А. Ш.] под угрозой физической расправы над коммунистами»[316].
Л. Д. Троцкий и Л. Б. Каменев. Автор В. И. Межлаук. 1928. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 169. Л. 99]
Несмотря на то, что оппозиция считала для себя возможным не подчиняться решениям XV съезда, который превратился в «узкий актив сталинской фракции»[317], левые продолжали утверждать: «Оторвать себя от ВКП оппозиция не позволит и к организации второй партии не приступит»[318]. В ответ 14 ноября Троцкий и Зиновьев были исключены из партии, а другие оппозиционеры выведены из ЦК и ЦКК.
Разгром оппозиции завершился на XV съезде ВКП(б) 2–19 декабря 1927 года. Оппозиционеры были представлены на съезде несколькими делегатами с совещательным голосом, которых подвергли показательной идеологической «порке». При выступлении Каменева и Раковского их постоянно перебивали, не давали говорить, оскорбляли, обвиняли в предательстве партии. Рыков и Томский прямо настаивали на аресте оппозиционеров. Каменев говорил о примирении с партией и о полном подчинении ей, но отрекаться от тезисов, нашедших подтверждение (как в случае с Китаем), не собирался. С места ему кричали: «От чего же вы отрекаетесь!» Большинству нужно было унижение оппозиции независимо от того, права она или нет. Раковский упрекал большинство в потворстве мировой буржуазии, которая стремится «изолировать нас идейно от мирового пролетариата». В ответ кричали: «Долой меньшевиков с трибуны!»
Сагитировать съезд было невозможно, оппозиция была обречена на поражение. 10 декабря съезд получил обращения ряда троцкистов (Раковский, Муралов и Радек) и зиновьевцев (Каменев, Бакаев, Евдокимов и Авдеев). Они были почти одинаковыми и просили у съезда права хотя бы сохранять свои взгляды, при условии роспуска фракций. Сталин уже не верил таким заявлениям: «Говорят, что оппозиция имеет в виду подать съезду некое заявление насчет того, что она, оппозиция, подчиняется и будет подчиняться всем решениям партии (голос: „Также, как в октябре 1926 года?“), распустит свою фракцию (голос: „Мы слышали это два раза!“) и будет отстаивать свои взгляды, от которых она не отказывается (голоса: „О-о“. „Нет, мы уж лучше их сами распустим!“), в рамках партийного устава. (Голоса: „С оговорочками“. „У нас рамки не резиновые“.) Я думаю, товарищи, что ничего из этой штуки не выйдет»[319].
XV съезд ВКП(б) исключил из партии 75 лидеров Объединенной оппозиции и 15 «демократических централистов», однако вынужден был принять некоторые предложения побежденных: ускорить темпы индустриализации и коллективизации, усилить наступление на кулака. Съезд указал плановым органам исходить из «более быстрого, чем в капиталистических странах, темпа народнохозяйственного развития»[320]. Центр тяжести переносился в область производства средств производства, а не средств потребления.
Зиновьевцы 19 декабря попросились назад, но съезд предложил им обращаться в свои парторганизации в индивидуальном порядке. Исключенные из партии оппозиционеры были отправлены в ссылки как социал-демократы начала века. Троцкого 16 января 1928 года отправили в Алма-Ату.
В центре конструктивной повестки съезда стоял доклад «О работе в деревне», с которым выступил Молотов. Ему предстояло продемонстрировать, что он не просто аппаратчик и разоблачитель оппозиции, а крупнейший аграрный стратег партии. Опыт выступлений на эту тему у Молотова уже был, но нынешняя трибуна была самой высокой в СССР. И эта его речь показательнее, чем выступления 30-х годов, когда партия уже отвыкла от дискуссий. А в 1927 году Молотову могли и обидно возразить другие делегаты.
Готовясь к докладу, Молотов 5 сентября провел совещание по кооперации. Приглашенные хотели «показаться» столичному начальнику, высказывались оптимистично, хотя и признавались в бесхозяйственности кооператоров: «купили там яблоки, неумело упаковали, получился убыток. А воровства у нас мало. Вообще кооперация налаживается». В ответ на вопрос о бедноте ему отвечали: «Трудно бедноту вразумить, чтобы она вся сорганизовалась в коллективы…
МОЛОТОВ: Я Вас перебью, партия говорит, что она ведет деревню к социализму.
ШАЛЫГИН: Коммунизма только боятся.
МОЛОТОВ: Социализма не боятся.
БУЖИНСКИЙ: Артелей не боятся, а коммуны боятся.
МОЛОТОВ: Через кооперацию к социализму этого не боятся.
БОЛЛЕНКОВ: Слово коллектив, артель им нравится, а коммуна – нет.
ШАЛЫГИН: Да. Но некоторые бедняки при этом говорят: „я лучше пойду в коммуну, а в артели одна потасовка“. Зато успешно развивается потребительская кооперация, покупка техники в складчину»[321].
На склоне лет Молотов превозносил Сталина как теоретика коллективизации: «…считаю, его большая заслуга в коллективизации. Какая роль? Теоретически очень важная. В том, что Ленин не учел и не мог учесть, а именно, только Сталин, в отличие от Ленина, сказал: „Наш путь – через колхозы, через артели“. У Ленина этого нет. У него товарищества по совместной обработке земли, артели, коммуны. Но больше о коммунах»[322]. Впрочем, и без Сталина, общаясь с сельскими коммунистами, Молотов понял, что коммуны популярностью не пользуются, а вот артель может прижиться. Очевидно, он обсуждал этот вопрос со Сталиным, так что возможно именно Молотов натолкнул Сталина на его «теоретическое открытие».
В своем докладе на съезде Молотов оптимистично оценил результаты аграрной революции 1917–1922 годов. Середняки увеличили свой земельный фонд в европейской части РСФСР более чем вдвое. Правда, ЦСУ оценивает прибавку всего в 30 %, учитывая качество земли. Молотов критикует его за такой пессимизм. А вот земли кулачества уменьшились аж в 10 раз. Да и численно кулачество составляет считанные проценты от крестьянской массы[323].
Картина вроде бы подтверждает правоту бухаринской стратегии. Расслоение не очень велико, крестьяне получили столько земли, что могут пока развивать индивидуальное хозяйство. «Но если данные сами по себе говорят о том, что рост капиталистических элементов в деревне пока еще выражается в совершенно незначительной величине, то надо отметить, что за последние годы процесс роста этих элементов идет заметно ускоренным темпом». А это нехорошо. Приведя статистику из некоторых регионов, Молотов делает вывод: «Из всего этого видно, что процессам расслоения деревни мы должны уделять самое серьезное внимание». Но без «капитулянтских воплей оппозиции». Ведь также «укрепились социалистические элементы в деревне». Так что и тут нечего беспокоиться. Торопиться с социализмом в деревне не нужно. «Мы знаем, что развитие индивидуального хозяйства по пути к социализму – есть путь медленный, есть путь длительный. Требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству»[324].
Дела с кооперацией идут хорошо: «В настоящее время уже больше половины торгового снабжения деревни находится в руках нашей кооперации и почти ⅔ с.-х. заготовок находятся также в наших руках, в руках государственных и кооперативных органов». В индивидуальных хозяйствах не только сельскохозяйственная техника, но и лошадь может быть нерентабельна. Значит, нужно создавать крупные коллективные хозяйства, которые на своем примере покажут крестьянам, что совместно вести хозяйство выгоднее. Уже 1 миллион крестьянских хозяйств из 24 миллионов участвует в совместной переработке продуктов[325].
Вывод Молотова из этих данных весома оптимистичен, но и солидно осторожен: «А все это означает не что иное, как подготовку массового перехода индивидуального крестьянского хозяйства к крупному общественному производству. Все это означает, что мы… двигаемся миллионными рядами крестьян к коллективизации сельского хозяйства». То есть пора постепенно переходить к колхозам (коммунам, артелям, товариществам). Там уже миллион едоков. Коммуны, правда, не очень активно создаются, а вот артели и товарищества количественно растут – «к этим формам колхозов все больше тянется середняк, начинающий приходить к выводу об отсутствии значительных перспектив в развитии мелких индивидуальных крестьянских хозяйств», – суммирует Молотов по итогам своего общения с участниками коллективизации. Можно выдвинуть лозунг: «деревня, вперед – к крупному коллективному хозяйству!»[326]
Правда, ссылаясь на Ленина, Молотов тут же подчеркивает: «никакой торопливости, никакой скоропалительности со стороны партии и советской власти в отношении среднего крестьянства. Пожалуй, этого у нас теперь имеется в достаточном количестве. Этому мы в основном уже научились. Это блестяще доказано полным поражением, полным крахом троцкистской оппозиции»[327]. Увы, даже троцкисты скоро станут удивляться «торопливости» Сталина и Молотова в деле коллективизации…
Ленин предупреждал, что кооперации мешает бескультурье и связанный с ним (а с чем же еще) бюрократизм. Но тут Молотову и Ленин не указ: «…было бы нелепостью говорить: мы некультурны, поэтому мы не можем переходить к крупным коллективным хозяйствам. Это нелепость, это меньшевизм, это буржуазная идеология, враждебная рабочему классу и крестьянству»[328].
Пора заканчивать этот долгий доклад. Несмотря на все эти «с одной стороны, с другой стороны», будем не торопясь с помощью сугубо добровольной коллективизации обеспечивать «развитие крупного коллективного хозяйства в деревне… Понявши свои новые задачи и обязанности, пролетариат добьется того, что союз рабочих и крестьян осуществит свою основную задачу: не будет ни рабочих, ни крестьян, не будет классов в нашей стране, а все мы станем членами единого социалистического общества!»