Когда все было готово для удара с востока, 14 сентября «Правда» выступила с программной статьей о причинах поражения Польши, где разоблачала угнетательскую политику польского руководства в отношении народов, единородных советским. Вывод напрашивался сам собой: «Многонациональное государство, не скрепленное узами дружбы и равенства населяющих ее народов, а, наоборот, основанное на угнетении и неравноправии национальных меньшинств, не может представлять крепкой военной силы»[546].
Впоследствии официальная пропаганда назовет последнюю советско-польскую войну «мирным освободительным походом». Но в войсках, которые готовились к «мирному походу», никаких иллюзий не было – предстояла «революционная, справедливая война»[547]. Советские военные были полны оптимизма – накануне Красная армия окружила и разгромила японскую армию у Халхин-Гола, расквитавшись за позор 1905 года. Теперь можно расквитаться и за поражение 1920 года в советско-польской войне.
После многодневных споров Молотов 16 сентября договорился с японским представителем Того об урегулировании пограничного спора на Халхин-Голе. В этот же день немецкие клещи замкнулись у Бреста, Польша потерпела поражение. Теперь Сталин решил, что настал час получить «свою часть» Речи Посполитой.
В ночь на 17 сентября Сталин, Молотов и Ворошилов вызвали к себе Шуленбурга и других германских представителей, чтобы предупредить их о переходе Красной армии через польскую границу. Было важно предотвратить германо-советские военные столкновения и соблюсти старые договоренности.
Утром 17 сентября Красная армия перешла границу. Польскому послу Молотов вручил ноту с официальным объяснением советских действий: «Варшава как столица Польши не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать». В действительности польское правительство продолжало работать в Коломые близ румынской границы. Но Молотов настаивал, что раз Польское государство распалось, то и договоры с ним не действуют: «Тем самым прекратили свое действие договора, заключенные между СССР и Польшей». Далее вступали в силу ключевые для советской внешнеполитической пропаганды мотивы безопасности: «Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам». Это означало, что СССР выходил из режима нейтралитета, то есть, по сути, вступал в войну. Объяснялось это не классовыми, как прежде, а национальными мотивами – так будет понятнее лидерам и Германии, и Великобритании с Францией: «Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными… Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии». Этот национальный мотив не вписывается в миф о том, что Сталин и Молотов стремились прежде всего восстановить Российскую империю. Им было важно взять населенную украинцами Галицию, которая не входила в Российскую империю, но они с легкостью отказались от собственно польских земель, которые прежде были частью Российской империи. Коммунистические руководители не сделались националистами, они руководствовались прагматическими соображениями. Предыдущие события показали, что разделенные народы являются источниками конфликтов. Так что их лучше «освобождать» целиком.
Выступая по радио, Молотов рассуждал еще резче, чем в ноте: «Польские правящие круги обанкротились… население Польши брошено его незадачливыми руководителями на произвол судьбы»[548]. Грубость выражений как нельзя лучше позволяет прикрыть отход от принципов, которые Москва прежде отстаивала во внешней политике.
В Польшу входила советская группировка Белорусского и Киевского особых военных округов, превратившихся во фронты под командованием соответственно М. Ковалева и С. Тимошенко. Их численность составляла 466 тыс. солдат при 4 тыс. танков, более 5 тыс. орудий и 2 тыс. самолетов[549]. Такая армия могла противостоять не только полякам, но – в случае чего – и немцам. В восточных воеводствах польские войска составляли 340 тыс. солдат при 540 орудиях и 70 танках[550].
Некоторое время даже было непонятно, на чьей стороне собираются действовать советские войска – танковые колонны шли походным порядком, танкисты сидели на башнях с открытыми люками, приветствовали население. Белорусы не считали Красную армию враждебной. И дело не только в отношении к Польскому государству, но и в угрозе оказаться под немцем. «Население повсеместно восторженно встречает наши части. Организует охрану мостов, дорог и прочее»[551], – говорилось в оперсводке Белорусского военного округа.
Командующий польской армией Э. Рыдз-Смиглы отдал приказ: «Советы вторглись. Приказываю осуществить отход в Румынию и Венгрию кратчайшими путями. С Советами боевых действий не вести, только в случае попытки с их стороны разоружения наших частей. Задача для Варшавы и Модлина, которые должны защищаться от немцев, без изменений. Части, к расположению которых подошли Советы, должны вести с ними переговоры с целью выхода гарнизонов в Румынию или Венгрию»[552].
Могли ли поляки устоять? В итоге, конечно, нет. Но фронт на юго-западе страны, который замыслил Рыдз-Смиглы, могли бы создать. Это имело бы значение, если бы союзники все же ударили по Германии. Но, как известно, они не собирались этого делать. Поэтому Польша была обречена в любом случае. Однако в сентябре 1939 года это еще не было известно. Поэтому советский удар окончательно разрушил надежды на длительное сопротивление и вызвал такую горечь. Дальнейшее сопротивление Польши стало бессмысленным. Поздно вечером 17 сентября польское правительство покинуло страну.
Белорусский и Украинский фронты встретили несоизмеримо меньшее, чем немцы, сопротивление польских сил. Группа «Полесье» предпочла уклониться от столкновения и ушла на Запад. Там – настоящая, хотя и безнадежная, война. Здесь – непонятно что, и тоже без шансов на успех. Лишь в нескольких местах произошли серьезные столкновения, которые позволяют говорить о том, что это не была военная прогулка[553]. Советские потери, по официальным данным, к 1 октября составили 2599 солдат и командиров, в том числе 737 убитых и 1862 раненых. Поляки потеряли 3500 убитыми (включая гражданских) и 20 тысяч ранеными и пропавшими без вести[554]. В плен попало 230–255 тысяч военнослужащих[555]. Рядовых и унтер-офицеров в основном вскоре отпустили, а с офицерами продолжили «работать» на предмет их готовности сотрудничать с СССР.
В советско-германском коммюнике, опубликованном 19 сентября, Молотов согласился поставить советские вооруженные силы на одну доску с вермахтом: «Задача этих войск… заключается в том, чтобы восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенное распадом собственного государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования»[556]. Четвертый раздел Польши, одним словом. Советские руководители, однако, намеревались провести раздел не собственно Польши, а многонациональной Речи Посполитой – отделить районы, населенные поляками, от районов, населенных белорусами и украинцами. Об этом 19 сентября Молотов проинформировал Шуленбурга. Сталин лично объяснил Шуленбургу свои мотивы 25 сентября. Раздел собственно польского населения может вызвать трения между СССР и Германией. Поэтому можно обменять польскую часть советской сферы влияния до Вислы на Литву.
Сталин умолчал о других мотивах. Не претендуя на захват части этнической Польши, СССР искусно уклонялся от обвинения в агрессии. Агрессию совершила Германия, а СССР просто взял под защиту народы, большая часть представителей которых проживает в его составе. На поляков Советский Союз не покушается. Никакого угнетения. Первоначальное включение части Польши в советскую сферу влияния было нужно Сталину и Молотову на случай, если бы события привели к сохранению Польши в урезанных границах. Тогда это государство было бы зависимо и от Германии, и от СССР. Теперь такая необходимость отпала, и Гитлер мог получить лавры покорителя Польши единолично, в полном объеме и со всеми вытекающими из этого международными последствиями. Расчет Сталина и Молотова оказался верным. Страны Запада предпочли не считать СССР агрессором.
Советский посол в Париже Суриц сообщал 20 сентября, что его польский коллега Лукасевич прозондировал у французского руководства, может ли Польша объявить войну СССР. Послу объяснили, что не стоит, ибо союзники ее не поддержат. Париж и Лондон запросили Москву о ее предстоящей политике в европейском конфликте и позиции по поводу судьбы Польши и получили хотя и уклончивый, но достаточно оптимистический ответ: СССР остается нейтральным, а судьба Польши зависит от многих факторов, учесть которые пока нет возможности[557]. Посмотрим, чем кончится эта война, может быть, еще и восстановим Польшу.
Варшава пала 28 сентября. В этот день Германия и СССР заключили договор о дружбе и границах. Стороны провозглашали стремление обеспечить «мир и порядок», «мирное сосуществование народов» и делили Речь Посполитую по новой линии. Приехавший в Москву Риббентроп встретил у Сталина и Молотова более теплый прием, чем раньше, но торговались по-прежнему долго. Камнем преткновения стали районы Сувалок, нижнего течения реки Сан и Августовские леса. Немцам был нужен лес и нефтепромыслы. Сталин ссылался на то, что территории «обещаны украинцам». В конце концов, догово