Статья Зиновьева подверглась суровой правке в Политбюро и 19 сентября вышла в измененном виде. В тот же день Зиновьев, Каменев, Крупская и Сокольников направили членам Политбюро письмо с резкой критикой взглядов Бухарина и его школы, которые допускают «расширительное толкование решений XIV всесоюзной партконференции в сторону замазывания классовой борьбы в деревне, замазывания роли и роста кулака»[271]. В ответ Бухарин, Дзержинский, Калинин, Куйбышев, Молотов, Рыков, Рудзутак, Сталин и Томский («девятка») ответили письмом с хлестким названием: «О фракционной платформе четырех»: «По существу дела документ является лицемерным и беспринципным», его цель – «создать кризис»[272]. «Девятка» припомнила «четверке» все споры, которые возникали между ними в 1925 году. Большинство членов Политбюро, раздраженное неуступчивостью Зиновьева и Каменева, к этому времени уже готово было разгромить новых «раскольников». «Четверка» такой реакции не ожидала: «Ваши обвинения – либо плод больных нервов, либо недостойный шахматный ход, мелкий прием борьбы»[273], – отвечала Крупская.
Перед октябрьским пленумом ЦК 1925 года большинство и меньшинство членов Политбюро с трудом договорились не выносить разногласия в партийные массы. Однако в это время в Ленинграде вышла книга «Ленинизм», где Зиновьев, прикрываясь ленинскими цитатами о крестьянстве, излагал те же взгляды, что и в «Философии эпохи». В 1926 году Сталин выпустил в ответ «Вопросы ленинизма», где покрыл эти цитаты другими – о союзе с середняком против кулака и о кооперативном пути к социализму. Для участников этой войны цитат подумать, что Ленин мог быть не прав, было так же недопустимо, как для средневековых церковнослужителей – усомниться в истинности Евангелия.
Не все члены Политбюро были готовы к расколу антитроцкистского альянса. Оттеснение Троцкого от кормила власти казалось не опасным – у него в ЦК было всего несколько сторонников. А вот разрыв с Зиновьевым, которого поддерживали Ленинградская организация, Каменев, Сокольников и Крупская – это раскол в ЦК…
Из-за Зиновьева Молотов серьезно поссорился с Орджоникидзе. Вячеслав Михайлович книгу «Ленинизм» раскритиковал, Серго ее защищал, «он раскипятился, я его обругал, он бросился на меня. Киров нас разнимал… Потом Бухарин нас мирил. Орджоникидзе пошел к Сталину на меня жаловаться. Тоже при мне было. А Сталин: „Молотов прав“»[274]. Молотов не поясняет и может быть уже не помнит, что именно ему не понравилось в творениях Зиновьева, кроме того, что он не любил самого автора.
Григорий Константинович(Серго) Орджоникидзе. 1927. [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2.Д. 58. Л. 100]
Зиновьева активно поддержала ленинградская партийная организация, в том числе старый друг Молотова Залуцкий, который задел и Вячеслава Михайловича: «Кулачество растет, крепнет, а они этого не видят или даже скрывают, затушевывают… Да и кто из них может видеть? Молотов, что ли? Конечно, он хороший парень, но в вожди-то он не годится. Он сидит, как раздатчик благодати, и раздает „эполеты“ – кому секретаря губкома, кому предгубисполкома и т. п. Его слушают, ему хлопают; докладывают, что все обстоит благополучно, – ну, он и доволен»[275]. Да уж, не дождаться теперь оппозиционерам от Молотова «эполетов»…
На пленуме Вячеслав Михайлович выступал не только как аппаратчик, но и как специалист по работе в деревне. Нельзя отказываться от НЭПа (слушая это, кивает Бухарин), но нельзя и забывать о его недостатках, а нужно сплачивать бедноту против кулачества (кивают Троцкий, Зиновьев и Каменев). По итогам доклада Молотова была принята резолюция «О работе партии среди деревенской бедноты», где критиковались две опасности: «Первая опасность – опасность недооценки отрицательных сторон НЭПа – ведет к забвению интересов деревенской бедноты и недооценке кулацкой опасности. Вторая опасность – непонимание всей необходимости НЭПа – ведет к забвению важнейшего в данный период значения основной середняцкой массы крестьянства, к разрыву союза рабочих и крестьян и, следовательно, к ослаблению пролетарской диктатуры в стране»[276]. Молотов пока придерживался центристской линии, осуждая и левачество (упрек зиновьевцам и троцкистам), и правые уступки кулачеству (на которых «попался» Бухарин). Только вот Вячеслав Михайлович ясно не объяснял, где «золотая середина».
Лев БорисовичКаменев. 1926. [РГАСПИ. Ф. 323. Оп. 1. Д. 8. Л. 16]
Решающее столкновение между большинством Политбюро и «новой оппозицией» Зиновьева и Каменева произошло на XIV съезде партии 18–31 декабря 1925 года. В докладе Сталин изложил господствующую точку зрения: «…мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке…»[277] Зиновьев не возражал, но уточнял: «Мы спорим лишь о том, можно ли окончательно построить социализм… в одной стране, и притом не в такой стране, как Америка, а в нашей, крестьянской»[278]. Каменев конкретизировал суть разногласий: Бухарин и Сталин видят «главную опасность в том, что есть политика срыва НЭПа, а мы утверждаем, что опасность в приукрашивании НЭПа»[279].
Споры уже ничего не решали – позиции делегатов были известны заранее. Ленинградская оппозиция плюс Каменев и Крупская, с одной стороны, все остальные делегаты, подобранные под руководством Сталина и Молотова – с другой. И Троцкий, не проронивший ни слова.
На этом фоне организационный доклад Молотова смотрелся буднично: партия, которая отныне называется всесоюзной – ВКП(б), растет, нужно теснее связывать ее с беспартийными массами через профсоюзы и другие общественные организации…
Продолжая линию октябрьского пленума, принятую по докладу Молотова, съезд осудил оба уклона: «состоящий в недооценке дифференциации в деревне, не видящей опасностей, связанных с ростом кулачества», и другой – затушевывающий «борьбу за середняка… как основной организационной формы движения деревни к социализму»[280]. Со вторым уклоном нужно бороться особенно упорно, ибо он грозил «возвратом к политике раскулачивания». Через четыре года уклонистами станут сами противники раскулачивания.
Когда делегаты стали требовать отстранения Каменева и Зиновьева со всех постов, против выступил один из лидеров большинства Томский. Он напомнил, что у партии мало таких квалифицированных людей, как Каменев и Зиновьев. Их некем заменить. Пока некем. Но Сталин уже думает и об этом. А пока после всех взаимных обвинений Зиновьев сохранил свое место в Политбюро, представитель «новой оппозиции» Г. Евдокимов был введен в секретариат ЦК, чтобы не было обвинений в узурпации власти Секретариатом. Заодно это позволило вывести Евдокимова из Ленинграда и облегчило кадровые перестановки в колыбели революции.
А вот Каменев был понижен до кандидата в члены Политбюро. Он возмущенно напоминал, что состоял членом Политбюро еще тогда, когда Ленин «не считал возможным вводить в Политбюро тт. Рыкова, Томского и Бухарина…»[281] Доказывал, что его не могут понизить за политические ошибки. Ведь Зиновьева оставили в прежнем ранге. Но в партии было распространено мнение, что с «новой оппозицией» поступили слишком мягко.
Новыми членами Политбюро 1 января 1926 года были избраны Молотов, Ворошилов и Калинин. Это место в партийном ареопаге Вячеслав Михайлович сохранит до 50-х годов.
Климент Ефремович Ворошилов. Автор Н. И. Бухарин. 1920-е. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2.Д. 168. Л. 161]
C подачи Молотова съезд принял обращение ко всем членам Ленинградской организации, в котором увещевал их отмежеваться от своих лидеров: «XIV съезд не сомневается, что Ленинградская организация, всегда шедшая в авангардных рядах партии, сумеет исправить ошибки, допущенные ленинградской делегацией». Цель обращения была обозначена как бы между прочим: «Дискуссия по решениям не может и не должна быть допущена»[282]. Это не значило, что зиновьевцев оставят в покое.
Молотов возглавил большую группу агитаторов, направленную в Ленинград. Они ехали не дискутировать, а инструктировать ленинградских коммунистов об итогах съезда. Молотов вспоминал: «Я был во главе организатором этого дела, ударной группы „дикой дивизии“[283], как нас называли зиновьевцы, Калинин, Киров, Бухарин, Томский, Ворошилов, Андреев, Шмидт был такой, мы поехали сразу после съезда в Ленинградскую организацию – снимать Зиновьева. Когда приехали, Зиновьев пригласил нас к себе любезно в кабинет: „Что вам нужно, может быть, выяснить, вы скажите, мы расскажем, как, что. Когда вы начинаете работать?“ – „Мы завтра начинаем“. – „Как вы думаете ее проводить, может быть, нам скажете?“ – „Мы будем ходить по заводам, делать доклады, голосование проводить“… Нам важно было окружить»[284]. Планировался не штурм цитадели оппозиции, а правильная осада. Перед тем, как собирать партконференцию Ленинградской организации ВКП(б), эмиссары центра во главе с Молотовым планировали довести до питерских коммунистов, что поддержка Зиновьева означает разрыв с партией и большие неприятности. Ну и по возможности убедить в правоте большинства ВКП(б). А потом уж и партконференцию собирать.
Идейно «Новую оппозицию» не сломили. Да и организационные баталии победителям еще предстояли. После поражения на съезде зиновьевцы отчаянно пытались сохранить бастион своего клана в Ленинграде. Ленинградский губком предложил 4 января 1926 года компромисс: «Единство партии и, в частности, Ленинградской организации должно быть сохранено во что бы то ни стало»