Можно, конечно, остаться нейтральным и не принимать участия в разделе Польского государства. Это означало возвращение к внешнеполитической ситуации 1927–1933 годов и конца 1938 года – уход в глухую оборону в ожидании, когда столкновение «империалистических хищников» приведет к революциям. Но такая стратегия была весьма рискованной. Выбор времени удара по СССР оставался за противником. Момент начала советско-германской войны удалось бы отодвинуть на несколько лет – пока Гитлер не расправится с Францией и Великобританией. А затем СССР останется один на один с объединенной Гитлером фашистской Европой и Японией, опирающейся на ресурсы Китая и Индии…
Сталин и Молотов предпочли другой вариант, вытекавший из традиционной европейской политики, – участие в разделах, усиление своих стратегических позиций перед будущим столкновением. Они решили: внешняя политика СССР меняет направление. Не прекращая переговоров с англо-французскими империалистами, посмотрим, что предложат немецкие, и если предложат больше – возьмем.
Вечером 20 августа Сталин провел в Кремле расширенное совещание, где, судя по составу участников, обсуждались идеологические (Жданов), экономические (Микоян, Вознесенский, Тевосян и др.) и военные (Кулик) аспекты дела. Хотя, возможно, Сталин занимался и текучкой.
Аппарат НКИД тоже не терял времени даром. Уже на второй встрече с Молотовым 19 августа Шуленбург получил проект пакта о ненападении, составленный по всем правилам дипломатической науки. Одного только там не было – обычного для «литвиновских» пактов указания, что документ теряет силу в случае агрессии одной из сторон против третьего государства[532]. И Сталин, и Молотов прекрасно понимали, зачем Гитлеру пакт.
Вечером 19 августа Молотов отдал советским дипломатам распоряжение не тормозить экономические переговоры с Германией. В ночь с 19 на 20 августа торгово-кредитное соглашение было подписано. СССР получал 200 млн марок, на которые мог покупать германское оборудование, а долги гасить поставками сырья и продовольствия.
Рискуя престижем, 20 августа Гитлер направил Сталину личное послание, чтобы подтолкнуть нового партнера принять Риббентропа 22 или 23 августа. В своем письме он подтверждал советский проект пакта и информировал о близящемся столкновении Германии и Польши – времени оставалось мало.
Получив письмо, Сталин отдал команду Ворошилову, и тот 21 августа зачитал западным военным миссиям заявление, в котором говорилось, что переговоры могут быть возобновлены, как только будет решен вопрос о пропуске войск через Польшу.
В тот же день Сталин поблагодарил Гитлера за письмо и согласился на прибытие Риббентропа 23 августа. Этому дню суждено было стать историческим.
Когда Гитлер узнал, что Риббентроп может ехать в Москву 23 августа, он воскликнул: «Это стопроцентная победа! И хотя я никогда этого не делаю, теперь я выпью бутылку шампанского!»[533]
Поскольку Польша своим несогласием на проход войск заблокировала военные переговоры в Москве, заключение британско-франко-советского союза до близившейся развязки германо-польского конфликта перестало быть реальной альтернативой германо-советскому сближению. Очевидно, что после заключения пакта о ненападении между СССР и Германией военное соглашение вообще не могло быть заключено. Ворошилов 22 августа встретился с Думенком, который как раз накануне получил согласие правительства на подписание военной конвенции, если ее проект все-таки будет подготовлен. Ворошилов сказал: «Французское и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…»[534] Возможность была именно не исключена. Переговоры с Риббентропом могли еще и сорваться.
5. Пакт и протокол
Риббентроп прилетел в Москву 23 августа. На аэродроме его встречал не Молотов, а его заместитель В. Потемкин. Это объяснимо – ведь формально, как председатель правительства, Молотов был равен не Риббентропу, а самому Гитлеру.
Кортеж министра въехал в Кремль – этот символ загадочного государства, нависавшего над востоком Европы, скованного железной дисциплиной и вдохновленного абсурдной идеологией марксизма. Хотя Маркс был евреем, но вдохновлялся немецкой философией. Все в этой стране заимствовано у германской культуры – государство, идеи, техника… Придет время, и немецкие солдаты будут маршировать по этой площади перед Кремлем. Ресурсы этой богатой страны потекут в Германию широким потоком. Лишнее население будет выселено в Азию, пусть им занимаются японцы. Эти варварские купола, напоминающие мечети, мы, наверное, снесем. А кремлевскую крепость можно и оставить – у нее вполне европейский вид, похож на итальянский. Но это потом. А сейчас не время. У фюрера другие планы. Ресурсы России нужны уже сейчас. И нейтралитет, а то и помощь этих наивных азиатов под красным знаменем. Нужно проявить всю возможную любезность, чтобы обвести их вокруг пальца…
Риббентропа принимал Молотов, но в переговорах участвовал лично Сталин. Сначала советские лидеры были настроены сухо и по-деловому. Они по-прежнему не знали, насколько нацисты настроены договариваться всерьез. Или они просто используют переговоры для того, чтобы давить на «Антанту» (ведь симметрично вели себя англичане и французы). Сталин и Молотов не стали поддерживать начатые Риббентропом разговоры о «духе братства» двух народов, а принялись деловито торговаться.
Советская сторона приняла немецкие поправки к проекту пакта, кроме помпезной преамбулы о дружбе. В окончательном виде документ предусматривал:
«Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами». «В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу». В итоговой формулировке было не важно, кто станет инициатором войны. То есть Гитлер и Риббентроп получали карт-бланш от Сталина и Молотова для нападения на Польшу.
Статья 3 предусматривала взаимные консультации по вопросам, представляющим взаимный интерес. Статья 4 фактически аннулировала Антикоминтерновский пакт: «Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны»[535]. После этого Антикоминтерновский пакт пришлось заменять Тройственным пактом, который был заключен 27 сентября 1940 года. Но и военная конвенция СССР с Великобританией и Францией стала теперь невозможной.
Статья 5 предусматривала создание комиссий для урегулирования споров и разногласий. По настоянию немцев была вписана формулировка о «дружественном» обмене мнениями. По предложению немцев договор заключался на десять лет и должен был вступить в действие немедленно.
Сложнее шел раздел сфер влияния. Риббентроп предложил линию, примерно соответствующую «линии Керзона» (объявленной в 1919 году восточной границей этнической Польши), за которую германские войска не намерены заходить в случае войны. Территория восточнее этой линии была признана сферой интересов СССР. Риббентроп предложил СССР распоряжаться судьбой Финляндии и Бессарабии. Прибалтику было решено поделить на сферы интересов: Эстонию – Советскому Союзу, Литву – Германии. По поводу Латвии разгорелся спор. Риббентроп пытался «отбить» в немецкую сферу влияния Либаву и Виндаву, но эти порты были нужны Советскому Союзу. Сталин и Молотов знали, что соглашение Гитлеру дороже, чем два порта и вся Латвия в придачу. И так советская сфера влияния была меньше, чем владения Российской империи. Гитлер не стал упрямиться и отдал Латвию, сообщив свое решение Риббентропу в Москву. Впрочем, если бы советские лидеры настаивали на других требованиях, Гитлер был готов уступать «вплоть до Константинополя и проливов»[536].
В итоге секретный протокол к пакту о ненападении предусматривал: «1. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР. В этой связи заинтересованность Литвы в районе Вильно признана обеими сторонами». Из этой фразы не следует, что речь идет о ликвидации государственности перечисленных стран.
«2. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены примерно по линии рек Нарев, Висла и Сан.
Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости Польского государства, и о границах такого государства, будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий.
В любом случае оба Правительства разрешат этот вопрос путем дружеского согласия». Важно, что и здесь еще не говорится о полной ликвидации Польского государства. Претендуя на часть этнической Польши, Сталин и Молотов фиксировали свою претензию на участие в переговорах о судьбе Польши, если они начнутся. Пока пакт не предусматривал конкретных территориальных изменений и даже оккупации «сфер интересов».
Уступки Германии на Балканах ограничивались возвращением СССР Бессарабии, которую он и так считал незаконно оккупированной Румынией: «3. Касательно Юго-Восточной Европы Советская сторона указала на свою заинтересованность в Бессарабии. Германская сторона ясно заявила о полной политической незаинтересованности в этих территориях»[537].
Советско-германский пакт о ненападении, известный как пакт Молотова – Риббентропа, был подписан в ночь на 24 августа 1939 года. Проявив дополнительную дипломатическую любезность, Молотов подписался на немецко