[1471]. Сомнение Молотова проигнорировали, ведь награждение было за Целину. Но осадочек остался.
22 апреля, в день рождения Ленина, Молотов смог опубликовать в «Правде» статью, где напомнил, что работал под непосредственным руководством Ильича. В партийном ареопаге больше никто не мог этим похвастаться. Как подметил В.А. Никонов, эта статья стала «последней публикацией в жизни Молотова. Хотя жить ему предстояло еще долго»[1472].
Накопившиеся противоречия прорвались на публику 19 мая во время встречи партийного руководства с представителями творческой интеллигенции, которых пригласили на правительственную дачу. Под угощение пошел неформальный разговор. Замысел Хрущева заключался в том, чтобы сначала расположить к себе «инженеров человеческих душ», а затем хорошенько пропесочить тех, кто позволяет себе излишнее свободолюбие. Под ударом оказались М. Казакевич, К. Паустовский, М. Шагинян, М. Алигер. Но то ли горячительное размыло грани допустимого в сознании Хрущева, то ли ему хотелось чем-то уравновесить свою роль гонителя свободы и сознательно отмежеваться от символа охранительства Молотова, но Хрущев нарушил важное партийное правило. Вячеслав Михайлович вспоминал: «Там он сказал во всеуслышание, что у него со мной разногласия. Я был этим недоволен, потому что он это высказал на беспартийном собрании»[1473]. Эта информация стала достоянием широкого круга интеллигенции.
Встреча руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией. Художник Д. Налбандян. 1957. [Из открытых источников]
Упомянув о своих разногласиях с Молотовым, Хрущев нарушил важные табу – не выносить сор из партийной избы. «Если до этого он мог рассчитывать на большинство в Президиуме ЦК, то после этого его выступления с атакой на члена Президиума можно прямо сказать, что большинство членов Президиума заняло более критические позиции по отношению к Хрущеву и его методам руководства»[1474], – вспоминал Каганович. Предав гласности факт разногласий в Президиуме ЦК, Хрущев запускал необратимый процесс – внутрипартийные противоречия не могли сохраняться долго, ведь официально партийная пропаганда трубила о монолитности партии как основе морально-политического единства советского народа. Теперь обе стороны должны были искать повод для драки, чтобы представить позицию оппонентов антипартийной.
По словам В.А. Никонова о Молотове, «многолетняя его фронда была тем катализатором, который заставлял и коллег все более критично относиться к способностям и поступкам первого лица»[1475]. Не то что бы многолетняя – всего пару лет Молотов позволял себе конфликтовать с Хрущевым. И уж, конечно, не Молотову было претендовать на роль «катализатора» фронды для Маленкова. С.Н. Хрущев в своей книге об отце также называет противников Хрущева «молотовцами»[1476], что требуется, дабы представить их сталинистами, но с учетом роли Булганина, Маленкова и Шепилова совершенно неверно. Ниже мы увидим, что участников этой коалиции правильнее называть «булганинцами».
Молотов и Маленков, идеологические позиции которых различались между собой больше, чем каждого из них с Хрущевым, объединили усилия. Идеологию победила психология. Они готовы были подчиняться вождю, но не такому импульсивному, экспансивному, фонтанирующему непродуманными инициативами начальнику, как Хрущев. Психологически он казался противоположностью Сталина. А значит, нужно устранить его с ключевой позиции, а дальше видно будет. Скорее всего, развернется новый раунд, где уже Молотов и Маленков потягаются между собой. Был и еще один важный фактор, который заставлял Молотова и Маленкова действовать вместе – они несли ответственность за участие в сталинском терроре – как бы они теперь к нему ни относились. Дальнейшее разоблачение «репрессий периода культа личности» подрывало положение Молотова, Маленкова, Кагановича и Ворошилова.
Тактика атаки нам Хрущева была отработана на Берии: подобрать «факты», как-то компрометирующие противника, договориться с коллегами по Президиуму ЦК о том, чтобы внезапно напасть на жертву. У всех ведь есть к нему какие-то претензии. И все понимают, что если окажешься на стороне падающего вниз – это конец карьеры, если не хуже. А после победного заседания Президиума ЦК можно собрать и пленум ЦК, который никогда еще не противостоял Политбюро – Президиуму. Чуткие к настроениям «наверху» члены ЦК будут из штанов выпрыгивать, чтобы доказать, как они горячо поддерживают решение Президиума ЦК.
Так что Маленков, Молотов и Каганович принялись вести осторожные беседы с коллегами и подбор компромата на Хрущева. Тем более, что он сам неустанно пополнял эту копилку. 22 мая, не посоветовавшись с Президиумом ЦК, Хрущев выдвинул лозунг: «Догнать и перегнать Соединенные Штаты Америки по производству мяса, масла и молока на душу населения». Лозунг в принципе соответствовал решениям ХХ съезда КПСС, который тоже ставил задачу «догнать и перегнать» капиталистов. Но вскоре коллеги поставят Хрущеву этот лозунг в вину.
2 июня играли свадьбу сына Хрущева Сергея, куда, конечно, были приглашены члены Президиума. Сергей Никитович вспоминал: «Отец пребывал в отличном праздничном настроении, шутил, задирался. Когда Булганин начал очередной тост, он отпустил беззлобную шутку. Булганин среагировал бурно, просто взорвался. Стал кричать, что не позволит затыкать ему рот, помыкать им, скоро все это кончится… Отец оправдывался, уговаривал своего друга: он и в мыслях не держал его обидеть. Неприятную вспышку погасили – чего не бывает на свадьбе…» Молотов, Маленков, Каганович и Булганин засиживаться не стали и вскоре ушли, что характеризовало их личное отношение к Хрущеву и солидарность с обиженным Булганиным, которому предстоит сыграть очень важную роль в предстоящих событиях. Жуков и Серов «все время о чем-то шептались, а как только закончились официальные тосты и немного распогодилось, вышли в сад и долго вместе гуляли»[1477].
6 июня Хрущев и Булганин отправились с визитом в Финляндию. Президент У.К. Кекконен в соответствии с национальной традицией пригласил советских гостей в сауну. Хрущев и Серов пошли, а Булганин счел такое обнаженное общение на государственном уровне неуместным. Это было продолжением накопления недовольства и раздражения из-за того, что Хрущев не признавал прерогативы главы правительства во время международных визитов и брал на себя решение вопросов, которые нужно было обсуждать вместе, а озвучивать именно Булганину как главе правительства. Государственный престиж перемешивался с личным престижем Булганина, к которому Хрущев не относился серьезно. А тут раз решили о чем-то еще договариваться в бане – это без меня. Я СССР представляю. Хотя Булганин на Президиуме обычно выступал с реформистских позиций, его противоречия с Хрущевым, носившие организационный и личный характер, обострились даже сильнее, чем у Маленкова.
15 июня на Президиуме ЦК рассматривался вопрос о размещении в восточноевропейских странах заказов на поставку в СССР машин и оборудования. После доклада Микояна, Молотов выразил «сомнение насчет того, как это все увязано, насколько обоснованно планируем». Молотова поддержали – что давно не случалось – Маленков, Каганович, Первухин и Ворошилов. В результате они заставили Хрущева и Микояна отправить вопрос на доработку в Совет министров[1478]. Это был неприятный для Хрущева прецедент. Вкупе с предыдущими инцидентами складывалась тревожная картина, и последовавшее вскоре столкновение не стало для Никиты Сергеевича сюрпризом.
2. Генеральное сражение в Кремле
Все было готово для атаки на Хрущева, требовался лишь повод, причем такой, который не расколет противоречивую коалицию противников Первого секретаря. Что-нибудь личностное, а не принципиальное политическое.
18 июня планировался Президиум правительства. Хрущев сначала даже не хотел на него идти из-за других запланированных встреч. Микоян рассказывал, что Молотов и Каганович стали настаивать, чтобы вместо Президиума правительства провести Президиум ЦК. Поводом стал вопрос о поездке членов Президиума ЦК в Ленинград на запоздалое празднование 250-летия Северной столицы. Микоян рассказывал, что был удивлен, ведь этот вопрос уже был решен раньше[1479]. Дождались Хрущева, который приехал на встречу с венгерскими журналистами, и на нее пошли все вместе (чтобы не упустить Хрущева из виду).
Еще перед этим Микоян сказал Фурцевой и Брежневу: «Они, прикрываясь вопросом о поездке в Ленинград, что-то хотят другое. Они, видимо, сговорились…» Когда началась встреча с журналистами, Брежнев «выскочил из зала и побежал». Добравшись до телефона, он оповестил о ситуации Жукова, Аристова и Серова[1480]. С Жуковым Брежнев успел переговорить до заседания, согласовав прохрущевскую позицию. «Когда мы с Жуковым вошли в комнату заседания, то Каганович, Молотов и Первухин, каждый в отдельности спросили в любезной форме: куда Вы, тов. Брежнев, выскакивали, что это Вы мотались. Я ответил им, что у меня внезапное расстройство, и я просидел в уборной»[1481].
Леонид Ильич Брежнев. 1963. [Из открытых источников]
После встречи с венграми в четыре часа начали заседание Президиума ЦК. Его стенограмма не велась, так что о событиях 18–21 июня мы судим по воспоминаниям участников, которые характеризуют общее содержание выступлений этих нескольких дней, суммируя их по памяти. Каганович утверждает, что «Ворошилов первый возразил. Почему, сказал он, должны ехать все члены Президиума, что у них, других дел нет? Я поддержал сомнения Ворошилова и добавил, что у нас много дел по уборке и подготовке к хлебозаготовкам. Наверняка надо будет ряду членов Президиума выехать на места, да и самому Хрущеву надо будет выехать на целину, где много недоделанного.