраивала делегатов на разоблачение сталинской внешней политики и одного из ее творцов Молотова.
Однако Молотов вопрошал: «Как совместить позицию Коммунистической партии Советского Союза, сущность которой выражается в борьбе за коммунизм, с позицией Союза коммунистов Югославии, исходящей из того, что в СССР победил не социализм, а государственный капитализм и что внешняя политика СССР всего лишь одна из разновидностей политики империализма?!»[1370] Большинство Президиума ЦК надеялось, что добрый пример советских коммунистов заставит и югославских отказаться от крайностей в критике. В ближайший год так и будет происходить. Но в долгосрочной перспективе, как и доказывал Молотов, идеологические разногласия КПСС и СКЮ окажутся непреодолимыми.
Вскоре в этом убедится и Хрущев, с 1958 года возобновится острая полемика между советскими и югославскими коммунистами. Взгляды Хрущева были ближе к Сталину и Молотову, чем к Тито и Карделю. Однако для Хрущева преодоление конфликта 1948 года было частью более широкой политики освобождения от сталинского наследия. В этом отношении разногласия Молотова и Хрущева были принципиальными. Нужно было перевернуть страницу, «испачканную» Сталиным и Молотовым, сблизиться с Тито настолько, насколько он будет идти навстречу обновленному курсу КПСС. А там видно будет. Это будет уже новая ситуация, не отягощенная сталинским наследием. Это будет внешняя политика Хрущева.
Молотов на июльском пленуме вынужден был признать первые успехи этой новой политики:
«Считаю правильным упрек, что с моей стороны, как министра иностранных дел, не было принято достаточных мер для улучшения советско-югославских отношений, и инициатива в этом деле принадлежит Президиуму ЦК и прежде всего тов. Хрущеву. Правильно, что я не сразу согласился с целесообразностью поездки именно в Белград. Были на этот счет сомнения и у других членов Президиума ЦК, но у меня не было сомнений в том, что встреча руководящих советских и югославских работников назрела.
Хрущев: Это неверно.
Молотов: Подготовка к этой встрече с общего согласия в Президиуме ЦК началась еще в прошлом году…
Считаю нужным сказать, что я считал раньше и теперь также считаю, что совместная советско-югославская декларация от 2 июня является большим достижением и хорошим результатом работы нашей делегации в Югославии.
Хрущев: Которую мы одержали в борьбе с тобой.
Молотов: Это неправильно, конечно.
Хрущев: Это точно.
Молотов: У меня были и остаются сомнения в правильности подхода к югославскому вопросу в настоящих условиях по двум таким важным вопросам, о которых я говорил…[1371]
Хрущев: Выходит, все солдаты идут не в ногу, один Молотов идет в ногу»[1372].
Пленум осудил «политически неправильную позицию т. Молотова по югославскому вопросу как не соответствующую интересам Советского государства и социалистического лагеря и не отвечающую принципам ленинской политики»[1373]. В прежние годы его могли бы в лучшем случае снять с поста. Но Хрущев решил действовать постепенно, в стиле дискуссий 20-х годов. Молотов остался членом Президиума ЦК КПСС.
Материалы пленума было решено обсудить в партийных организациях. 2–3 августа министра «проработали» на парткоме МИДа. Протокол Хрущеву направила секретарь МГК Е. Фурцева. 9 августа он был разослан членам Президиума и кандидатам, секретарям ЦК[1374].
Екатерина Алексеевна Фурцева. [Из открытых источников]
С докладом на заседании парткома выступил Молотов. В отчете о заседании говорилось: «Тов. Молотов В.М. кратко сообщил о своей ошибочной позиции по Югославскому вопросу, но ни слова не сказал о критике его ошибочной позиции по австрийскому вопросу, его выступлений против освоения целинных земель, разделения госплана и другим вопросам». Молотов признал, что «недооценил революционные события и изменения, происшедшие в Югославии, а также недооценил и возможность влияния нашей Партии на Союз коммунистов Югославии». Молотов дисциплинированно следовал решениям июльского пленума, но вряд ли искренне, так как понимал, что как раз Хрущев переоценивает такую возможность. При обсуждении доклада выступило 16 человек, включая всех заместителей министра[1375]. Они присоединились к критике своего начальника, но, согласно отчету, не сказали о других ошибках, кроме югославской, и не подвергли себя самокритике. Громыко оправдывался: «…в югославском вопросе, как, к сожалению, и в некоторых других вопросах, Министерство иностранных дел СССР вело себя недопустимо пассивно. Фактически оно являлось на протяжении последних нескольких месяцев грузом, который портил, путал дела, вместо того, чтобы оказывать помощь Центральному Комитету. Мы все рассуждали так: Товарищ Молотов член Президиума ЦК, авторитетнейший государственный деятель, что нам – аппарату (это относится и к замам, и к первым, и к не первым, к заведующим и другим работникам) тут дела мало, что все решается наверху. Но эта точка зрения и практика является насквозь неправильными, порочными. Эта практика была осуждена на пленуме Центрального Комитета»