Кроме «самого узкого круга» есть еще два руководителя, которые пользуются высоким доверием, но присутствуют на совещаниях реже – это Андреев и Микоян. Итого – пятеро.
Андреев действует, прежде всего, как секретарь, ответственный за фиксацию решений, и регулярно он появляется только до 14 марта. Зато после этой даты на совещаниях узкой группы постоянно присутствует Микоян. И «заходит» он так, чтобы это выглядело незаметно, как бы по текущим делам.
21 марта проходит широкое совещание по вопросам, связанным судя по составу участников, с внешней политикой. В 17:35 пришел Ежов. В 18:00 – Микоян. В 18:50–19:00 посторонних попросили удалиться (в том числе такого влиятельного руководителя, как Чубарь). Узкий круг с Микояном и Ежовым остается и совещается о чем-то еще час. 28 марта в кабинете Сталина обсуждаются вопросы внешней политики (помимо дипломатов собрался узкий круг, включая Микояна). Дипломаты постепенно покидают кабинет. В 19:35 Литвинов уходит, его сменяет Ежов, и узкий круг (включая Микояна и без Андреева) беседует сначала полчаса с Ежовым, а потом еще больше часа без него. 29 марта в конце дня узкий круг (включая Микояна) опять собирается с Ежовым в конце дня на часик без посторонних. 1 апреля Микоян приходит в кабинет в 18:15, когда там идет обсуждение, на котором может присутствовать Розенгольц. В 19:00 он уходит, и узкий круг остается с Ежовым и присоединившимся к нему в 19:05 В. Балицким. В конце дня 2 апреля узкий круг собирается с Ежовым без Микояна.
Узкое совещание для «совсем своих», без Ежова, проходит 11 апреля. С 17:10 до 18:3 °Cталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян беседуют о том, что не нужно знать и Ежову. Возможно, именно в этот день была решена судьба партийного и военного руководства. После этого Микоян участвует только в «широких» совещаниях.
Николай Иванович Ежов. 1930-е. [Из открытых источников]
Молотов входит в состав руководящей «семерки», где Сталин 14 апреля сосредоточил принятие всех оперативных решений Политбюро. Вместе с ними заседают Каганович, Ворошилов, Микоян, Чубарь и Ежов. В 1937–1938 годах из них будет репрессирован только Чубарь. А решение наиболее секретных вопросов передается «пятерке», в которой нет ни Чубаря, ни Микояна. Молотов, естественно, входит в оба узких круга. Позже, 27 апреля, он возглавит Комитет Обороны, созданный вместо Совета Труда и Обороны, и до осени 1939 года будет также стоять во главе Экономического совета, текущей работой которого займется Микоян.
А пока, 13 апреля, Сталин приглашает в кабинет Ежова и начальника госбезопасности Я. Агранова. 14 апреля узкий круг посидел с Ежовым 45 минут после ухода Литвинова. 19 апреля возвращается Андреев. Политическое решение принято, нужно продумать план мероприятий. 23 апреля – узкое совещание с Ежовым и Андреевым без Ворошилова и Микояна. 25 и 29 апреля – с Ежовым без Андреева. 26 апреля Сталин вызывает Ежова[463]. Идет обсуждение последних деталей будущей операции. Молотов участвует во всех этих совещаниях.
Интересный эпизод: Л. Рудинкина, жена авиаконструктора А. Яковлева, выросшая в семье Я. Рудзутака, вспоминала, что в 1937 году однажды случайно услышала беседу с критикой Сталина, в которой участвовали Рудзутак, Микоян и военные[464]. Микоян пережил террор, а Рудзутак был арестован уже 24 мая.
Обсуждая впоследствии судьбу Рудзутака, Молотов ушел от ответа на вопрос о причинах его ареста: «Трудно сказать, на чем он погорел…» Характерно, однако, что Молотов допрашивал Рудзутака, отрицавшего вину, в присутствии Микояна[465]. Впрочем, и подписание секретного протокола с Германией в 1939 году Молотов даже на пенсии не признавал. Вероятно, вопрос о причинах ареста Рудзутака был для него тайной той же степени секретности – вечной. Участвуя в допросах Рудзутака, Молотов не мог не знать, почему столь влиятельный политический деятель, непричастный к оппозициям, арестован одним из первых функционеров столь высокого ранга и репутации.
В том, что им со Сталиным угрожал широкий военно-политический заговор, Молотов не сомневался: «Я считаю Тухачевского очень опасным военным заговорщиком, которого в последний момент только поймали. Если бы не поймали, было бы очень опасно. Он наиболее авторитетный. Участвовал ли каждый из обвиненных и расстрелянных в том заговоре, который готовил Тухачевский? Я не сомневаюсь, что некоторые из них участвовали, некоторые могли попасть ошибочно. Или сочувствовали. Но что касается Тухачевского и наличия у него группы военных, связанных с троцкистами, правыми, готовящими заговор, тут сомнений нет»[466]. Похоже, Молотов знал об этом из первых рук, а не из вынужденных показаний Тухачевского. А уж какими ложными обвинениями дискредитировать несостоявшихся «декабристов» – дело другое. Под рукой уже есть отработанная на процессах и на февральско-мартовском пленуме схема: все, кто против Сталина – омерзительные шпионы, троцкисты, вредители, диверсанты, бессмысленно убивающие простых советских людей и стремящиеся расчленить страну в угоду германским фашистам и японским милитаристам.
Ян Эрнестович Рудзутак. 1930-е. [РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 653]
После праздничного парада на Красной площади 1 мая вожди и часть военачальников собрались на квартире у Ворошилова, и Сталин заявил, что «враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину»[467].
Уже на следующий день, 2 мая, был арестован командующий Уральским военным округом Б. Горбачев, которому предложили подписать признание о подготовке группой военных переворота, включая захват Кремля[468]. Никакого шпионажа и вредительства. Горбачев подписал эти показания только 31 мая, после показаний других высокопоставленных военных. В финальных показаниях других генералов тема переворота уже сильно разбавлена «вредительством» и «шпионажем».
В самом начале мая Ежов передал своему заместителю М. Фриновскому задание искать заговор среди высшего командного состава. Самостоятельно решиться на такой «поворот» следствия Ежов не мог. Решение о переориентации следствия с бывших троцкистов на высшее командование мог принять только Сталин. Значит, в конце апреля, посовещавшись с Молотовым и другими ближайшими соратниками, Вождь пришел к выводу, что группа генералов во главе с Тухачевским готовит его свержение.
Команда Сталина действовала именно так, будто действительно столкнулась с угрозой переворота. Единоначалие в армии было ликвидировано 11 мая, отныне командиры делили власть с членами Военного совета, назначенными партией. Комиссары при командире – верный признак недоверия офицерству. Но провести в жизнь эти меры нельзя было немедленно.
Новое решение Политбюро от 10 мая должно было смешать планы заговорщиков и дать Сталину выигрыш во времени: Тухачевского нужно переместить с поста первого заместителя наркома на пост командующего Приволжским военным округом. Его сменит начальник штаба Егоров, того – начальник Ленинградского военного округа Шапошников, а в Ленинград из Киева переведут Якира. Штатное в общем перемещение, где понижался в должности только Тухачевский. Но при этом сразу несколько военачальников отрывались от «насиженных мест», и даже если заговорщические команды были во всех округах, нужно было время, чтобы восстановить связи. Сталин мог быть уверен, что в ближайший месяц переворота не произойдет.
Якира вызвали в Москву на 8 мая. Он полчаса побеседовал со Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым и был отпущен, но ненадолго. Затем Сталин вызвал Ежова, через десять минут – опять Якира. Вряд ли этот второй разговор (уже сорокаминутный) был приятным. После ухода Якира «узкий круг» Политбюро обсуждал ситуацию почти час[469].
Тухачевский в присутствии Молотова, Ворошилова и Кагановича встретился со Сталиным 13 мая. Тот объяснил решение Политбюро. Оказывается, порученец и знакомая Тухачевского были арестованы как враги народа, но со временем все образуется. Война не за горами. Как же без Тухачевского обойтись…
Михаил Николаевич Тухачевский. 1930-е. [Из открытых источников]
А тем временем арестованные ранее военные давали все новые показания[470]. Способы следствия сегодня вызывают споры. Поначалу было очень рискованно просто выбивать нужные показания – ведь следователям еще не было известно, чем все кончится, а подследственных могли показать влиятельным руководителям. Что как они начнут демонстрировать синяки и раны? Так что трудно поверить, что Тухачевского и других высших руководителей армии сразу после ареста принялись избивать рядовые следователи, а те расплакались и признались в том, чего никогда не делали.
В течение недели 22–29 мая были арестованы Тухачевский, Якир, Уборевич, Эйдеман. Первые итоги операции Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян обсуждали 29 мая. На следующий день было принято решение об отстранении от должности начальника Главного политического управления Гамарника, и 31 мая тот сводит счеты с жизнью. Почему? Ведь накануне с ним беседовал Блюхер и вроде бы уговаривал главного политрука принять участие в суде над арестованными. Если Гамарник был уверен в невиновности арестованных, стоило принять участие в суде, во всем разобраться. Если Гамарник был обычным сталинистом – тем более. Не заметил заговора? Плохо, конечно. Но и Ворошилов проглядел. Он еще в мае не верил, что Тухачевский виновен, в чем признавался на расширенном заседании Военного совета 1–4 июня. Но Ворошилов не застрелился. Не считал себя причастным к раскрытому заговору, не боялся, что на суде вскроются компрометирующие его обстоятельства. Ворошилов торжественно заявляет, что понял свою ошибку и готов действовать: предстоит «проверить и очистить армию буквально до самых последних щелочек… может быть, в количественном отношении мы понесем очень большой урон»