На пленуме ЦК, собравшемся после съезда, Молотов возглавил комиссию по работе в деревне. Прежде аграрным вопросом он не занимался, и теперь начал с того, что объездил несколько деревень. Все как в 1919 году: быстрые визиты, фиксация недостатков, записка в ЦК с обобщением, предложение активизировать борьбу бедноты с кулачеством. В дальнейшем Молотов продолжил накапливать и систематизировать материал, вникать в сельские дела, что позволило ему в 1925–1928 годах претендовать на роль главного специалиста по селу в руководстве компартии.
Чтобы не допустить укрепления позиций Троцкого, в августе Сталин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Томский, Бухарин, Калинин, Ворошилов, Рудзутак, Микоян, Каганович, Орджоникидзе, Куйбышев, Дзержинский и Молотов договорились действовать сообща. Свою тайную группу они именовали «руководящим коллективом» и избрали свой исполнительный орган – «семерку», в составе всех членов Политбюро, кроме Троцкого, а также председателя ЦКК Куйбышева. Заранее принятые «семеркой» решения утверждались на Политбюро.
Михаил Павлович Томский (Ефремов). Автор Е. М. Ярославский. 1923. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2.Д. 168. Л. 14]
Осенью 1924 года разгорелась «литературная дискуссия». Против Троцкого, который напомнил о выступлении Каменева и Зиновьева против захвата власти в октябре 1917 г., был выброшен весь возможный исторический компромат, в дело пошли архивы Ленина, которые как раз разбирал Каменев при подготовке собрания сочинений вождя. Были опубликованы письма Ленина и Троцкого с оскорблениями друг друга в период их вражды 1912–1916 годов, когда Ленин называл Троцкого «иудушкой», а Троцкий Ленина – профессиональным эксплуататором отсталости в рабочем движении[260].
15 января 1925 года, в условиях травли в прессе, Троцкий подал в отставку с поста наркомвоена и председателя Реввоенсовета.
Сталин продолжал унижать Троцкого и одновременно с этим проверять его на лояльность. Этому способствовал выход книги американского коммуниста, сторонника Троцкого М. Истмена «После смерти Ленина». Американец, женатый на русской, имел возможность поговорить по душам со множеством большевистских руководителей, в том числе и с самим Троцким. Книга произвела эффект разорвавшейся бомбы: в ней говорилось о «завещании» Ленина, травле Троцкого и интригах против него. При этом Истмен допустил множество фактических ошибок. Книга живо обсуждалась за рубежом. Коммунистические партии запрашивали Москву: что тут правда, а что нет? Политбюро потребовало от Троцкого опровергнуть книгу Истмена и прямо отмежеваться от него. Эта ситуация поставила опального члена Политбюро в тяжелое положение. Он должен был выбрать – или сохранение хотя бы нынешнего положения в своей коммунистической партии, или сплочение вокруг себя друзей в мировом коммунистическом движении. Отмежевавшись от Истмена, Троцкий показал бы коммунистам всего мира, что его нельзя защищать – в глупое положение попадешь, он сам объявит тебя лжецом.
Сначала Троцкий пытался отделываться общими фразами. Молотов аппаратными методами обеспечивал «дожимание» Троцкого, не позволяя «замылить» вопрос – Секретариат добивался неуклонного соблюдения решений Политбюро. Только после недельного согласования со Сталиным и другими членами Политбюро текст статьи Троцкого был готов. Сталин готовил Троцкому еще более серьезную ловушку, которую обсуждал с Молотовым: «вполне можно было бы опубликовать некоторые документы (в том числе и мою записку о деле Истмена) после опубликования статьи Тр[оцкого], чтобы показать, что Троцкий лишь под давлением РКП написал статью (иначе Троцкий может оказаться спасателем престижа партии)»[261]. Но тут Сталин переинтриговал сам себя. Материалы дела были направлены членам ЦК, но Молотов и Бухарин были против того, чтобы знакомить с ними Коминтерн. Сталин решительно поправил: «Ты и Бухарин поступили неправильно, голосовав против предложения о документах по Истмену»[262]. Текст попал и к члену президиума Коминтерна Д. Мануильскому. Тот, что-то не поняв в сталинских распоряжениях, передал письмо для публикации во французскую коммунистическую газету «Юманите». Троцкий был возмущен. Если теперь публиковать новый текст, то станет ясно, насколько большие уступки он сделал под давлением Политбюро. «Юманите» пришлось публиковать опровержение. В этих условиях Политбюро отказало Сталину в публикации его статьи – слишком вся эта история дурно пахла. В конце концов Троцкий опубликовал умеренный вариант своего «отмежевания» от Истмена: «Под видом „завещания“ в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается (обычно в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка»[263]. Формально Троцкий говорил правду. Но его сторонники прекрасно знали, что он говорил не всю правду, по существу предавая своего сторонника Истмена. Это деморализовало их. Сталин оценил капитуляцию Троцкого в деле Истмена как важный признак готовности подчиняться. Своим ответом на книгу Истмена Троцкий «предопределил свою судьбу, т. е. спас себя»[264], – писал Сталин Молотову. Подчинение воле руководства было для Сталина главным в оценке большевика.
Дмитрий Захарович Мануильский. 1920-е. [РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 54.Д. 31. Л. 27]
Хотя Сталину не удалось еще раз пнуть Троцкого напоследок после отмежевания от Истмена, Молотов не отказался от этой идеи. В ноябре 1925 года он писал «членам 7-ки», что Зиновьев как председатель ИККИ и участник согласования текста статьи Троцкого должен прокомментировать эту статью, «чтобы последнее слово осталось не за Троцким». При этом Молотов настаивал, что нельзя выступать против Троцкого всему Политбюро, а наоборот подчеркивать, что «Троцкий – один из членов Политбюро»[265]. Пользуясь благовидным предлогом, Молотов хотел еще сильнее вбить клин между Троцким и Зиновьевым, с которым уже начался конфликт сталинской фракции. «Семерка» разваливалась, и нужно было предотвратить поддержку «Новой оппозиции» Троцким.
6. Раскол «руководящего коллектива»
В июле – августе 1925 года Сталин отдыхал на юге, оставив Молотова на хозяйстве в Секретариате. Они постоянно переписывались, а когда Сталин возвращался, то через некоторое время отпускал отдохнуть Молотова. Из писем Молотову того времени создается впечатление, что Сталину иногда тягостно без общения с собеседником, готовым откровенно обсуждать любые проблемы. Он делится с ним самыми размышлениями и о политике в отношении китайского генерала Чжан Цзолиня, и о ссоре с Орджоникидзе из-за ситуации в Закавказском комитете: «Я разругался с Серго, назвал его мелочным и перестал встречаться с ним…»[266]
Г. К. Орджоникидзе(«Редкая минута покоя (перед боем)»). Автор В. И. Межлаук. 17 февраля 1927. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170.Л. 125]
В то же лето Орджоникидзе роскошно принимал Молотова в Грузии, о чем Вячеслав Михайлович в старости вспоминал: «Серго придумал. Он был тоже в компании. Проезжали по одной деревне. Они телегу поперек поставили – нет проезда. Это было все организовано – выпивка, закуска, и народу собралось порядочно. Несколько машин. Местные. Накачивали, пили, пили, давай рог – две бутылки в одном роге, ну нельзя же такие вещи! Я его выпил, и не рад уже, не могу держаться…
Приехали в Сухум. Только приехали, у них уже приготовлена там закуска, выпивка, гармонь, что-то еще. Я говорю: „Я пойду наверх, надо мне выспаться“. А они приглашают. Я: „Только через мой труп“. Кончилось тем, что они согласились. Только выспался – опять у них выпивка, закуска, это пение, тосты…
Грузия… Там я, так сказать, немножко пострадал. Один вечер совсем полужив был»[267].
Вскоре, однако, отношения Молотова и Орджоникидзе стали портиться. И, конечно, не из-за этого кавказского гостеприимства, а в силу разного отношения к внутрипартийным конфликтам. Для Серго партия была братством, особенно если речь шла о старых большевистских кадрах. Молотов готов был рвать личные связи ради проведения сталинского курса, а потом и уничтожать бывших товарищей, встававших на его пути. Серго переживал это болезненно. Потом на это стали накладываться и деловые противоречия во время первых пятилеток.
К осени 1925 года на первый план вышли разногласия в «семерке». Сталина, Молотова, Бухарина и других лидеров раздражали претензии Зиновьева и Каменева на роль «хранителей ленинизма». В 1924 году Сталин уже намекал Зиновьеву, что, хотя ему и поручают произносить доклады на съездах от имени ЦК, но единственным идеологом не считают. Тот решил, что сможет упрочить свои позиции теоретическими трудами.
Зиновьев подготовил статью «Философия эпохи», где выдвигал в качестве основного принцип равенства и предупреждал, что «НЭП наряду с тем, что мировая революция откладывается, среди других опасностей таит в себе опасность перерождения»[268]. Нужно нейтрализовать крестьянство, которое объективно противостоит диктатуре пролетариата и стремлению к равенству. Сталин возражал: в статье Зиновьева «нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется „Философия эпохи“. Когда тов. Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю»[269]. Сталин, как мы видим, бравировал грубостью, в которой упрекал его Ленин.
Григорий Евсеевич Зиновьев. 1920-е. [Из открытых источников]
В условиях раскола «руководящего коллектива» реальную власть получил Секретариат ЦК. Он готовил вопросы к заседаниям и согласовывал решения с большинством Политбюро, после чего на официальных заседаниях решения утверждались независимо от того, что говорили Зиновьев, Каменев и Троцкий. Вопросы, выносившиеся на обсуждение Зиновьевым и Каменевым, бесконечно откладывались. Те требовали вернуть полномочия Политбюро и оставить за секретариатом технические функции. Сталин цинично возражал: «Разве Политбюро не полновластно?»