Мы, сказал я, глубоко уважаем Ленинград, но ленинградцы не обидятся, если туда выедут несколько членов Президиума. Маленков, Молотов, Булганин и Сабуров поддержали эти возражения. И тут поднялся наш Никита и начал „чесать“ членов Президиума одного за другим. Он так разошелся, что даже Микоян, который вообще отличался способностью к „быстрому маневрированию“, стал успокаивать Хрущева. Но тут уж члены Президиума поднялись и заявили, что так работать нельзя – давайте обсудим прежде всего поведение Хрущева. Было внесено предложение, чтобы председательствование на данном заседании поручить Булганину. Это было принято большинством Президиума, разумеется, без какого-либо предварительного сговора»[1482], – вспоминал Каганович.
В такой интерпретации события выглядят спонтанным бунтом против распоясавшегося руководителя. Но спор о поездке в Ленинград, конечно, был только поводом для давно назревавшей схватки.
Брежнев через несколько дней так описывал начало этого исторического заседания: «Тов. Хрущев сообщил о том, что товарищи просят обсудить вопрос в связи с поездкой в Ленинград. Я не знаю, в чем дело, заметил он, мы этот вопрос уже обсуждали. Но вдруг слово взял тов. Маленков. В течение нескольких минут он изложил свое „кредо“»[1483]. Микоян, тоже по свежим следам событий, вспоминал, что Маленков уже в начале заседания встал и предложил обсудить поведение Хрущева, и поэтому передать ведение заседания Булганину[1484]. Так что более позднее воспоминание Кагановича о том, что скандал устроил Хрущев, выглядит не очень убедительно. Если Хрущев и скандалил, то скорее всего в ответ на выступление своих оппонентов, которые продумали сценарий заседания заранее.
Против передачи ведения Булганину проголосовали только Хрущев и Микоян. Остальные поддержали Молотова, Маленкова и Кагановича, которые знали, с чего начать – со смены председательствующего. Кандидатура явно была согласована заранее. Булганин был главой правительства, а в силу своего характера и компромиссного поведения имел минимальный антирейтинг. Молотов также признавал, что выступление против Хрущева не было спонтанным, его противники ждали только повода: «Но мы уже договорились. Нас семеро из одиннадцати, а за него трое – в том числе Микоян. У нас программы никакой не было, единственное – снять Хрущева, назначить его министром сельского хозяйства»[1485].
Каганович продолжает свой рассказ о событиях 18 июня, хотя в них могут подмешиваться воспоминания о последующих четырехдневных дебатах: «После того как Булганин занял место председателя, взял слово Маленков. „Вы знаете, товарищи, – сказал Маленков, – что мы поддерживали Хрущева. И я, и товарищ Булганин вносили предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК. Но вот теперь я вижу, что мы ошиблись. Он обнаружил неспособность возглавлять ЦК. Он делает ошибку за ошибкой в содержании работы, он зазнался, отношения его к членам Президиума ЦК стали нетерпимыми, в особенности после XX съезда. Он подменяет государственный аппарат, командует непосредственно через голову Совета Министров. Это не есть партийное руководство советскими органами. Мы должны принять решение об освобождении Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК“»[1486]. Таким образом, по воспоминаниям Кагановича, Маленков выдвинул персональные претензии и поставил кадровый вопрос.
Критикуя Хрущева, Маленков обвинил его в принятии несогласованного с Президиумом лозунга «Догнать и перегнать США по производству мяса, масла и молока на душу населения», так как он противоречит курсу партии на преимущественное развитие тяжелой промышленности[1487]. Что, товарищ Хрущев, критиковал меня за недооценку отраслей «группы А» – получи в ответ за то же самое. Маленков предложил созвать пленум ЦК[1488], ведь эти вопросы были в его компетенции. Пленум действительно будет созван через несколько дней, но совсем не такой, как рассчитывали противники Хрущева, привыкшие к тому, что пленумы одобряют решения высшей партийной олигархии. Пленум планировалось собрать не сразу, а недели через две, как предложил Ворошилов[1489].
Выступление Кагановича, которое было явно подготовлено заранее, также опровергает его версию о спонтанности атаки на Хрущева. Брежнев говорил, что Каганович «раскрыл папку с разными выкладками», раскритиковал положение на селе, «что у нас никаких успехов нет, все выдуманное»[1490].
Каганович так вспоминал о содержании своего выступления: «Рассматриваемый нами вопрос является нелегким и огорчительным вопросом. Я не был в числе тех, кто вносил предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК, потому что я давно его знаю с его положительными и отрицательными сторонами. Но я голосовал за это предложение, рассчитывая на то, что положение обязывает и заставляет руководящего работника усиленнее развиваться и расти в процессе работы… Я, как и другие товарищи, говорил о его положительной работе и подчеркивал его ошибки в вопросах планирования народного хозяйства, в которых Хрущев особенно проявлял свой субъективистский, волюнтаристский подход, так и в вопросах партийного и государственного руководства. Поэтому я поддерживаю предложение об освобождении товарища Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК. Это, конечно, не значит, что он не останется в составе руководящих деятелей партии. Я думаю, что Хрущев учтет уроки и подымет на новый уровень свою деятельность.
Но есть еще одна сторона в поведении Хрущева, которую нужно осудить: Хрущев, как теперь установлено, в Секретариате ЦК сплачивал свою фракцию. Он систематически занимался дискредитацией Президиума и его членов, критиковал их не на самом Президиуме, что вполне законно и необходимо, а в Секретариате ЦК, направляя свои стрелы против Президиума, являющегося высшим органом партии между пленумами ЦК. Такие действия Хрущева вредят единству, во имя которого Президиум ЦК терпел до сих пор причуды Хрущева. Об этом придется доложить на пленуме ЦК, который необходимо будет созвать»[1491]. Поведение Хрущева Каганович увязал с его причастностью в 20-е годы к троцкизму[1492]. Вот почему и фракции формирует, и за реабилитацию фракционеров выступает. Этот акцент заострил принципиальный характер конфликта между сталинистами и сторонниками десталинизации. Было выдвинуто также требование снять с поста Серова. Вопрос о контроле над КГБ был одним из ключевых.
Каганович через несколько дней говорил, что сформулировал такое предложение: создать коллегиальный секретариат без первого секретаря, а Хрущев может в нем остаться, но как отраслевой секретарь, скажем, по сельскому хозяйству[1493]. Такое понижение было аналогично снятию Маленкова с должности главы правительства с оставлением его в коллективном руководстве. Но Аристов вспоминал, что сначала Каганович требовал именно снятия Хрущева с поста, и лишь потом, столкнувшись с возражениями, сторонники отстранения Хрущева придумали более сложную комбинацию[1494].
Затем слово взял Молотов. Каганович вспоминал о его словах: «Как ни старался Хрущев провоцировать меня, я не поддавался на обострение отношений. Но оказалось, что дальше терпеть невозможно. Хрущев обострил не только личные отношения, но и отношения в Президиуме в целом при решении крупных государственных и партийных вопросов». Также Молотов раскритиковал реформу управления промышленностью, масштабы освоения целины. «Тов. Молотов опровергал приписываемое ему торможение политики мира – это неправда, но, видимо, эта выдумка нужна была для того, чтобы оправдать необходимые шаги по внешней политике. Его выступления против Югославии относились к вопросам не внешней политики, а к антипартийным, антисоветским выступлениям югославов, за которые мы их критиковали и должны критиковать. „С Хрущевым как с Первым секретарем ЦК больше работать нельзя. Я высказываюсь за освобождение Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК“»[1495], – подвел итог своему выступлению Молотов.
В ходе дальнейших дебатов Молотов вменял в вину Хрущеву несанкционированные Президиумом выступления на внешнеполитические темы, в частности – интервью редактору «Нью-Йорк Таймс» Т. Кэтлиджу 10 мая, где Первый секретарь заявил, что мир на планете зависит от отношений между СССР и США, что умаляло отношения с другими странами.
Брежнев комментировал через несколько дней: «Всякие глупости говорил на этом заседании и Молотов. Он заявил, что тов. Хрущев, как Первый секретарь, не объединяет нас». Конечно, Брежнев с этим не согласен: «…можно без преувеличения сказать, что тов. Хрущев показывает образец честного неутомимого служения народу»[1496]. Самому Брежневу уже на второй день полемики стало плохо, и он исчез из политического поля на несколько дней.
Предложение снять Хрущева с поста поддержали Ворошилов и Булганин, который припомнил даже недавний визит в финскую баню. На позицию большинства сориентировался Первухин. Казалось, что решение о снятии Хрущева с поста предопределено.
Михаил Георгиевич Первухин. [Из открытых источников]
Микоян тоже признал, «что верно, есть недостатки в работе Хрущева, но они исправимы, поэтому он считает, что не следует освобождать Хрущева»[1497]