[1522]. Но отмежеваться не удалось, рой реплик обличал Булганина в сговоре с отщепенцами. Не с тем сговорился. Хрущев уже не стеснялся, и рассказал, как вел разговоры с Булганиным за спиной коллег по Президиуму о том, что «Молотов пылает ненавистью, по всем принципиальным вопросам выступает против». А его поддерживают Маленков и Каганович. Хрущев сколачивал францию с целью расширения Президиума, чтобы разбавить эту группу, а Булганин в итоге уговорам не внял, с ними «снюхался»[1523].
Сабуров «заложил» согруппников, настаивая, что фракционные совещания 19–21 июня были, а Первухин рассказал, как Каганович, Молотов и Маленков говорили ему еще 15 июня, что нужно снять Хрущева с поста Первого секретаря[1524].
Эти выступления подготовили зал к главному блюду – полемике с Молотовым. Перекрикивая то и дело перебивавших его противников, Молотов настаивал, что «никакой группировки нет, нет политической платформы, а без политической платформы, товарищи, группировки не бывает»[1525]. Молотов категорически отрицал, что противники Хрущева действовали согласованно, как фракция: «На Президиуме один в одном плане говорил, другой – в другом, но главный вопрос заключался в том, как обеспечить и укрепить коллективное руководство и предупредить дальнейшие нарушения этого коллективного руководства». Чтобы доказать, что вопрос о ликвидации Первого секретаря не был предметом групповой платформы, Молотов вспомнил, что такие разговоры вел и Жуков[1526]. Хрущев это запомнил.
Молотов настаивал: «Я не так часто меняю свое мнение. Я говорил честно и на Президиуме и говорю на Пленуме то, что думаю. Иногда это не нравится, дают соответствующий отпор моему мнению, но я, товарищи, скажу и о том, в чем я вижу недостатки в нашем руководстве. Я это буду говорить, и это я считаю в моем заявлении главным.
– А мы считаем главным фракционную борьбу, затеянную вами в Президиуме ЦК, об этом и следует вам говорить, – перебивали с места. Но Молотова трудно было сбить.
– Я состою в партии не первый десяток лет.
– Не злоупотребляйте этим.
– И до революции, как и за все годы революции, я ни в каких группировках не участвовал, был всегда с Лениным, поддерживал его и был ленинцем.
– А сейчас?.. Почему вы создаете фракционную группу?
– Я проводил неизменно на протяжении всей партийной жизни ту линию, которую проводит наша партия, которую проводили Ленин и ленинцы.
– Коммунистов избивали, разве это ленинец? (Шум в зале) Не прикрывайтесь старыми заслугами.
– Вместе с тем мы должны смотреть все время вперед и обращать внимание на те недостатки, которые имеются, в том числе и недостатки в работе Первого секретаря ЦК.
– А он против этого?
– Очень часто он против этого. Никому не нравится критика. Когда меня критикуют, тоже иной раз не нравится».
Молотов отметил положительные черты Хрущева – «активность, частые выезды на места, выступления на больших собраниях». Но «есть факты, которые говорят о нарушении коллективного руководства. А это такой вопрос, который после смерти Сталина для нас является в высшей степени важным… Может быть, мой недостаток в том, что я лично не раз выступал открыто на Президиуме по тем или иным недостаткам, возражал Хрущеву. Другие же товарищи обыкновенно этого не делали».
Полянский возразил: «Недостатки недостатками, а вы сразу начали с дворцового переворота».
– Могут же члены Президиума иметь свое мнение.
– Да, но организовывать сговор не могут.
– Никакого сговора не было, но накопилось столько недостатков, что это вызвало у членов Президиума ЦК недовольство по разным мотивам: у одних по одним, у других по другим. «Сговор», то есть предварительные консультации, конечно, были, о чем Молотову крикнул А. Аристов: «Сначала вам надо было сколотить большинство»[1527].
Вячеслав Михайлович стал повторять частные претензии к Хрущеву: «Особенно вызвало большое недовольство поведение тов. Хрущева на обеде с писателями на загородной даче… На этом обеде с участием многих беспартийных говорилось, что есть споры и разногласия с Молотовым. Разве это правильно? Неправильно было тогда говорить, что были венгерские события, но если наши писатели будут так себя вести, то мы их „сотрем в порошок“».
Хрущеву несложно теперь было это отбить: «Я считаю, что среди писателей есть некоторая часть таких, которых нужно обуздать. Нужно укрепить ту часть, которая стоит на крепких партийных позициях. И я на приеме сказал, что надо вести активную борьбу за линию партии, наступать против тех, кто выступает против нашей партии»[1528].
Молотов на минуту превратился в защитника свободомыслия писателей: «Когда советским писателям говорят, что „сотрем в порошок“, – это не воспитание». Но через минуту в выступлении Молотова о писателях зазвучали знакомые зловещие ноты: «Никакого сомнения нет в том, что если потребуется, то любого покончим на месте или пошлем туда, куда надо, если он выступит против политики нашей партии и государства или поступит так, как Дудинцев, который клевещет на Советское государство. Если же оказывать какое-либо воспитательное воздействие на писателей, нужны соответствующие методы. Этих методов в данном случае не оказалось». Конечно, для таких писателей, как Дудинцев, хрущевские разносы были получше, чем молотовское «покончим на месте или пошлем туда, куда надо». Но главное – Молотов ушел в обсуждение этих литературно-педагогических вопросов от принципиальных претензий к Хрущеву, которого и по этой теме было кому поддержать. Поспелов заявил: «Это был замечательный метод – метод прямоты, доверия, острой товарищеской критики».
Молотов продолжил под шум в зале излагать свои претензии к Хрущеву:
«Я перейду дальше к конкретным фактам, где я вижу нарушения методов коллективного руководства, но, кроме того, у нас есть, безусловно, зачатки культа персоны тов. Хрущева… Когда все другие молчат, а один человек из членов Президиума выступает и по сельскому хозяйству, и по промышленности, и по строительству, и по финансам, и по внешней политике, и т. д. Нельзя себе присваивать столько прав, столько знаний». Почему же нельзя? Вот в 30-е годы и Молотов выступал по всем этим вопросам. Правда, над ним был Сталин, а над Хрущевым никого нет. «Газеты заполняются так, как было во времена Сталина… либо новая речь, либо новое приветствие… Вы не называете это культом личности, но это самые настоящие зародыши культа личности, которые противоречат тому, что Пленум ЦК и Президиум ЦК говорят о коллективном руководстве. Мы не должны закрывать глаза на это». Но тут Молотову припомнили, что в честь него названы города и заводы. В пылу полемики Молотов воскликнул: «Ноги на стол тов. Хрущев положил»[1529]. Тут зал взорвался бурей возмущения. Попробовал бы он Сталину такое сказать!
Через семь лет процессы раскрепощения общества, в том числе номенклатуры, пройдут дальше, и они сами все это скажут Хрущеву. Но чтобы это стало возможно, сегодня нужно было защитить Хрущева от столпов сталинского правления, которые заступаются за демократизм. На словах.
Но в речи Молотова звучала и личная обида: «…тов. Хрущев походя говорит так о членах Президиума ЦК: этот выживший из ума старик, этот бездельник, тот карьерист. Вы не можете считать справедливым и нормальным, когда один член Президиума ЦК начинает распоряжаться нами, как пешками»[1530]. Обвинения Молотова в основном имели личный, не политический характер. Вячеслав Михайлович понимал, что если обвинит Хрущева в правом уклоне, то тут же в ответ получит обвинение в левом. Так что нужно держаться той линии, что и Ленин, обвинявший Сталина в 1922 году: «Когда мы его выбирали Первым секретарем, я думал, что он будет тем же человеком, каким был до назначения его Первым секретарем. Получилось не так, и чем дальше, тем больше… Надо иметь в виду, что мы имеем плохой пример в лице Сталина. Ленин предупреждал, что Сталин, „сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть… и я не уверен, – писал Ленин, – сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью“. Я считаю, что этот урок полезен нам не только тогда, когда речь идет о Сталине… Тут уже говорили, какой характер у товарища Хрущева: не особенно гладкий…
– Почему? Очень прямой, очень принципиальный, очень боевой и незлопамятный.
– Очень прямой был и у Сталина, когда он говорил многим неприятные вещи, особенно в первые годы после Ленина»[1531].
Молотов отрицал, что выступал против освоения Целины, а по поводу хрущевского лозунга «догнать и перегнать Соединенные Штаты по молоку, маслу и мясу» пояснил, что считает его недостаточным, нужно говорить о необходимости догнать и перегнать не только по мясу и молоку, но и по всему остальному, как сказано в материалах ХХ съезда КПСС[1532]. Так что Молотов критиковал Хрущева не с позиций здравомыслия за авантюризм, а по-левацки за недостаточную смелость в постановке задач перед партией и народом.
От Молотова настойчиво требовали покаяться за соучастие в репрессиях, но он прикрывался как щитом постановлением «О преодолении культа личности и его последствий», которое брало под защиту «ленинское ядро» ЦК, включая Молотова. «Я несу за это ответственность, как и другие члены Политбюро. Вы все знаете, что есть решение XX съезда КПСС, был доклад на съезде по этому вопросу, и мы все дружно осудили и заклеймили ошибки и извращения, которые были…»