Также при обсуждении проекта доклада Молотов напомнил, что в нем использована часть цитаты Сталина о мире и предложил: «Почему бы не взять его до конца? Почему не сослаться на Сталина?»[1406] Скоро узнаете, почему.
В первом проекте доклада Хрущева были и такие слова: «Вскоре после XIX съезда партии смерть вырвала из наших рядов великого продолжателя дела Ленина – И. В. Сталина, под руководством которого партия на протяжении трех десятилетий осуществляла ленинские заветы»[1407]. Но 1 февраля Хрущев поставил на Президиуме ЦК вопрос о Сталине. К этому времени расследование репрессий 1937 года зашло далеко, и стало ясно, что многие жертвы Сталина (а значит и Молотова) были осуждены необоснованно. Молотову трудно было это отрицать, тем более, что и сам он был уже настроен на прекращение террористической практики, однако настаивал: «Нельзя в докладе не сказать, что Сталин – великий продолжатель дела Ленина». Молотова в этом поддержал Каганович, но Булганин не согласился, что Сталин – «великий продолжатель». Члены Президиума, еще недавно входившие в близкое окружение Сталина, должны были найти баланс между осуждением репрессивности и одобрением результатов их совместной деятельности в 30–40-е годы: «Правду восстановить. Правда и то, что под руководством Сталина победил социализм. И неправильности надо соразмерить, и позорные дела – тоже факт», – сформулировал Молотов. Хрущев заострял: «Сталин преданный делу социализма, но все варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинял. На съезде не говорить о терроре. Надо наметить линию – отвести Сталину свое место. Усилить обстрел культа личности»[1408]. Именно явление «культ личности», а не личность Сталина было решено поставить в центр обсуждения этой темы на съезде.
Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, 9 февраля Президиум ЦК заслушал сообщение о работе комиссии ЦК во главе с П. Поспеловым «по установлению причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде партии». Предмет исследования комиссии бы узким и характерным: партийной элите нужно дать понять, что уничтожение членов ЦК – это ненормально. Но когда Поспелов начал выступать, на членов Президиума обрушилась информация о масштабах и методах расправ с коммунистами, которые раньше считались присущими разве что фашизму. Члены Президиума, конечно, многое знали, но каждый со своей стороны, не в комплексе. Из членов Президиума ЦК, пожалуй, только Молотов обладал наибольшей полнотой информации о терроре 1937–1938 годов, близкая к нему осведомленность была у Ворошилова и Кагановича. Но Поспелов рассказывал о вещах, которые могли шокировать и их: в 1935–1940 годах «было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 920 635 человек, из них расстреляно 688 503 человека»[1409]. Хрущев предложил поручить Поспелову подготовить доклад для съезда. Молотов сформулировал компромиссный вариант: «На съезде надо сказать. Но при этом сказать не только это. Но по национальному вопросу Сталин – продолжатель дела Ленина. Но 30 лет мы жили под руководством Сталина – индустриализацию провели. После Сталина вышли великой партией.
Культ личности, но мы о Ленине говорим, о Марксе говорим». Каганович тоже поддержал предложение сделать доклад, но так, «чтобы 30-летний период не смазать». Ворошилов признал сталинские «звериные замашки». Булганин выступил против покойного вождя решительнее: «Во втором этапе Сталин перестал быть марксистом». Микоян наметил концепцию доклада: «Мы не можем не сказать съезду. Впервые самостоятельно обсуждать можем.
Как относиться к прошлому? До 34 г. вел себя героически. После 34 г. показал ужасные вещи. Узурпировал власть». Радикальнее Микояна оказался Маленков: «Считаю правильным предложение сказать съезду. Испытываем чувство радости – оправдываем товарищей… На два этапа не делить, связать с культом личности. Мы этим восстанавливаем Ленина по-настоящему». А Сабуров направил свое выступление против защитников Сталина, намекнув на их персональную ответственность за соучастие в сталинских преступлениях: «Молотов, Каганович, Ворошилов неправильную позицию занимают, фальшивят. Один Сталин (а не два). Сущность его раскрыта за последние 15 лет. Это не недостатки (как говорит т. Каганович), а преступления. Тов. Молотов говорит: „Он с нами был 30 лет“. Но известна его роль в войне. Но в последний период испортили отношения со всеми народами (выступления о проливах). Мы потеряли многое из-за глупой политики (финская война, Корея, Берлин)». «Глупую политику» (кроме разве что Кореи) проводил как раз Молотов. Хрущев подвел итог: «Нет расхождений, что съезду надо сказать»[1410]. Но что сказать? До съезда оставались считанные дни, когда согласовывать текст, чтобы он всех устроил?
13 февраля члены Президиума поручили Хрущеву сделать доклад о «культе личности» на закрытом заседании съезда. Но сам текст доклада не обсуждался и не утверждался. В протоколе не отражено обсуждение, если оно вообще было[1411]. В тот же день в преддверии съезда собрался пленум ЦК, делегатам которого Хрущев предложил заслушать отчетный доклад ЦК (делая это, Хрущев уважительно сослался на мнение Молотова, который одобрил такую открытость – члены ЦК имели право раньше других делегатов услышать доклад, который будет оглашаться от имени ЦК). С места радостно закричали: «Одобрить. Завтра услышим». Не раскрывая карты, Хрущев также предложил делегатам согласиться с тем, что на закрытом заседании будет представлен доклад о «культе личности»[1412]. Что это за доклад, было не очень ясно, но делегаты конечно согласились.
14 февраля открылся ХХ съезд КПСС. Хрущев зачитал отчетный доклад, в котором говорилось о возможности и необходимости предотвращения новой мировой войны, о возможности совершить социалистическую революцию мирными средствами, без гражданской войны, в том числе парламентским путем (впрочем, в виде исключения). Молотову, конечно, была неприятна и такая формулировка: «В Федеративной Народной Республике Югославии, где власть принадлежит трудящимся, а общество базируется на общественной собственности на средства производства, в процессе социалистического строительства складываются своеобразные конкретные формы управления хозяйством, построения государственного аппарата»[1413].
Большое внимание на съезде было уделено социальным вопросам. Съезд одобрил реформы «по наведению надлежащего порядка в оплате труда, по усилению личной материальной заинтересованности работников в результатах своего труда». В осуществление линии съезда сразу после него было сокращено рабочее время в предвыходные дни, приняты меры к авансированию труда колхозников (крестьянам стали выплачивать часть денег до сбора урожая), к упорядочению систем зарплаты, что привело к ее постепенному повышению.
Доклад Хрущева запомнился нотами прагматизма в международных отношениях и социальными приоритетами, напоминавшими о политике «маленковского» года. Вслед за Хрущевым члены Президиума в своих выступлениях поддержали эти приоритеты и атаковали «культ личности», не называя в связи с ним Сталина.
Молотов выступал на девятом заседании с мини-докладом, где подробнее всего говорил о сельском хозяйстве и внешней политике. Степень искренности Молотова в этом выступлении можно оценить по такой тираде: «Особое значение имело успешное проведение смелого плана подъема целинных и залежных земель, что увеличило посевные площади, главным образом зерновых культур, на 33 миллиона гектаров. По-новому был поставлен такой вопрос, как решительное увеличение посевов кукурузы, что имеет исключительное значение для быстрого подъема животноводства». Молотов выступил за повышение ритмичности в работе промышленности и «обеспечение строжайшей законности», оставив тему разоблачения «культа личности» другим ораторам. Во внешнеполитическом обзоре Молотов похвалил «различие путей в деле строительства социализма», но не в связи с Югославией, а сразу после восторгов по поводу успехов строительства социализма в Китае. Он лишь сдержанно похвалил «восстановление дружеских отношений с братским народом Югославии», честь которого отдал активному участию во внешней политике Президиума ЦК и лично Хрущева, Булганина и Микояна. Молотов солидаризировался с тезисом Хрущева о том, что в современном мире можно предотвратить новую мировую войну. Здесь Вячеслав Михайлович блеснул диалектикой: с одной стороны, империализм по-прежнему несет опасность войн, а с другой – «сам порождает общественные силы, стремящиеся покончить с империалистическими войнами и с самим империализмом». Эти силы настолько возросли, что теперь «неправильно рассуждать о фатальности войн». В то же время «мы не должны преуменьшать опасности войны, предаваясь иллюзиям, что нам при всех условиях обеспечен мир и спокойная жизнь»[1414].
Старый Президиум ЦК был вновь избран на этом съезде, но состав ЦК, кандидатов в члены Президиума и Секретариата ЦК обновился – Хрущев, опираясь на аппаратную практику подбора кадров, укреплял свою опору в партийной элите. При обсуждении нового состава ЦК Молотов продвинул в него Громыко[1415].
Теперь остался один вопрос: доклад Хрущева о Сталине. Микоян утверждает, что во время съезда «Молотов, Каганович и Ворошилов сделали попытку, чтобы этого доклада вообще не делать. Хрущев и больше всего я активно выступили за то, чтобы этот доклад состоялся. Маленков молчал. Первухин, Булганин и Сабуров поддержали нас. Правда, Первухин и Сабуров не имели такого влияния, как все остальные члены Президиума.