В. М. Молотов, Г. Хильгер и А. Гитлер. 14 ноября 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1614. Л. 11, 12, 14]
Зато в первой половине дня 13 ноября, получив очередную порцию почестей, Молотов в сопровождении членов советской делегации прибыл на завтрак, который в честь него давал Гитлер. Фюрер заявил: «Я считаю, что наши успехи будут больше, если мы будем стоять спиной к спине и бороться с внешними силами, чем если мы будем стоять друг против друга грудью и будем бороться друг против друга». Молотов подхватил мысль Гитлера, выразив надежду, что СССР и Германия могут идти «по пути участия в некоторых совместных акциях». Но тогда нужно сначала договориться о некоторых второстепенных, но важных для безопасности СССР вопросах: дружественная СССР Финляндия без германских войск и советский контроль над подступами к Черному морю. У Гитлера был обратный подход, дедуктивный: сначала общие вопросы, а потом частности: «Если мы перейдем к более важным вопросам, – говорит Гитлер, – то этот вопрос будет несущественным. Финляндия же не уйдет от Советского Союза»[686].
Впрочем, Гитлер уже продумал, что отвечать на претензии Молотова: «Германия не имеет политических интересов в Финляндии. Советскому правительству известно, что во время советско-финской войны Германия сохраняла строжайший и даже благожелательный нейтралитет… Германия и теперь признает Финляндию сферой интересов СССР, но на время войны Германия заинтересована в Финляндии экономически, ибо получает оттуда лес и никель. Германия заинтересована в предупреждении конфликтов в Балтийском море, т. к. там проходят ее торговые пути. Утверждение, что немцы оккупировали некоторые части территории Финляндии, не соответствует действительности. Германия направляет через Финляндию транспорты в Киркенес. Для этих перебросок Германии нужны две базы, т. к. из-за дальности расстояния его нельзя было покрыть в один переход. Когда переход закончится, больше не будет в Финляндии германских войск». При этом Гитлер говорил и обидные для Молотова вещи: «Финны, которые оказывали упорное сопротивление, завоевали симпатию во всем мире, и в особенности среди скандинавских народов. И в германском народе также возникло возбуждение по поводу поведения германского правительства, которое определялось соглашениями с СССР. Все это побуждает германское правительство стремиться к тому, чтобы воспрепятствовать возникновению вторичной войны в Финляндии»[687].
В ответ Молотов принялся по-новому трактовать советско-германские договоренности 1939 года: «Соглашения и секретный протокол говорили об общей советско-германской границе на Балтийском море, т. е. о прибалтийских государствах, Финляндии, Румынии и Польше»[688]. Но в 1939 году договорились только о границе на территории бывшего Польского государства, а о советско-германской границе на Балтике и, следовательно, об обязательном присоединении балтийских государств к СССР речь не шла. Чтобы Гитлер точно понял намек, Молотов спросил, находится ли Финляндия в таком же положении, как Эстония и Бессарабия? Гитлер специально поинтересовался, «имеет ли Советский Союз намерение вести войну в Финляндии». Молотов ответил уклончиво: «если правительство Финляндии откажется от двойственной политики и от настраивания масс против СССР, все пойдет нормально», но потом добавил успокоительно: «мир в Балтийском море обеспечен»[689]. Это означает по крайней мере готовность СССР не вести военно-морских операций против Финляндии.
Гитлер снова пытался перевести внимание Молотова на предстоящий раздел имущества обанкротившейся Британской империи, что «сможет удовлетворить всех, кто имеет потребность в свободном выходе к океану». К числу государств, которые должны поделить британское наследство, Гитлер отнес Германию, Францию, Италию, Россию и Японию. В мировую коалицию можно включить также Испанию. «Для осуществления всего этого требуется, конечно, продолжительное время, 50–100 лет»[690].
«Мы все являемся континентальными государствами, хотя каждая страна имеет свои интересы. Америка же и Англия не являются континентальными государствами, они лишь стремятся к натравливанию европейских государств друг на друга, и мы хотим их исключить из Европы», – мечтал Гитлер. Молотов согласился в этом с Гитлером[691]. Красивая концепция. И выгодная. Что касается раздела британского наследства, то Молотов уклонился от обсуждения, сославшись на то, что «он менее, чем Фюрер, компетентен в этом вопросе, так как последний, безусловно, много думал над этими проблемами и имеет о них более конкретное представление»[692]. СССР в принципе интересуют эти вопросы, возможно участие «в широких акциях вместе с другими государствами: Германией, Италией и Японией», но сначала нужно договориться о Финляндии и Черноморье. Вячеслав Михайлович стремился опустить Гитлера с глобального неба на практическую землю: «Вы коснулись больших вопросов, которые имеют не только европейское значение. Мне же хочется остановиться прежде на более близких к Европе делах. Без консультации с нами Германия и Италия гарантировали неприкосновенность румынской территории. Эти гарантии были направлены против интересов Советского Союза. В отношении Черноморских проливов нужно сказать, что они не раз являлись воротами для нападения на Россию. Хотел бы знать, что скажет германское правительство, если советское правительство даст гарантии Болгарии на таких же основаниях, как их дала Германия и Италия Румынии, причем с полным сохранением существующего в Болгарии внутреннего режима. Турция знает, что Советский Союз не удовлетворен конвенцией Монтрё в отношении проливов, следовательно, этот вопрос очень актуальный». Гитлер парировал: «Румыния сама обратилась с просьбой о гарантии, так как в противном случае она не могла уступить части своей территории без войны. Однако, как только окончится война, германские войска покинут Румынию. В отношении Болгарии: нужно узнать, желает ли Болгария иметь эти гарантии от Советского Союза и каково будет к этому отношение Италии, так как она наиболее заинтересована в этом вопросе»[693].
Много лет спустя Молотов так вспоминал эти переговоры: «Он – свое, я – свое. Начал нервничать. Я – настойчиво, в общем, я его допек»[694]. Гитлер даже вспылил: «…советское правительство должно понять, что Германия не на жизнь, а на смерть вовлечена в борьбу, которая при всех обстоятельствах должна быть доведена до успешного конца»[695]. Забыты благодушные речи о том, что дело Британской империи проиграно. Молотов язвительно напомнил, что Германия «уверена, что уже почти покорила Англию»[696].
Переводчик П.-О. Шмидт вспоминал, что во второй беседе Молотов стал «очень активным. Вопросы обрушивались на Гитлера один за другим. При мне никто из иностранцев с ним так не говорил». Гитлер же, вопреки обыкновению, был «сама кротость и вежливость». Шмидт в мемуарах оставил такой образ Молотова: «Этот коренастый, среднего роста русский, с живыми глазами за старомодным пенсне, все время напоминал мне профессора математики. Причем не только внешне. И в аргументации Молотова, и в его манере говорить присутствовала математическая точность и безукоризненная логика»[697]. Мы увидим, что это – не единственное сравнение Молотова с математиком.
Молотов вспоминал: «После беседы обедали. Он говорит: „Идет война, я сейчас кофе не пью, потому что мой народ не пьет кофе. Мяса не ем, только вегетарианскую пищу, не курю, не пью“. Я смотрю, со мной кролик сидит, травкой питается, идеальный мужчина. Я, разумеется, ни от чего не отказывался. Гитлеровское начальство тоже ело и пило. Надо сказать, они не производили впечатления сумасшедших… Когда пили кофе, шел салонный разговор, как полагается дипломатам. Риббентроп, бывший виноторговец, говорил о марках вин, расспрашивал о Массандре… Гитлер играл и пытался произвести впечатление на меня.
Когда нас фотографировали, Гитлер меня обнял одной рукой…
Когда мы прощались, он меня провожал до самой передней, к вешалке… Говорит мне, когда я одевался: „Я уверен, что история навеки запомнит Сталина!“ – „Я в этом не сомневаюсь“, – ответил я ему. „Но я надеюсь, что она запомнит и меня“, – сказал Гитлер. „Я и в этом не сомневаюсь“»[698].
В стенограмме эти слова относятся ко времени официальной беседы: «Гитлер сожалеет, что ему до сих пор не удалось встретиться с такой огромной исторической личностью, как Сталин, тем более, что он думает, что, может быть, и он сам попадет в историю»[699]. Молотов со всем этим согласился, конечно.
Хотя при фотографировании Молотов улыбался, настроение было не очень: «Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать… Он хотел втянуть нас в авантюру, но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии»[700].
После встречи с Гитлером Молотов еще три часа беседовал с Риббентропом, который предложил «конспект» будущего договора между державами Тройственного пакта и СССР (речь не шла о договоре четырех держав между собой, а по формуле 3+1). В нем можно было бы «зафиксировать центры тяжести территориальных аспираций договаривающихся четырех сторон. Что касается Германии, то кроме ревизий, которые должны быть проведены в Европе при заключении мира, центр тяжести ее аспирации лежит в Средней Африке. Что касается Италии, то, помимо европейских ревизий, ее аспирации будут распространяться