ищаться». Молотов подтвердил, что действительно употребил шокирующее слово «повстанчество»: «Повстанчество против партийной законности – вот о чем я говорил». Характерно, что Каменев не считал Молотова самостоятельной фигурой – за ним стоят «более проницательные» Сталин и Бухарин. Каменев подчеркнул, что эта троица не имеет права отождествлять себя с партией: «…мы не смешиваем Молотова с партией, мы не смешиваем Бухарина с марксизмом и не верим в непогрешимость Сталина». Оппозиция приняла специальное заявление по поводу речи Молотова о «повстанчестве» оппозиции. В нем оппозиционеры еще раз подчеркнули несамостоятельность Молотова: «…речь т. Молотова дала понять, чего хочет, к чему стремится тесная фракция Сталина… Произнося по отношению к оппозиции слово „повстанчество“, ядро сталинской фракции хочет приучить партию к мысли о разгроме оппозиции»[307]. Но, как показали итоги пленума, к этому Сталин еще не был готов. Молотов своей грубой фразой прощупывал почву для дальнейших действий Сталина. Он выступил с речью «Международные отношения и оборона СССР», которая на фоне нападок Молотова смотрелась академично.
Оппозиция располагала возможностью ответить на инсинуации оппонентов, и 1 августа Троцкий выступил с докладом «О военной опасности и политике обороны». На этот раз ему просто не давали говорить, постоянно перебивая. Продираясь через крики цекистов, Троцкий обвинял Сталина и Бухарина в пересмотре ленинизма и в установлении диктатуры. На обвинения в том, что, выступая против руководства, оппозиция подрывает обороноспособность страны, Троцкий ответил: «Партия должна сохранять контроль над всеми своими органами во время войны, как и во время мира»[308].
К аргументам Троцкого уже не прислушивались. Решение об исключении его и Зиновьева из партии было принято за основу. Оба решили, что уже исключены, и не пошли на заседание ЦК 6 августа. Однако сценарий расправы еще не был завершен. Как в царские времена, для унижения жертвы в последний момент предполагалось помилование. А «висельники» не собираются его принимать! Орджоникидзе, не знавший об отсутствии Троцкого и Зиновьева на заседании ЦК, начал риторически обращаться к ним: «Пусть они мне ответят…» На это остававшийся в зале Каменев крикнул: «Зиновьев не может Вам ответить, ибо он и Троцкий исключены Вами из ЦК»[309]. В стане большинства случился переполох. За опальными вождями послали. Им торжественно заявили, что пока они еще не исключены из ЦК, что им дают последний шанс.
Оценивая настроения в партии и ее руководстве, Сталин счел, что лучше будет потянуть время, держать вождей оппозиции на грани исключения, но не рисковать. Ведь исключение Троцкого из партии могло вызвать ее раскол и возникновение второй коммунистической партии в полуподполье. И все это – в условиях опасности военного вторжения.
Разногласия обсуждало объединенное заседание Политбюро и Президиума ЦКК 8 сентября. Пригласили Троцкого и Зиновьева. Молотов на этом заседании утверждал, «что партия готова к расколу, что в нашей партии пытаются создавать новую партию на новой платформе». На что Троцкий крикнул с места: «Вы даже о повстанчестве говорили». Молотов решил больше не стесняться термина: «Я это повторяю. Платформа ваша доказывает, что вы повстанческую линию против ЦК ведете дальше…»[310]
Собиравшийся 21–23 октября 1927 года объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) снова обсуждал персональные дела Троцкого и Зиновьева. На этот раз им практически не давали говорить, в Троцкого кидали попавшимися под руку предметами – книгами, стаканом. Троцкий негодовал, хотя подобное поведение большевиков на Учредительном собрании 1918 года хулиганством прежде не считал. Все ведь зависит от «классовой линии»… На этот раз Троцкого и Зиновьева из состава ЦК исключили.
Повестка пленума этим не исчерпывалась. В преддверии очередного съезда партии обсуждался аграрный вопрос. Тезисы пленуму представил Молотов, и он хорошо справился с задачей: они получились обтекаемыми – не слишком правыми, чтобы не разочаровать партийную массу, но и не слишком левыми, чтобы не вызвать недовольства партийных прагматиков, правых большевиков. Здесь можно было найти и «наступление на кулака», и рост частного капитала в деревне в абсолютном выражении, и необходимость кооперации, и предотвращение использования ее «верхними слоями деревни», и успешные государственные заготовки продовольствия, и ошибки в регулировании цен, и вроде бы «крупные успехи», но все же недостаточные. Группа Сталина и Молотова идейно все еще шла в фарватере Бухарина, но уже начинала догадываться, что его стратегия плавной индустриализации на основе НЭПа зашла в тупик.
Николай Иванович Бухарин. Автопортрет. 17 февраля 1927. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 168. Л. 105]
Чтобы пересмотреть эту стратегию, нужно было сначала избавиться от оппозиции, которая только того и требует и, конечно, припишет себе славу поворота курса партии от НЭПа. Оппозиционеры И. Смилга и Г. Евдокимов естественно раскритиковали позицию Молотова, что вызвало у него неподдельный гнев. Как они могли не увидеть принципиальных различий между селом в советском и в капиталистическом обществе?! Да, деревня все еще мелкособственническая, как при капитализме, но мы же ее регулируем и внедряем кооперацию, комитеты общественной взаимопомощи. «Создались коренные отличия в условиях ее развития», а троцкисты успехов не признают, считают, что деревня все еще идет по пути капиталистического развития… Не найдя достаточных аргументов по предмету обсуждения, Молотов вынул «из рукава» жалобу коллеги на Евдокимова, что он плохо работает в Центросоюзе, «не охватил работы настолько, чтобы занять руководящее положение». Такая внезапная смена темы возмутила оппозицию, разразился новый скандал, и на время пленум ЦК превратился в заседание месткома, на котором разбирается склока двух сотрудников. Оказалось, что кляуза на Евдокимова, на которую так рассчитывал Молотов, неважно обоснована. Молотову осталось только подвести многозначительный итог: «Они остаются слепыми до конца!»[311]
Оппозиции оставалось рассчитывать на XV съезд партии. Она понимала, что сталинский аппарат не даст троцкистам завоевать большинство, но сагитировать делегатов надеялись. Поскольку дискуссия все же была объявлена, левые выдвинули свою платформу.
В разделении ролей между Сталиным и Молотовым последнему досталась неблагодарная роль – вбрасывать компромат на грани или за гранью клеветы, что позволяло Сталину выглядеть более солидно. Выступая 26 октября, Молотов заявил: «Оппозиция воспитывает в своей среде некоторые такие элементы, которые готовы на любые способы борьбы с партией. Поэтому заострение борьбы на личных нападках, на травле отдельных лиц может служить прямым подогреванием преступных террористических настроений против лидеров партии»[312]. Верил ли Молотов в то, что говорил? Терроризм в России того времени не считался предосудительным сам по себе. Революционный терроризм вызывал восхищение, контрреволюционный – возмущение. А что если кто-то из тысяч сторонников оппозиции решит, что термидорианское перерождение партии уже завершилось, что во главе партии стоят контрреволюционеры? Со времен Гражданской войны у многих сохранилось оружие.
Оппозиция восприняла заявление Молотова с возмущением: «Зная, с кем мы имеем дело, мы предполагаем, что ко всем эффектам… хотят прибавить еще какой-либо эффект… с „покушением“ на лидера – чтобы развязать себе руки для какой-нибудь расправы»[313]. В 1927 году эта «бомба» не взорвалась. Она продолжала лежать до 1934 года. А Молотов в глазах оппозиционеров окончательно стал не просто приспешником Сталина и клеветником, но и человеком, анонсировавшим террористическую провокацию. В канун десятилетия Великого Октября не приходилось говорить о товариществе среди тех, кто его совершил.
Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиция) к XV съезду утверждал: «Группа Сталина ведет партию вслепую»[314], скрывая силы врага, не давая объективно анализировать трудности. К этим трудностям левые относили медленный рост промышленности и заработной платы рабочих, тяжелое положение бедняков и батраков, рост безработицы, потворство кулачеству, которое контролирует значительную часть товарного хлеба и продолжает усиливаться. «Лишенному точного классового содержания лозунгу „создания беспартийного крестьянского актива через оживление Советов“ (Сталин – Молотов), что приводит на деле к усилению руководящей роли верхних слоев деревни, нужно противопоставить лозунг создания беспартийного батрацкого, бедняцкого и близкого к ним середняцкого актива»[315]. Вообще-то о консолидации бедняцкого актива Молотов тоже говорил, так что это обвинение в его адрес было несправедливо.
Тезисы оппозиции стали печататься 5 ноября в дискуссионном листке «Правды» под названием «Контртезисы троцкистской оппозиции о работе в деревне» (настоящее название платформы было издевательски дано в примечании). Аграрный вопрос стал центральным в предсъездовской дискуссии, что повышало вес Молотова.
Правящая фракция хорошо подготовилась к юбилейной демонстрации 7 ноября 1927 года. Людей, поднимавших оппозиционные плакаты, тут же начинали избивать, плакаты вырывали из рук и ломали. Зиновьев и Радек были задержаны перед демонстрацией. На автомобиль, в котором ехали Троцкий, Каменев, Смилга и Муралов, было совершено нападение. Милиционеры стреляли, толпа кричала, кто-то ударил по автомобилю. В Харькове при разгоне оппозиционного собрания была открыта стрельба. Оппозиция заявила об «отказе от „смычек“ [оппозиционных собраний. –