В. М. Молотов в Имперской канцелярии Германии. 12 ноября 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1614. Л. 5]
Но если Молотову было важно «запереть» вход в свой дом, то Гитлер и Риббентроп должны были учитывать опасения своего союзника Муссолини: ведь через эту дверь СССР может войти в сферу итальянского влияния, которой они уже считали Средиземноморье (тем более, что СССР уже делал это во время войны в Испании).
Риббентроп соглашался, что конвенция в Монтрё устарела, и СССР должен получить дополнительные права для прохода своих военных кораблей. Но «сдавать» Турцию Германия не желала, также претендуя, наряду с Италией, на право провода кораблей через проливы[670]. Это «лекарство» было худшим видом болезни, которой опасались в Москве.
Турция и Болгария интересовали Молотова гораздо больше, чем Иран и Индия. Раз Германия заинтересована в широком разделе мира, можно поставить все неприятные вопросы, которые накопились за последнее время, и обменять новый этап сближения на широкие уступки со стороны Германии.
Затем Молотов был приглашен к Гитлеру, беседа с которым началась в 15:45 и длилась два с половиной часа. Переводчик В. Бережков вспоминал: «Когда мы вошли, Гитлер был один в кабинете. Он сидел за огромным письменным столом над какими-то бумагами. Но тут же поднял голову, стремительно встал и мелкими шагами направился к нам. Мы встретились в середине комнаты. Мы – это Молотов и его заместитель Деканозов, а также Павлов и я – оба в роли переводчиков. Фюрер подал каждому руку… Обратившись к Молотову, он пригласил его к низкому круглому столу, вокруг которого стояли диван и кресла»[671].
Молотов вспоминал о встрече с Гитлером: «Внешне ничего такого особенного не было, что бросалось бы в глаза. Но очень самодовольный, можно сказать, самовлюбленный человек. Конечно, не такой, каким его изображают в книгах и кинофильмах. Там бьют на внешнюю сторону, показывают его сумасшедшим, маньяком, а это не так. Он был очень умен, но ограничен и туп в силу самовлюбленности и нелепости своей изначальной идеи. Однако со мной он не психовал»[672].
Фюрер начал смелыми мазками рисовать перед представителем Советского Союза контуры будущего мироустройства. Необходимо «навести порядок в развитии народов», что приведет к «мирному сотрудничеству между двумя странами даже после ухода из жизни их нынешних руководителей»[673]. Тут Молотов поддакнул.
Поскольку в итоге миссия Молотова кончилась неудачей, теперь ему нужно было подчеркивать несерьезность отношения к геополитическим предложениям Гитлера. А что как Гитлер оказался бы более уступчив в отношении тех вопросов, которые волновали Сталина и Молотова в первую очередь? Тогда и о походе на юг можно было бы подумать. Не на Индию, конечно. Но в сторону Турции и Ирана – вполне.
Как и Риббентроп, Гитлер был уверен, что дело британцев обречено: «Борьба с Англией на 99 пунктов против одного выиграна, и если бы не атмосферные условия, то с Англией уже было бы покончено. Как только атмосферные условия улучшатся, наступит развязка»[674]. Но борьба с британцами потребовала «вторгнуться в отдаленные от Германии территории, в которых она в общем не была заинтересована ни политически, ни экономически»[675]. Вы нас не бойтесь. Мы англичан побьем и уйдем назад в германские пределы. К тому же, Германия получила такие обширные территории, «что ей потребуется сто лет, чтобы использовать их полностью»[676]. А Гитлер планирует колониальную экспансию в Африке.
Так что Советскому Союзу не о чем беспокоиться. Вообще, «Германия предпочла бы кончить войну в прошлом году и демобилизовать свою армию для того, чтобы возобновить мирную работу, так как с экономической точки зрения любая война является плохим бизнесом»[677]. Молотов поддакивал миролюбивым пассажам в речи Гитлера.
Но пока источники сырья Германии должны быть полностью защищены. Имелась в виду прежде всего Румыния. Когда Гитлер заговорил о Румынии и проливах, Молотов заметно оживился. Затем он заговорил более пространно. Советско-германское соглашение 1939 года «можно, таким образом, считать выполненным во всех пунктах, кроме одного, а именно Финляндии»[678]. СССР собирался все-таки решить эту «проблему». Но теперь в Финляндии была заинтересована Германия. Гитлер категорически заявил, что не хотел бы войны в бассейне Балтики. При этом через Финляндию начался транзит германских войск в Норвегию, что, по мнению Молотова, нарушало условия пакта. Гитлеру пришлось оправдываться – мол, пребывание войск временно, и войск этих мало. Но Молотов упорствовал. Если немецкие войска накопятся в Финляндии, они будут угрожать СССР. Конечно, вслух Молотов этого не произнес. Но он выказал недовольство несерьезным отношением Берлина к согласованным ранее «правам» Москвы. А раз так – зачем заключать новое соглашение, если Германия и старое-то не соблюдает.
Несмотря на то, что проблемы в советско-германских отношениях сохранялись, Молотов заявил: «Участие России в Тройственном пакте представляется ему в принципе абсолютно приемлемым при условии, что Россия является партнером, а не объектом»[679]. Но сначала следует урегулировать разногласия с Японией и другие проблемы.
В. М. Молотов и И. фон Риббентроп на приеме в отеле «Кайзерхоф». 13 ноября 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1614. Л. 6]
Собеседникам пришлось прерваться, поскольку начался налет британской авиации на Берлин. Этот неприятный комментарий Черчилля к беседе о разделе мира показал Молотову – положение англичан не столь безнадежно. Бережков вспоминал: «„Оставаться здесь небезопасно, – произнес Риббентроп. – Давайте спустимся в бункер, там спокойнее…“ Спустившись глубоко под землю, прошли в просторный кабинет, тоже убранный достаточно богато. Когда Риббентроп принялся снова развивать мысль о скором крушении Англии и необходимости распорядиться ее имуществом, Молотов прервал его своей знаменитой фразой: – Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом убежище? И чьи это бомбы падают так близко, что разрывы их слышны даже здесь?» Позднее «Сталин шутя пожурит за это Черчилля: – Зачем вы бомбили моего Вячеслава?»[680]
Отчет о беседе старый конспиратор Молотов готовил с помощниками молча: «Молотов обвел взглядом стены, потолок, задержался на огромной китайской вазе со свежесрезанными благоухающими розами… – Я начну составлять телеграмму и передавать вам листки для сверки с вашим текстом. Если будут замечания, прямо вносите в листки или пишите мне записку. Работать будем молча. Понятно?»[681]
На приеме в отеле «Кайзерхоф»: В. Фрик, И. фон Риббентроп, В. М. Молотов, В. фон дер Шуленбург. 13 ноября 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1614. Л. 7]
В. М. Молотов беседует с О. Мейснером и Г. Хильгером. 13 ноября 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1614. Л. 8]
В. М. Молотов, В. Фрик, Г. Хильгер, И. фон Риббентроп и Г. Гиммлер на приеме в отеле «Кайзерхоф». 13 ноября 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1614. Л. 9]
Сталин был не вполне доволен: «В твоей шифровке о беседе с Риббентропом есть одно неточное выражение насчет исчерпания соглашения с Германией, за исключением вопроса о Финляндии. Это выражение неточное. Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении, а не соглашение, ибо выражение „исчерпание соглашения“ немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении, что, конечно, было бы неправильно»[682]. Сталин советовал «не обнаруживать нашего большого интереса к Персии и сказать, что, пожалуй, не будем возражать против предложения немцев», держаться пока «в рамках мирного разрешения, …но сказать, что мирное разрешение не будет реальным без нашей гарантии Болгарии и пропуска наших войск в Болгарию как средства давления на Турцию»[683]. Локальные вопросы волновали Сталина, как и Молотова, куда больше, чем раздел мира.
А вот сам Гитлер беседой с Молотовым был раздражен и не почтил своим присутствием вечерний прием в честь советского премьера 12 ноября и не был на ужине в советском посольстве 13 ноября. А. Яковлев вспоминал о приеме в отеле «Кайзерхоф»: «Мы приехали в роскошный отель, вестибюль которого представлял собой жужжащий улей. Множество немцев во фраках, смокингах, военных мундирах с орденами и медалями заполняли зал. Сквозь раскрытые двери был виден огромный красиво сервированный стол, а на стене перед входом в зал – план стола с указанием места каждого из гостей. В назначенное время всех пригласили к столу.
Хозяин банкета, министр Риббентроп, любезно улыбался направо и налево…
Банкет внезапно был прерван. Раздался вой сирены, хозяева всполошились, повскакали с мест. Немецкие офицеры предложили нам свои услуги для того, чтобы отвезти в бомбоубежище замка Бельвю. Мы вышли на улицу. Стояла светлая, лунная ночь. Где-то высоко-высоко в небе жужжали английские самолеты. Бесчисленные лучи прожекторов шарили по небу, пытаясь их отыскать. Бухала зенитная артиллерия»[684].
Понимая, что, если Молотов начнет снова досаждать фюреру вопросами о Финляндии, это может вызвать скандал, Риббентроп послал к Молотову Шуленбурга с просьбой не поднимать этот вопрос, потому что немцы «признают за СССР право на Финляндию». Но для Молотова этот вопрос был одним из важнейших, и он не позволил от него отмахнуться таким образом: «Видимо, ввод германских войск в Финляндию толкает финляндское правительство к предположению, что у СССР и Германии в этом пункте не все гладко, и вызвал страсти, может быть напрасные»