Советский Союз уже при заключении пакта 23 августа оговорил свое право спросить с Румынии по старым счетам.
В 1939 году Румыния постепенно начала переориентацию с Антанты на Германию. Однако делали это румыны очень осторожно. С Германией были заключены выгодные прежде всего немцам экономические соглашения. Но и британско-французские гарантии Румыния тоже приняла. Когда польский опыт показал, что эти гарантии недорого стоят, Румыния стала искать союза с Германией и Италией, но на почве борьбы не с Антантой (мало ли чем кончится европейская война), а с СССР.
Молотов 23 июня заявил Шуленбургу: «Разрешение бессарабского вопроса не терпит дальнейших отлагательств. Советское правительство все еще старается разрешить вопрос мирным путем, но оно намерено использовать силу, если румынское правительство отвергнет соглашение. Советские притязания распространяются и на Буковину, где проживает украинское население»[654]. Буковина была новым словом в советско-германских отношениях – в пакте она не упоминалась. Теперь, когда Румыния становилась стратегическим союзником Германии, отдавать СССР все новые ее части немцы не хотели. Тем более, что передача Буковины СССР позволяла РККА еще сильнее приблизиться к румынским нефтеносным районам Плоешти. Инструктируя Шуленбурга, Риббентроп писал: «Претензии советского правительства в отношении Буковины – нечто новое». В Буковине, которая прежде принадлежала Австрийской империи, живет много немцев. «Полностью симпатизируя урегулированию бессарабского вопроса, Имперское правительство, вместе с тем надеется», что удастся «разрешить этот вопрос мирным путем». Еще бы. Если СССР начнет бомбить нефтяные вышки, это ударит прежде всего по германской экономике. Поэтому Риббентроп обещает надавить на Румынию со своей стороны, и приказывает Шуленбургу: «Пожалуйста, еще раз подчеркните господину Молотову нашу большую заинтересованность в том, чтобы Румыния не стала театром военных действий»[655].
Шифротелеграмма наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова полпреду СССР в Румынии А. И. Лаврентьеву с текстом заявления правительства СССР правительству Румынии о передаче Советскому Союзу Бессарабии и Северной Буковины. 27 июня 1940. [АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 319. Д. 2194. Л. 89–90]
Позиция Германии была доведена до сведения Молотова, который ответил, что «Буковина остается последней недостающей частью единой Украины»[656]. Для советского руководства было важно, чтобы в руках Германии и ее союзников не оставались места компактного проживания украинцев, где можно было бы создать украинский националистический антисоветский центр. Поэтому 26 июня Молотов скорректировал позицию: претензии СССР распространялись только на северную часть Буковины. Риббентроп указал послу в Румынии сообщить министру иностранных дел Румынии: «Во избежание войны между Румынией и Советским Союзом мы можем лишь посоветовать румынскому правительству уступить требованиям советского правительства»[657].
В тот же день, 27 июня, румынский посол сообщил Молотову, что его правительство готово приступить к дружественным переговорам. Однако советский премьер разочаровал «дружественных» румын – разговаривать не о чем, румынские войска должны немедленно покинуть Бессарабию и Северную Буковину. Поздно вечером румынское руководство согласилось уступить. Уже на следующий день РККА вошла в Бессарабию и Буковину, двигаясь по маршрутам, которые планировались как направления ударов; 29 июня были заняты переправы на Пруте с тем, чтобы отнимать у проходящих румынских войск имущество, «отобранное» у местного населения (а заодно и «излишки» у тех, кто решил бежать из советизируемой Бессарабии).
Оборотной стороной советских успехов стал фактический переход Румынии, Венгрии и Болгарии под итало-германское покровительство – этот регион был включен в систему Венского арбитража. Как только началось вторжение Германии в Бельгию и Нидерланды, Венгрия выдвинула требование к Румынии вернуть две трети Трансильвании. 10 июля Германия и Италия сообщили Венгрии, что поддерживают претензии к Румынии[658]. Венгерско-румынские переговоры зашли в тупик, венгры предъявили Румынии ультиматум – или уступки, или вторжение венгерской армии 28 августа. Румыния срочно обратилась за заступничеством к Германии. Риббентроп согласился провести второй Венский арбитраж (первый арбитраж делил Чехословакию). Разумеется, обе стороны должны были подчиниться решению арбитров беспрекословно. Те согласились, и 30 августа арбитраж вырезал из Трансильвании кусок, который был передан Венгрии.
Вопреки пакту, Германия не проконсультировалась об этом с СССР. После того, как Советский Союз согласовал с немцами свои претензии к румынам, это было невежливо, и 31 августа Молотов недовольно заявил об этом Шуленбургу. Впрочем, это не было еще принципиальным разногласием, а своего рода ответной шпилькой за германский протест против советских претензий на Буковину.
В это время накапливались и другие разногласия, носившие скорее тактический характер – о небольшой спорной территории, которую СССР стремился выговорить Литве (и в январе 1941 года добился своего), регулирование движения по Дунаю и др.
Накопление разногласий и пикирование, иногда в раздраженных тонах, сами по себе не вели советско-германские отношения в тупик, но свидетельствовали о необходимости новой встречи, снимающей напряжение на высоком уровне. С другими партнерами даже неудача переговоров вела бы к новым обсуждениям. Но бывают руководители, предпочитающие разрубать запутанные дипломатические клубки мечом войны. Переговоры слишком сложны? Значит неизбежна схватка, и нужно ударить первым. К числу таких государственных деятелей относился Гитлер. Главнокомандующему сухопутными войсками В. Браухичу он 21 июля сообщил о необходимости готовить план нападения на СССР с расчетом на май 1941 года. Это еще не было окончательное решение, но уже весьма определенное намерение фюрера.
6. Визит в логово
Подводя радостные итоги расширения СССР на заседании Верховного Совета 1 августа, Молотов подчеркнул: «Ход событий в Европе не только не ослабил силы советско-германского соглашения о ненападении, но, напротив, подчеркнул важность его существования и дальнейшего развития. За последнее время в иностранной и, особенно, в английской и англофильствующей прессе нередко спекулировали на возможности разногласий между Советским Союзом и Германией, с попыткой запугать нас перспективой усиления могущества Германии. Как с нашей, так и с германской стороны эти попытки не раз разоблачались и отбрасывались, как негодные. Мы можем лишь подтвердить, что, по нашему мнению, в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии»[659]. Но Сталин и Молотов уже понимали, что это не так.
Стремясь лучше понять Гитлера, Молотов прочитал книгу Г. Раушнинга, «в которой этот в прошлом близкий к Гитлеру человек немало интересного о нем говорит. Раушнинг немало разъясняет из того, что проводит Г. сейчас и что еще немало крепких орехов оставляет ему на будущее»[660], – писал Молотов жене. Как теперь известно, Раушнинг многое выдумал, чтобы создать бестселлер, а сам встречался с Гитлером несколько раз на публичных мероприятиях, то есть ничего эксклюзивного сообщить не мог.
Молотов по-прежнему заботился о том, чтобы сближение с Германией не привело к полному обрыву связей с Великобританией и США. Так, 25 мая он отреагировал на британский зондаж об улучшении отношений. Британия предлагала направить в Москву политика С. Криппса с особыми полномочиями, но Молотов счел, что это слишком – Гитлер не должен усмотреть тут внешнеполитического поворота СССР. Молотов принял Криппса 14 июня в качестве посла. Тот анонсировал новый курс Черчилля и заверил, что новое правительство имеет другие взгляды на отношения с СССР, нежели кабинет Чемберлена. Молотов напомнил, что британцы задержали советские корабли «Селенга» и «Маяковский». Начинать сближение нужно с малого. Криппс был не в курсе этой проблемы, но она вскоре разрешилась. Оказалось, что британцы уже передали захваченные по подозрению в перевозке грузов для Германии суда французам, они находятся в Сайгоне. Франция вышла из войны, так что проблем с возвращением судов не будет.
Письмо В. М. Молотова своей жене П. С. Жемчужиной о книге Г. Раушнинга «Гитлер мне говорил». 13 августа 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1592. Л. 1–3. Автограф]
1 июля с Криппсом встретились уже Сталин и Молотов. Посол оказался сторонником признания законности внешнеполитических стремлений Советского Союза, то есть неофициально принял советские территориальные приобретения. В дальнейшем он подтвердил искренность своей позиции. Со своей стороны, Криппс настаивал, что дружба с Германией до добра не доведет. Советские лидеры отвечали холодно. Тон беседы и особенно запись ее итогов, составленная для советских послов, создает впечатление, что в комнате присутствует тень Гитлера. На предложение Криппса активнее участвовать в балканских делах Сталин ответил: «…какая бы большая сила ни вошла на Балканы в качестве руководителя, она будет иметь все шансы на то, чтобы там запутаться»[661]. Именно в это время Гитлер принялся судить конфликтующих Румынию и Венгрию. Сталин подчеркивает, что на Балканах у него четко ограниченные интересы – безопасность Черного моря. В отличие от Гитлера, он не стремится руководить всеми Балканами. Это заявление рассчитано на то, что Гитлер о нем узнает. Но и Черчилль не обидится. СССР не собирается вмешиваться в британско-германскую схватку за Балканы. Деритесь на здоровье.