м экземпляре латинскими буквами – W Molotow. Пакт был датирован 23 августа.
После подписания документов с плеч участников переговоров свалилась гора – срыв встречи означал бы стратегический провал для обеих сторон. Разговор пошел гораздо дружелюбнее.
В ходе беседы с Риббентропом «Сталин и Молотов враждебно комментировали манеру поведения британской военной миссии в Москве, которая так и не высказала советскому правительству, чего же она в действительности хочет». Риббентроп, поддержав ценную для него антианглийскую тему, сказал, что «Англия слаба и хочет, чтобы другие поддерживали ее высокомерные претензии на мировое господство». «Господин Сталин живо согласился с этим… Англия еще господствует в мире… благодаря глупости других стран, которые всегда давали себя обманывать. Смешно, например, что всего несколько сотен британцев правят Индией… Сталин далее выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость, будет вести войну ловко и упрямо».
Беседуя с Риббентропом, Сталин сказал, что «есть предел его терпению в отношении японских провокаций. Если Япония хочет войны, она может ее получить». Это был сигнал для Токио, и там он был услышан, тем более, что вкупе с разгромом 6-й японской армии под Халхин-Голом слова Сталина звучали особенно убедительно.
Риббентроп заявил, что «Антикоминтерновский пакт был, в общем-то, направлен не против Советского Союза, а против западных демократий». Он даже пошутил: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту». Это был зондаж. Через год такая возможность будет обсуждаться более серьезно.
Важную роль играли и тосты на банкете по поводу успешного проведения мероприятия. Сталин сказал: «Я знаю, как сильно германская нация любит своего вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье». Молотов и Риббентроп пили за Сталина, причем советский премьер специально подчеркнул, что нынешнее изменение международной обстановки началось с речи Сталина на съезде, «которую в Германии правильно поняли»[538]. Молотов затем публично развивал эту мысль: «т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западноевропейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз»[539]. Теперь, когда дело было сделано, можно было в порядке восхваления вождя таким образом интерпретировать пассаж сталинской речи о межимпериалистических противоречиях. Во время беседы Сталин показал Риббентропу, что прекрасно осведомлен о германо-британских переговорах. Когда министр упомянул об очередном зондаже англичан, Сталин произнес: «Речь, видимо, идет о письме Чемберлена, которое посол Гендерсон 23 августа вручил в Оберзальцберге фюреру»[540]. Сталин понимал, какой может быть альтернатива советско-германскому пакту. Британско-германский пакт.
Дата 23 августа стала одной из рубежных в мировой истории, и споры о пакте разделяют историков, да и образованных людей, идеологическими барьерами. Для одних пакт – необходимая мера защиты страны от гитлеровского нападения. Для других – преступление, которое обрекло народы Европы на раздел между двумя тоталитарными режимами. Подводя итог заключению пакта между СССР и Германией, Черчилль утверждал, что «только тоталитарный деспотизм в обеих странах мог решиться на такой одиозный противоестественный акт»[541]. Политик здесь явно возобладал над историком, что часто случается в повествовании Черчилля. Он «забыл», что всего годом ранее государства Запада, которые Черчилль вовсе не считал тоталитарными и деспотичными, пошли в Мюнхене на столь же «одиозный и противоестественный акт».
Сталин снова не ошибся в Молотове, направив его на работу в НКИД. Вячеслав Михайлович оказался тверд в отстаивании интересов СССР и в итоге четко и эффективно выполнил решение о сближении с Германией. Правда, Молотову не хватало дипломатической гибкости и лоска, но в ситуации начинающейся мировой войны было не до этого. Сталин счел, что теперь и на внешнеполитическом фронте нужно не тонкое перо, а именно молот.
Глава VIIНа краю мировой войны(1939–1941)
Вячеслав Михайлович пестовал в себе скромность. Да, много у него достижений – что скрывать, весь мир об этом знает. Публично он – первое лицо в исполнительной власти, да еще и вершитель внешней политики гигантской державы в бурной обстановке, когда вокруг разгорается война. Это он подписывает договоры, которые расширяют просторы советской страны. Конечно, не нужно зазнаваться. Скромность и еще раз скромность – первое правило выживания на таких исторических ветрах. Ведь его наставляет сам Сталин, они все вопросы обсуждают с ним и с другими соратниками. И вообще Молотов – слуга советского народа, исполнитель его воли, народный управленец.
Но приятно, что все так здорово складывается. Идем от победы к победе, пока не пропустили ни одного серьезного удара. Хотя решающие схватки, наверно, впереди.
Есть, конечно, неприятности. Вот с Полиной опять нелады, Коба за что-то прямо окрысился на нее. Но ничего, переживем. Может быть, сейчас с ним и об этом переговорим…
– Знаешь что, Вячеслав… Пора тебе сосредоточиться на внешней политике. Ты когда-то говорил, что место председателя Совнаркома нужно занять мне. Думаю, это время пришло.
– Я что-то сделал не так?
– Нет, ты все правильно делаешь… По большому счету… В работе у всех бывают мелкие огрехи, партия всех поправит. Когда ты что-то всерьез сделаешь не так – я тебе скажу. А сейчас другое – большие дела впереди, важные решения и переговоры. Сталин должен их вести не как партийный секретарь, а как государственный деятель.
1. Поход на Запад
1 сентября 1939 года германские войска вторглись в Польшу. 3 сентября Великобритания и Франция, выполняя союзнические обязательства, объявили Германии войну, но активных действий предпринимать не стали. А вдруг еще удастся договориться? В это время немецкие танковые колонны стремительно продвигались вглубь Польши, против которой Гитлер сосредоточил две трети своих сил, оставив на Западном фронте небольшое прикрытие. Германская авиация за два дня уничтожила почти все польские самолеты. Уже 8 сентября немцы, прорвав фронт в нескольких местах, вышли к Варшаве. Все еще надеявшиеся на помощь союзников, поляки продолжали отчаянно сопротивляться. В центре страны пыталась контратаковать Познаньская группа войск.
Сталин и Молотов выжидали. Тут нужно было сыграть филигранно – включить в СССР Западную Белоруссию и Западную Украину, но при этом избежать конфликта с Великобританией и Францией.
7 сентября в беседе с деятелями Коминтерна Сталин охарактеризовал начавшееся столкновение как войну двух групп империалистических держав. О Польше Сталин говорил как о фашистском государстве, которое ничем не лучше напавшей на него Германии. Отсюда вывод: «Что плохого было бы, что если бы в результате разгрома Польши мы бы распространили социалистическую систему на новые территории и население… Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга… Гитлер, сам того не подозревая, расстраивает и подрывает капиталистическую систему»[542].
Но Гитлера не устраивало, что Сталин надеется и пол-Польши приобрести, и нейтралитет соблюсти. 3 сентября Риббентроп приказал Шуленбургу сообщить Молотову: «…понятно, что по военным соображениям нам придется затем действовать против тех польских военных сил, которые к тому времени будут находиться на польских территориях, входящих в русскую сферу влияния». Так что нужно выяснить, «не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в настоящий момент против польских сил в русской сфере влияния и, со своей стороны, оккупировала эту территорию»[543]. Этот запрос показывает, что пакт сам по себе еще не предопределял именно военного раздела Польши. Для Германии удар СССР по Польше в первую неделю войны был крайне важен. Это могло втянуть СССР в войну против Великобритании и Франции и одновременно лишить Польшу надежд на сопротивление. В условиях советского вторжения союзники не станут атаковать линию Зигфрида, и в крайнем случае можно будет быстро перебросить части вермахта из Польши на запад, уступив русским честь штурмовать Варшаву. Риббентроп еще не знал, что союзники Польши и так не предпримут попыток помочь ей.
Советские лидеры не торопились помогать Гитлеру, ссылаясь на неготовность: «Красная армия рассчитывала на несколько недель, которые теперь сократились до нескольких дней»[544], – объяснял Молотов Шуленбургу промедление с вводом советских войск в «сферу интересов СССР». Советскому Союзу нужно две-три недели на подготовку.
Молотов сообщил Шуленбургу, под каким соусом будет подаваться советский поход на Запад: советское правительство намеревается заявить, «что Польша разваливается на куски и что вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым „угрожает“ Германия. Этот предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст возможность Советскому Союзу не выглядеть агрессором»[545]. Получалось, что СССР все же считает Германию агрессором. Под давлением немцев утверждение об угрозе с их стороны пришлось заменить пацифистским тезисом об угрозе войны для мирного населения Украины и Белоруссии.
С введением 1 сентября закона о всеобщей воинской повинности СССР мог проводить неограниченную мобилизацию. 6 сентября в западных военных округах было призвано 2,6 млн человек. Сосредоточение советских войск было назначено на 11 сентября, а днем раньше Политбюро постановило, что Молотов должен руководить Комитетом обороны, который занимался обеспечением вооруженных сил техникой, вооружениями и транспортом. Экономическим советом, координирующим работу остального хозяйства, теперь поручалось руководить Микояну. Это решение подчеркивало приоритетность военно-промышленных задач – ведь Молотов обладал и полномочиями председателя Совнаркома. Впрочем, Экономический совет тоже должен был печься об обороне, снабжая вооруженные силы продовольствием, вещевым и обозным довольствием, горючим и др.