начались консультации – сначала с послом СССР в Швеции А. Коллонтай. Решение проблемы снова переходило от военных к дипломатам, к Молотову.
В январе 1940 года Сталин и Молотов решили вернуться к первоначальным задачам – отодвинуть границу от Ленинграда и установить контроль над Финским заливом. Сталин и Молотов не были расположены окончательно ссориться с Антантой, потому что в этом случае СССР автоматически оказался бы в прогерманской коалиции. А у Кремля были другие планы. 5 февраля Коллонтай встретилась в Стокгольме с министром иностранных дел Финляндии Таннером.
Однако прежде, чем приступать к открытым переговорам, нужно было восстановить престиж советского оружия. Северо-Западный фронт под командованием Тимошенко стал готовить прорыв линии Маннергейма. Теперь план наступления Сталин и Молотов детально обсуждали с военачальниками. «Вечером ужинали у Сталина. Он и Молотов расспрашивали об итогах разведки, уточняли детали плана, освещали политический аспект операции»[612], – вспоминал К. Мерецков, в то время командующий 7-й армией, которой предстояло взламывать линию.
Массированный обстрел финских укреплений начался 11 февраля, а 16 февраля 7-я армия прорвала «линию Маннергейма». К 19 февраля она была прорвана на всю глубину. Если раньше морозы мешали советскому наступлению, то теперь командующий 7-й армией Мерецков мог бросить пехоту и даже танки в обход Выборга по льду Финского залива. В Карелии советские войска также пришли в движение и стали осторожно вытеснять финнов с позиций, деблокируя окруженные части РККА.
В Выборг советские войска ворвались 12 марта. Это значило, что через несколько дней может пасть Хельсинки, и сопротивление будет продолжаться только в Центральной Финляндии. А без немедленной помощи ее союзников советские войска получали возможность вскоре отрезать финские войска от внешнего мира, что предопределило бы их поражение уже к середине года. По мнению О. Маннинена, «со второй половины февраля стала очевидной безнадежность борьбы, поражение представлялось необратимым»[613].
Мирный договор между СССР и Финляндией. 12 марта 1940. [АВП РФ. Ф. 3а. Оп. 1. П. 44. Д. 277]
Финляндская делегация в составе Рюти и Паасикиви прибыла в Москву 7 марта. На этот раз вместе с Молотовым переговоры вели первый секретарь Ленинградской организации ВКП(б) А. Жданов и А. Василевский, которому предстояло заниматься демаркацией новой границы. Сталин в переговорах не участвовал – советские условия были заранее согласованы. Теперь Молотов требовал, чтобы новая советско-финляндская граница проходила близ границы Петра Великого, установленного Ништадтским миром со Швецией в 1721 году. Это значило, что СССР должен получить Выборг и ладожское побережье с Сортавалой (сегодняшняя граница с Финляндией на Карельском перешейке – как раз почти Ништадтская). Также СССР претендовал на территории в Карелии и часть полуострова Рыбачий. Не снимал СССР и требование аренды Ханко. Это было больше, чем программа-максимум октября 1939 года, но на этот раз речь не шла об угрозе независимости Финляндии, по крайней мере в ближайшее время.
Во время переговоров о мире в Москве Паасикиви напомнил, что Петр выплатил шведам компенсацию за приобретаемые по Ништадтскому миру земли. На это Молотов ответил: «Напишите Петру Великому. Если он прикажет, мы выплатим компенсацию»[614].
Мирное соглашение было заключено в ночь на 13 марта 1940 года. СССР получил Карельский перешеек и территории западнее прежней границы в Советской Карелии с Выборгом (Виппури), Сортавалой и Кексгольмом (ныне Приозерск). Ладожское озеро перестало быть пограничным. Граница в Карелии отодвинулась от Мурманской железной дороги, а в Финском заливе – от Ленинграда. СССР получил в аренду остров Ханко с окрестностями для создания военной базы. Финской делегации удалось лишь повысить арендную плату с 5 до 8 млрд марок.
В ноябре 1940 года выяснится, что Сталин и Молотов не считают финляндский вопрос «решенным», но тогда на пути его «решения» уже будет стоять господствующая в Скандинавии Германия. Финляндия сохранила самостоятельность и не стала дружественной. Сталин, утешая себя и соратников, как и Молотов, прибег к аналогии с Петром: «Петр I воевал 21 год, чтобы отбить у Швеции всю Финляндию», а получил то же, что и мы, да и то за вычетом Ханко[615].
После советско-финляндской войны перед Молотовым встала задача восстановить равноудаленность СССР в войне Германии и Антанты. Советско-финляндская война и активное советско-германское сотрудничество испортили отношения с Великобританией и Францией. В Париже полиция вломилась в советское торгпредство, после чего Францию покинул советский посол Я. Суриц. Британцы захватили два советских парохода, которые направлялись во Владивосток. Молотов говорил об этом веселым тоном на фоне невеселой ситуации 29 марта: «Все эти враждебные действия со стороны Англии и Франции проводились несмотря на то, что Советский Союз не предпринимал до сих пор никаких недружелюбных действий в отношении этих стран. Приписываемые же Советскому Союзу фантастические планы каких-то походов Красной Армии „на Индию“, „на Восток“ и т. п. – такая очевидная дикость, что подобной нелепой брехне могут верить только люди, совсем выжившие из ума. (Смех.) Дело, конечно, не в этом. Дело, очевидно, в том, что политика нейтралитета, проводимая Советским Союзом, пришлась не по вкусу англо-французским правящим кругам. К тому же нервы у них, видимо, не совсем в порядке. (Смех.) Пора бы этим господам понять, что Советский Союз не был и никогда не будет орудием чужой политики, что СССР всегда проводил и будет проводить свою собственную политику, не считаясь с тем, нравится это господам из других стран или не нравится»[616]. За демонстративной грубостью здесь заметен сигнал британцам и французам: мы войн на Востоке не затеваем и готовы сохранять нейтралитет.
4. Торговля с дьяволом
Договор о дружбе и границе 28 сентября 1939 года провозглашал, что теперь между недавними врагами, СССР и Рейхом, воцаряется дружба. А дружба хороша, когда под нее подведена материальная база. Развивать «братство по оружию» в войне еще против кого-нибудь Сталин и Молотов не намеревались, а вот экономическому сотрудничеству были бы рады. Рейх остро нуждался в сырье, а СССР – в технологиях, в том числе военных. Лидеры СССР и Германии понимали, что столкновение между ними, мягко говоря, не исключено. Так что нужно было как-то «переторговать» контрпартнера.
Германская экономика на треть зависела от импорта. По железной руде – на 45 %, свинцу – 50 %, нефти – 66 %, меди – 70 %, каучуку – 85–90 %, олову – 90 %, никелю – 95 %, алюминию – 100 %[617]. Великобритания, Франция при условии их сближения с США и СССР могли бы задушить германскую экономику и лишить вермахт боеприпасов, горючего и запчастей к технике. А СССР мог поставлять Германии собственное сырье и проводить реэкспорт чужого.
В этой игре Молотов выступал в двух ролях – и как нарком иностранных дел, и как глава правительства, который держит в голове не только внешнеполитические, но также хозяйственные и оборонные задачи. Однако в решении собственно хозяйственных дел за Молотовым официально было последнее слово (фактически, конечно, за Сталиным), а оперативная работа была возложена на Микояна.
Департамент экономической политики МИДа Германии составил меморандум к переговорам с СССР 6 октября. Сырья запрашивалось на 1300 млн марок. В этом случае Германия осталась бы должна 500 млн, которые можно было покрыть товарами за несколько лет. 7 октября в Москву прибыла делегация по главе с послом для особых поручений К. Риттером, и начался жесткий торг с советской делегацией во главе с Микояном. На переговорах 9 октября Риттер говорил, что «Германия желает получить нефть, лес, продукты питания, кормовые продукты и т. д. Кроме того, Германия желает получить от СССР также медь, олово, никель и другие цветные металлы»[618]. И побольше. Однако предложение Риттера довести товарооборот до 2 млрд марок показалось Микояну завышенным. По его мнению, высказанному 14 октября, сначала следовало вернуться к максимальному товарообороту веймарского периода, к 470 млн марок[619]. За свое сырье СССР хотел получить новейшее военное оборудование, включая самолеты, корабли и станки для производства снарядов и оборудование для заводов, производящих авиационное топливо и масла. Немцы были готовы к поставкам промышленной продукции, но вот так вооружать потенциального противника…
Обе стороны ссылались на договоренности Молотова и Риббентропа 28 сентября, но толковали их по-разному: советские представители хотели получить помимо прочего военные технологии, а немцы настаивали, что речь шла только о промышленных товарах и технологиях. При таком различии трактовок решение вопроса должно было вскоре снова вернуться к Молотову. Для начала договорились о поставках в Германию 900 тысяч тонн зерна, 600 тысяч тонн нефти и 100 тысяч тонн хлопка, а в СССР судов и труб на 13 млн марок. Но это была незначительная часть взаимных потребностей.
26 октября в Германию выехала делегация во главе с наркомом судостроительной промышленности Тевосяном. После приезда советской делегации в Германию настала очередь немцев удивляться. Как докладывал Тевосян о встрече 27 октября, «Риттер не ожидал предъявления нами требований о поездке на места и осмотра военных объектов, также Риттер был ошеломлен нашими требованиями в части объема поставок по военному судостроению»[620]. Советские гости были разочарованы – им показывали не все, что хотелось. А хотелось – все самые секретные образцы вооружений. На переговорах с Риттером 13 ноября Тевосян заявил: «…нам были показаны в подавляющем большинстве случаев образцы вооружения вчерашнего дня. Нам не показали, за отдельными исключениями, германскую технику сегодняшнего дня»