Конечно, Бухарин был возмущен такой интерпретацией: опубликовать информацию о его причастности к заговору – это, оказывается по Молотову, «прикрыть крылом» и «не дать повода травить». Но члены ЦК одобрительно внимали Молотову, не подозревая, что скоро настанет их черед. А Молотов продолжал наносить удары: «Все эти факты нужно еще проверить, насколько Бухарин изолгался в последние годы».
Тут Бухарин вскрикнул: «Да в чём же я изолгался? В чём это выражалось?» И Молотов вынул из рукава свеженькие показания бывшего молодого бухаринца Е. Куликова, который 30 ноября сообщал следствию о том, как в 1932 году организация правых устанавливала связи с организацией Зиновьева и Каменева, как Бухарин, Рыков и Томский обсуждали «террористическую» платформу Рютина.
Бухарин перебивал: «Я имею право защищаться», но Молотов продолжал наседать:
– «Ты трижды имеешь право защищаться, но я считаю полным своим правом не верить твоим словам, потому что политически ты фальшивишь, а юридически мы проверим это.
– Я политически не фальшивлю ни на один электрон.
– Это и Пятаков нам говорил, мы проверим все эти факты, но мы не политические трусы, ты сам скорее трус.
– Я и не обвиняю вас в политической трусости.
– Конечно, теперь ты говоришь другое»[451].
Члены ЦК снова собрались 7 декабря вечером. Днем в здании ЦК была проведена очная ставка Бухарина с обвинявшими его Ю. Пятковым, Е. Куликовым и Л. Сосновским. В мероприятии, которое вел Ежов, участвовали Сталин, Молотов и еще шесть членов Политбюро. В результате было решено, что дело нуждается в дальнейшем исследовании – Бухарин убедительно отрицал свою вину.
Сталин решил не форсировать дело «правых». Он предпочитал уничтожать противников по очереди. С 23 по 30 января 1937 года шел процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Ю. Пятаков, Г. Сокольников, К. Радек, Л. Серебряков, Н. Муралов, Я. Дробнис и др.). По справедливому замечанию историка О.В. Хлевнюка, «фактически это был суд над НКТП» (Наркоматом тяжелой промышленности), то есть ведомством члена Политбюро С. Орджоникидзе[452]. Но не только. Обвинители метили в Троцкого, который из-за рубежа якобы руководил террористическим подпольем в СССР в интересах международного фашизма.
Григорий Константинович Орджоникидзе. 1930-е. [РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 32. Д. 65. Л. 1]
А Молотов по версии обвинения едва не стал его жертвой – в покушении признался Арнольд, виновник аварии в Прокопьевске в 1934 году. Ему, в числе тех, кто каялся убедительно (Радеку, Сокольникову, инженеру-«вредителю» М. Строилову), на время сохранили жизнь. Нужно было показать следующим фигурантам, что сотрудничество с обвинением дает шанс на спасение.
Однако разгул террора поддерживала отнюдь не вся партийная элита. Орджоникидзе провел собственную проверку обвинений НКВД во вредительстве его сотрудников[453]. Ее материалы могли быть использованы для разоблачения Ежова на ближайшем пленуме ЦК в феврале 1937 года, что позволило бы разрушить стратегию Сталина.
Конфликт нарастал. Готовясь к пленуму, Орджоникидзе носил тезисы доклада к Сталину. По свидетельству жены Орджоникидзе Зинаиды Гавриловны, «тот забраковал. На полях были надписи вроде „Ха-ха…“ Серго писал и переписывал на листках из блокнота, ссорился со Сталиным по телефону, потом опять писал, опять ходил и относил, дважды возвращался под утро»[454]. Незадолго до пленума, 19 февраля, Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством. Выстрел прогремел после разговора со Сталиным на высоких тонах.
Гибель Орджоникидзе дезорганизовала партийное сопротивление сталинской «антитеррористической операции» накануне решающего пленума ЦК ВКП(б), который вошел в историю как «февральско-мартовский» (он продолжался с 23 февраля по 5 марта). Молотов на пленуме вел заседания и энергично участвовал в обсуждениях. Прошлогодние опасения остались позади, он снова был облеченным доверием сподвижником Сталина, который, опираясь на результаты двух первых антибольшевистских процессов, подвел идеологическую основу под террористический удар, который обрушится на партию несколькими месяцами позднее.
Сталин, Ежов, Молотов и другие выступавшие рисовали грандиозную картину терроризма и вредительства, развернувшегося в стране. «Ошибка наших партийных товарищей состоит в том, что они не заметили глубокой разницы между троцкизмом в прошлом и троцкизмом в настоящем. Они не заметили, что троцкисты давно уже перестали быть идейными людьми, что троцкисты давно уже превратились в разбойников с большой дороги»[455], – говорил Сталин. Над старой большевистской гвардией нависала «антитеррористическая» операция. Особенно резко Сталин выступал против процесса образования кланов в структуре ВКП(б): «Что значит таскать за собой целую группу приятелей?.. Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы»[456].
Ежов пытался обосновать версию всеобщего заговора, в который входят и левые, и правые, объединившиеся на платформе Рютина: «Сейчас, товарищи, совершенно бесспорно доказано, что рютинская платформа была составлена по инициативе правых в лице Рыкова, Бухарина, Томского, Угланова и Шмидта. Вокруг этой платформы они предполагали объединить все несогласные с партией элементы: троцкистов, зиновьевцев, правых». Бухарин доказывал нелепость этой версии. Сталин, Молотов и Ежов перебивали его. Бухарин: «Я рютинской платформы не подписывал. Я говорю о рютинской платформе, говорю о стиле. Можно доказать по стилю, что я ни в коем случае ее не писал. (Молотов: Нас не стиль интересует, а террор интересует.) Я совершенно не участвовал в этом деле»[457]. В итоге, пленум дал согласие на арест Бухарина и Рыкова.
Николай Иванович Бухарин «„Блаженненький“ Бухарин Искариотский». Автор В. И. Межлаук. Февраль 1937. [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170. Л. 92]
Молотову также предстояло обосновать претензии Сталина и Ежова к работникам тяжелой промышленности. Орджоникидзе навеки умолк, и возразить теперь было некому. И за доказательствами далеко ходить не надо, ведь вредители признались на процессе: «Достаточно того, что Пятаков сидел в Наркомтяжпроме, а раньше в ВСНХ, в течение больше чем 12-ти лет». А он – доказанный, сознавшийся вредитель. И Молотов добросовестно перескажет покаянные показания Пятакова и его подельников, списывая на них реальные и потенциальные аварии и провалы. Не вызывают у него сомнения и другие успехи НКВД в раскрытии многочисленных вредительских групп. Ничего не происходило по глупости, во всем можно найти умысел. Под одобрительный смех делегатов Молотов заодно язвительно покритиковал ведомственные конфликты и «канцелярско-бюрократические методы» работы. Каганович с места объявил их вредительством, Молотов подхватил: «Да, это был, видимо, союз вредителей и головотяпов…» В заключение же Вячеслав Михайлович еще раз вернулся к теме «разоблачения и изгнания врагов из действующей армии страны социализма»[458], которая уже поднималась Ворошиловым. Вслед за ним Молотов оптимистично оценил ситуацию в вооруженных силах: «…у нас, к счастью, мало разоблачено вредителей в армии. Но мы, все-таки, должны и дальше проверять армию». Этим займутся политработники, а красным командирам предстоят большие дела. «Мы теперь ввязываемся в борьбу гораздо более крупного масштаба, чем когда бы то ни было»[459], – заявил он. Сталин пока не собирался устраивать чистку армии, более того, он неоднократно прерывал речь начальника Политуправления РККА Я. Гамарника возгласами «правильно!»[460]
Принятая по докладам Молотова и Кагановича резолюция «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» требовала уже не только от НКВД, но и от самих наркоматов систематической работы по разоблачению и предупреждению вредительства и шпионажа – наряду с обычными методами укрепления технологической дисциплины[461].
Ян Борисович Гамарник. 1930-е. [Из открытых источников]
Казалось бы, политических угроз больше нет: скрытые враги перешли к уголовной тактике террора и вредительства. Однако в апреле 1937 года Сталин переносит удар с «вредителей» и бывших оппозиционеров на военных и «верных ленинцев». Причем масштабы репрессий вырастают многократно. Что случилось? Зачем Сталину понадобилось громить собственный ЦК, который аплодировал им с Молотовым на февральско-мартовском пленуме?
В связи с кулуарными разговорами на XVII съезде партии Сталин уже мог опасаться, что в ЦК имеется группа людей, готовая выступить против него[462]. Но только при условии, если будет гарантия: критиков Сталина не арестуют в зале заседаний, когда вопрос о доверии Сталину будет поставлен открыто. А для этого нужна опора на авторитетных военных.
Впереди был июньский пленум ЦК. Почему Сталин решил, что готовится его смещение при поддержке военных, и кто дал ему соответствующий сигнал? Проведем анализ посещений кабинета Сталина в решающий период между серединой марта и концом апреля 1937 года. В 30-е годы среди приглашенных можно выделить узкий круг собеседников, с которыми обсуждаются любые вопросы любого уровня секретности. Это Молотов, Каганович и Ворошилов. Почти все остальные заходят для обсуждения своих «профильных» вопросов. При этом более доверенные лица могут присутствовать при обсуждении чужих вопросов, а менее доверенные перед началом такого обсуждения удаляются.