[1629]. Молотов не рискует прямо оспаривать положения резолюции ХХ съезда КПСС, но приоритет отдает именно насильственным средствам борьбы с капитализмом.
В записке «О „принципе социализма“ от каждого по способностям, каждому по труду в книге „Основы марксизма“» 10 января 1960 года Молотов обратился к теории коммунизма. Сославшись на «Критику Готской программы», Молотов отталкивается от классической формулы К. Маркса «Каждый по способностям, каждому по потребностям!»: «принцип распределения материальных и культурных благ при коммунизме („по потребностям“) здесь увязан с принципом, которым будут руководствоваться люди в своем труде – иначе говоря, в производстве – на благо коммунистического общества („по способностям“)… Это станет возможным „после того, как исчезнет“ сложившееся при капитализме разделение труда, исчезнет „противоположность умственного и физического труда“, труд „станет самой первой потребностью жизни“, а „производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком“ и т. д. Только тогда общество сможет осуществить принцип „каждому по потребностям“… Основоположники марксизма всегда подчеркивали примат производства (труда) перед распределением. Это относится к высшей – коммунистической – фазе общества». Это труднодостижимые предпосылки коммунизма. Товарищ Хрущев явно торопится с осуществлением принципа «от каждого по способностям»? Конечно, «мы идем к этому, но еще не пришли. Никто не может требовать или ожидать, что сразу же после того, как страна построила социализм, она уже может осуществить этот принцип, соответствующий высшей фазе коммунистического общества»[1630]. Здесь Молотов, который обычно критиковал Хрущева «слева», за «правый оппортунизм», на этот раз заходит «справа», считает хрущевский рывок к коммунизму неподготовленным.
Пока Молотов в монгольском далеке идеологически подкапывался под Хрущева, в большой международной политике тень Вячеслава Михайловича тоже присутствовала, так как Хрущев стал возлагать на него ответственность за все трудности внешней политики предыдущих лет. Критикуя на встрече с вице-президентом США Р. Никсоном неуступчивость США в германском вопросе, Хрущев сравнивал ее с упрямством Молотова в австрийском вопросе. Мол, вместе с Молотовым СССР избавился от догматизма во внешней политике, а американская администрация – пока нет. Узнав об этом, Молотов был возмущен и направил в КПК резкое заявление: «Я протестую против попыток Н.С. Хрущева изображать меня, коммуниста, чуть ли не сторонником войны „против Запада“ и должен заявить, что эти заявления имеют в отношении меня клеветнический характер»[1631].
Но в 1959 году Хрущеву, освободившемуся от опеки «консерваторов», удалось добиться заметного улучшения советско-американских отношений, пиком которого стал его визит в США. В записи для себя 29 сентября Молотов признал: «Придется объективно констатировать, что поездка т. Хрущева в США была наиболее высокой точкой в развитии несколько нового этапа во взаимоотношениях СССР с главными империалистическими державами… Делая совершенно незначительные уступки, США стремятся завлечь нас (СССР) на немалое политическое отступление, чего не чует и явно не вполне понимает т. Хрущев»[1632]. В реальности Хрущев отступать не собирался. Он стремился развивать успех, ставя на кон нынешнее потепление советско-американских отношений, чтобы использовать заинтересованность в нем американской элиты для получения советской стороной новых уступок в спорных вопросах, например, «об открытом небе». Не получив своего, Хрущев решительно переходил от «обволакивания» партнеров своим дружеским тоном к жесткой конфронтации, что и продемонстрирует в 1960 году, в ходе конфликта из-за сбитого над СССР американского разведывательного самолета У–2.
Внешнеполитическая ситуация драматично менялась не только на западном, но и на восточном направлении, где назревал советско-китайский конфликт. Монголия, которая в 1957 году была глухим тылом «социалистического содружества», где можно было безопасно держать опального политика, теперь оказывалась в эпицентре советско-китайского соперничества, где Молотов больше сочувствовал Мао, чем главе своего правительства Хрущеву. Вячеславу Михайловичу нужно было подыскать другую работу. Уже в феврале 1959 года планировался его перевод в другую страну, но ее власти отозвали агреман[1633]. Только 3 июля 1960 года миссия Молотова в Монголии была завершена.
4. Изгнание из партии
5 сентября 1960 года Совет министров утвердил Молотова на пост постоянного представителя при Международном агентстве по атомной энергии (МАГАТЭ) в Вене. Хрущев понимал, что перебежчиком на Запад Молотов не станет. Ладно, пусть поживет в условиях, которые были бы мечтой для многих советских дипломатов и чиновников. Авось присмиреет.
Условия жизни Молотова и Жемчужиной в Вене не напоминали об опале. Уважаемый дипломат, авторитетный представитель СССР. Можно свободно гулять и ездить по столице западноевропейской страны. Светлане с детьми было разрешено навещать Молотова за границей[1634].
Должность советского представителя в МАГАТЭ была довольно формальной – основные решения готовили физики и военные с санкции Президиума ЦК. К тому же, как рассказывал Молотов Чуеву, «в Вене я несколько раз болел воспалением легких, но с тех пор с легкими у меня все хорошо»[1635] Но Молотов, соскучившийся по большой политике, активно выступал на Генеральной конференции и в комитетах МАГАТЭ, отстаивая продиктованную Москвой позицию. Договора о нераспространении ядерного оружия еще не было, но СССР устами Молотова активно выступал против использования в военных целях расщепляющихся материалов, оборудования и изотопов, которые передаются другим странам для развития атомной энергетики. 3 июня 1961 года Молотов в последний раз увиделся с Хрущевым, прибывшим в Вену на встречу с президентом Дж. Кеннеди. Вячеслав Михайлович и Никита Сергеевич протокольно пожали друг другу руки и больше не общались.
Разъехавшись из Вены, Хрущев и Кеннеди принялись меряться военными потенциалами и нервными системами – последовали Берлинский (1961) и Карибский (1962) кризисы. Неожиданная для Москвы Кубинская революция представила новые шансы для СССР поставить США в тяжелое положение. Молотова это вдохновляло. 22 августа 1961 года он писал в Президиум ЦК: «Мы – непримиримые и последовательные противники империалистических войн. Что же касается народов, поднимающихся на борьбу за свою свободу, выступающих против угнетения и всех форм господства империалистов, мы всегда на их стороне. Тут для нас дело идет не о том, чтобы как-то притупить эту борьбу, а, напротив, о том, как оказать ей всемерную поддержку»[1636]. Если бы Хрущев поддерживал Кубинскую революцию настолько «всемерно», насколько хотел Ф. Кастро, это могло бы кончиться ракетно-ядерной катастрофой в октябре 1962 года. Так что у Молотова появился шанс дожить до момента, когда можно будет узнать, станет ли атомная война концом истории? Но ее удалось избежать, сохранив миллиарды жизней и тем самым продлив биографию также и Молотова.
Молотов критиковал утверждения Хрущева о том, что империалистические войны уже не так неизбежны, как во времена Ленина (речь шла, конечно, не о локальных войнах, а о большой войне). Вячеслав Михайлович высмеял призыв Никиты Сергеевича к полному разоружению за четыре года (впрочем, они были агитационными, как и многие предложения Молотова Западу в 40–50-е годы): «Читая эти заявления, не знаешь, чему больше удивляться: политической ли наивности этих высказываний или самому факту, что наша ленинская партия могла допустить подобное выступление от имени Советского Союза… Более чем наивно думать, будто гонка – это вина каких-то отдельных злых или неразумных лиц – Даллесов, Аденауэров, Эйзенхауэров, Штраусов и т. п., будто при особенно гибкой политике СССР и других социалистических стран можно рассчитывать на появление таких правительств в современных США, Англии, Западной Германии, Франции и других империалистических государствах, которые круто изменят эту политику, откажутся от гонки вооружений». Молотову суждено будет дожить до времен Разрядки 70-х годов, когда СССР и США договорятся об ограничении гонки вооружений. А в начале 60-х годов он требовал от ЦК не бояться военного столкновения с империализмом, обращаясь к партаппарату через голову Хрущева. Молотов стал грозиться в том же стиле, как несколько лет назад они со Сталиным угрожали Тито: «Не может быть сомнений, что в Коммунистической партии Советского Союза найдутся силы, чтобы до конца вскрыть допущенные ошибки и вывести партию на единственно верный и проверенный в революционной борьбе ленинский путь»[1637]. Если уж его накажут за критику хрущевского курса, то нечего и стесняться в выражениях. А если Хрущева все-таки свалят те люди, которые в 1957 году его защитили, то, глядишь, и позовут назад Молотова, который был кругом прав.
Если в партии есть «силы, способные вывести ее на ленинский путь», то может быть они проявят себя на XXII съезде КПСС, который должен был стать эпохальным – на нем планировалось принять новую программу вместо прежней 1919 года, выполнить которую очевидно не удалось. Официально смена программы объяснялась тем, что прежняя устарела – ведь уже построен социализм, что-то в старой программе уже осуществлено, а что-то с высоты нового знания видится по-новому. Например, диктатура пролетариата осталась в прошлом – она существовала до построения социализма и ликвидации буржуазии. По Марксу и Ленину дальше государство должно отмереть. По Сталину – существовать и дальше, строить полный коммунизм. Но каков его характер? Раз теперь частных собственников нет, диктатура одного класса над другим невозможна (то, что в СССР существовала диктатура бюрократии над рабочими и крестьянами, говорить было нельзя, так как это считалось уголовно наказуемой антисоветской пропагандой) – нужно придумать для советского государства новую характеристику. Хрущев и его советники не нашли ничего лучше, как назвать это государство «общенародным». И этим совершили акт неслыханного ревизионизма, так как Маркс и Энгельс, счита