Николай Александрович Булганин. 1930-е. [Из открытых источников]
Пленум МК и Московской контрольной комиссии состоялся 18–19 октября. Из МК вывели сторонников умеренного курса – заведующего отделом агитации и пропаганды Н. Мандельштама и секретарей райкомов М. Рютина и М. Пеньковского. На конференции досталось и Бухарину за его статью «Заметки экономиста», в которой он критиковал планы быстрого индустриального роста. Рыков и Томский не предприняли серьезных усилий, чтобы защитить своих союзников. Сам Угланов «по просьбе партийного актива» 27 ноября был снят с поста и заменен Молотовым. У Сталина было слишком мало людей, которым можно было полностью доверять. Пробыв на этом посту до апреля 1929 года, Молотов более чем наполовину обновил бюро горкома, очистив его от «правых».
Михаил Павлович Томский. 1920-е. [РГАСПИ. Ф. 422. Оп. 1.Д. 189]
Это была важная победа перед ноябрьским пленумом ЦК, где обсуждался вопрос о хозяйственных планах и правом уклоне. Вернувшись из отпуска, Бухарин несколько часов ругался со Сталиным, но в конце концов «сказал, что он не хочет драться, ибо драка вредна для партии, хотя для драки все уже готово. Если драка начнется, то вы нас объявите отщепенцами от ленинизма, а мы вас – организаторами голода»[355]. Обвинение Бухарина оказалось верным, но воли к проведению своей линии у него не было. Три «правых» члена Политбюро, Бухарин, Рыков и Томский подали в отставку в знак протеста против проводимой Сталиным и Молотовым кадровой чистки. Они утверждали, что в таких условиях просто невозможно работать. Сталин успокаивал и убеждал: метод отставок – не большевистский. Нельзя шантажировать товарищей отставкой. Надо решить дело по-хорошему. Орджоникидзе, не понимавший принципиальность разногласий между Сталиным и Бухариным, пытался «сделать все возможное, чтобы их помирить»[356]. В результате Рыков и Томский взяли заявления назад. Бухарин не забрал, но написал проект резолюции, который лег в основу решения ЦК. Согласившись с форсированными темпами индустриализации, он предлагал «сузить фронт» строительства тяжелой промышленности, уменьшить число запланированных заводов и о текстиле не забыть[357].
После ноябрьского пленума удар был нанесен по руководству профсоюзов. Томский, глава профсоюзной бюрократии, в годы НЭПа видел свою задачу в том, чтобы обеспечить рабочим защиту от чрезмерных требований со стороны «командиров производства». Он не поддерживал планы индустриального рывка, требовавшие от рабочих экстремальных нагрузок, за пределами человеческих сил. Сталину такой «голос рабочего класса» в руководстве не был нужен, профсоюзы должны были превратиться из защитников трудящихся в организатора трудовых подвигов.
На VIII съезде Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов (ВЦСПС), в подготовке которого участвовал Молотов, повторился сценарий, опробованный в Московской парторганизации. Стали выступать «товарищи с мест», которые критиковали «оторвавшуюся от масс» профсоюзную верхушку. Сталин добился избрания в ВЦСПС Кагановича, который, по выражению Бухарина, стал играть «роль руководителя в руководстве»[358]. Но избрать Кагановича на место Томского так и не удалось, популярностью в профсоюзах он не пользовался. Томский в знак протеста против «двоевластия» в ВЦСПС снова 23 декабря подал в отставку, 10 января 1929 года ее отклонили, но Томский, как и Бухарин, настаивал на своем.
Сталин, изо дня в день укреплявший свои позиции, все еще не был уверен, что открытое столкновение принесет победу. Не дрогнет ли ЦК под влиянием Бухарина и Рыкова? Дважды, 30 января и 9 февраля Политбюро ЦК и Президиум ЦКК разбирали дело «правых уклонистов», в том числе тайный контакт Бухарина и Каменева. Это позволило Сталину и Молотову выдвигать против «правых» обвинения во фракционной деятельности[359].
Молотов, делавший на XV съезде доклад в бухаринском духе, не сразу понял суть сталинского замысла. Отсюда и упомянутые выше его воспоминания о гениальности Сталина как теоретика коллективизации, которые много лет спустя Молотов связывал с идеей артели. Как мы видели, в артели и ее преимуществах над коммуной для Молотова не было ничего нового. Но он помнил, что Сталин очень круто повернул идею коллективизации. И это действительно была новая идея – под видом кооперативов, «артелей» равноправных работников создать государственные поместья, где новые крепостные произведут и отдадут государству столько «дани», сколько нужно для обеспечения высоких темпов роста промышленности.
Пятилетний план на 1928–1933 годы («пятилетка») имел два варианта с разными темпами роста: «отправной» и «оптимальный» (рассчитанный на благоприятные условия). «Отправной» план предполагал ускорить обновление промышленности по мере возможности, «оптимальный» – построить базу новой индустрии, которая позволит модернизировать весь хозяйственный механизм. Проблема заключалась в том, что при скромных бюджетных возможностях в качественной модернизации нуждались практически все отрасли.
30 сентября 1928 года Бухарин выступил в «Правде» со статьей «Заметки экономиста», где под видом троцкизма критиковал политику Сталина и настаивал на вложениях в легкую промышленность, которая быстрее даст прибыль и позволит восстановить товарообмен между городом и деревней. Обличал административный произвол: «чиновники „чего изволите?“ готовы выработать какой угодно, хотя б и сверхиндустриалистический план…»[360]
На объединенном пленуме ЦК и ЦКК 16–23 апреля 1929 года произошла решающая дискуссия между Бухариным и большинством ЦК, поддержавшим Сталина. Бухарин укорял своих противников за «полную идейную капитуляцию перед троцкистами» и напоминал, что еще недавно сталинцы стояли на его, Бухарина, позициях, а иногда были и правее: «как на ХV съезде Молотов критиковал меня справа за лозунг „форсированного наступления на кулака“? …Теперешний Молотов должен исключить из партии Молотова от ХV съезда…»[361] На самом деле Молотов на съезде прямо Бухарина не критиковал. Тогда они отстаивали общую позицию. А вот теперь обстановка изменилась.
Решение уже было оговорено в аппаратных кулуарах и принято. Пленум осудил «правый уклон» и группу Бухарина, Рыкова и Томского. Партия поверила в сталинские обещания индустриального чуда. Но это могло дорого стоить Сталину, если его «большой скачек» провалится.
XVI партконференция 23–29 апреля 1929 года приняла «оптимальный» план пятилетки. Если за предыдущее десятилетие капиталовложения составили 26,5 млрд рублей, то за предстоящее пятилетие они составят 64,6 млрд, притом вложения в промышленность вырастут почти вчетверо – с 4,4 млрд до 16,4 млрд рублей. Из них почти 4/5 будут направлены на производство средств производства. Промышленная продукция должна вырасти за пятилетку на 180 %, а производство средств производства – на 230 %. В результате, как обещала резолюция, «по чугуну СССР с шестого места передвинется на третье место (после Германии и Соединенных Штатов), по каменному углю – с пятого места на четвертое (после Соединенных Штатов, Англии и Германии)»[362]. Делегатов завораживали цифры валовых показателей.
Но это – партийная верхушка. А масса? На партконференции в Иваново 11 июля Молотов получил записку: «Товарища Бухарина многие жалеют и его любят, как одного из больших теоретиков, но тот путь, на который он стал со своей группой, может его погубить. Как бы сохранить т. Бухарина, предотвратить его от тех ошибок, которые он может наделать, встав на путь оппозиции»[363]. Осторожно написано, но ясно – Бухарину симпатизируют.
И тут же интересуются, сколько Молотов знает иностранных языков. – Только русский… Да уж, не Бухарин. «Скажите, почему нет сахару и дают его по книжкам, а песку сахарного совсем нет?»[364] За вопросами явно просматривается недоверие к принятому курсу.
Темпы коллективизации пока намечались скромные. В колхозы предполагалось объединить всего 16–18 % крестьянских хозяйств, производительность труда повысить на 110 %, доходы крестьян – на 67 % (при росте зарплат на 71 %). Провозглашалось «создание общественного земледелия, стоящего на уровне современной техники»[365], то есть, коллективизация не должна была опережать обеспеченность хозяйств тракторами. В июне 1929 года была узаконена принудительная продажа «излишков», размер которых оценивался в 3,5 млн т. В августе 1929 года в СССР была введена карточная система.
Государство готовилось к сложной, напряженной работе по выполнению «оптимального плана». А затем все переменилось. Наступил «великий перелом».
9. Среди организаторов «великого перелома»
7 ноября Сталин выступил со знаменитой статьей «Год великого перелома», в которой утверждал, что «оптимальный вариант пятилетки… превратился на деле в минимальный вариант пятилетки», что удалось достичь коренного перелома «в развитии земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию… в недрах самого крестьянства… несмотря на отчаянное противодействие всех и всяких темных сил, от кулаков и попов до филистеров и правых оппортунистов»[366]. Что случилось? Куда делись прежние сложные расчеты, «оптимальный» план, и без того до предела напряженный? Чем был вызван этот отказ от планомерного развития, провозглашение «великого перелома»?