Сразу после вторжения Германии на Балканы Сталин указал Молотову отменить прием по поводу подписания советско-югославского договора, что вызвало даже перепалку между вождем и его верным соратником. Почему отменить? Подожди, подожди, ведь мы же официально заявили югославам, что сегодня будем чествовать их. Об этом наверняка уже знает весь дипкорпус. Как же престиж государства! Молотов тем и был хорош, потому и сменил Литвинова, что прежде всего заботился о престиже СССР. Но теперь шла слишком тонкая игра, нюансы которой Молотов со своей прямолинейностью чувствовал плохо. Цель югославской игры достигнута, Гитлер повернул на Балканы, теперь не следует бросать ему там вызов громкими демонстрациями, выражением солидарности с врагами Германии. Поэтому Сталин, не вдаваясь в подробности, оборвал разговор в приказном тоне: «Надо оставить эту затею, ставшую неуместной»[718]. В это время Сталин уже продумывал замену Молотова на посту председателя Совнаркома собственной персоной. Нужно было тверже держать руль внешней политики в собственных руках. Слишком тонкую игру он вел, чтобы раскрывать все ее стороны даже Молотову…
Письмо В. М. Молотова своей жене П. С. Жемчужиной о переговорах с Японией. 15 августа 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1592. Л. 4–7. Автограф]
Югославия была разгромлена к 17 апреля, а к 23 апреля были разбиты и греко-британские силы. Ранее, 15 апреля, высадившиеся в Ливии немецкие войска отбросили британцев в Египет. В Европе британцы держались только на островах (в том числе на греческом Крите). Поле для войны с СССР было почти расчищено. Но из-за нападения на Югославию и Грецию Гитлер был вынужден перенести сроки нападения на СССР, что имело немалое значение для исхода всей мировой трагедии.
Несмотря на драматизм европейской ситуации, Молотов и Сталин не забывали о Дальнем Востоке. После стремительного советско-германского сближения в Токио также стремились к урегулированию, тем более, что японская армия потерпела поражение у Халхин-Гола. Японский посол Татекава 30 октября 1940 года встретился с Молотовым и предложил «сделать прыжок для улучшения отношений». Камнем преткновения была советская помощь Китаю, воевавшему с Японией. Отказ от этой политики дорого стоил, и 18 ноября Молотов заговорил даже о возвращении Южного Сахалина и Курильских островов, потерянных Российской империей в 1905 году. А уж о сохранении японских концессий на Северном Сахалине в случае сближения и говорить нечего.
Пакт о нейтралитете между СССР и Японией (с приложением Декларации об уважении территориальной целостности и неприкосновенности Маньчжоу-Го и Монгольской Народной Республики). 13 апреля 1941. [АВП РФ. Ф. 3а – Япония. Д. 113. Л. 1–4]
В. М. Молотов подписывает пакт о нейтралитете между СССР и Японией. 13 апреля 1941. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1625. Л. 1]
Следующий шаг сделал министр иностранных дел Мацуока, который остановился в Москве 24 марта 1941 года по дороге в Берлин. Молотов отказал ему в договоре о ненападении, но предложил заключить более скромный договор о нейтралитете. Мацуока проследовал в Берлин, где узнал о предстоящем нападении Германии на СССР. Тут разразилась и война на Балканах. На обратном пути Мацуоку ждал более теплый прием и продуктивные переговоры с Молотовым, который уже не выдвигал территориальных требований. Мацуоку приняли Сталин и Молотов, а на следующий день, 13 апреля, Молотов и Мацуока подписали пакт о нейтралитете, декларацию о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности границ Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-Го, а также письмо по вопросам торгового и рыболовного соглашений и ликвидации концессий на Северном Сахалине. Советские представители продемонстрировали исключительное радушие к министру еще недавно враждебной державы – и подпаивая его на банкете, и при публичных проводах. Молотов вспоминал: «В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным сильно напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать»[719].
Сталин и Молотов понимали, что при желании Япония может разорвать этот договор и нанести удар в спину СССР. В закрытых советских аналитических документах, таких как справка дипломатов Я. Сурица и А. Терентьева, подчеркивалось различие пакта о нейтралитете и пакта о ненападении, заключенного с Германией. Пакт о нейтралитете с Японией, в частности, не предусматривал механизма консультаций и не запрещал полностью помощь одной из сторон конфликта, в который может вступить партнер[720]. Это позволяло Советскому Союзу и дальше помогать Китаю, затем взаимодействовать с США и Великобританией, а Японии – сотрудничать с Германией. Само заключение договора с Японией также было актом давления на германского партнера. Провожая Мацуоку, Сталин подошел к присутствующему здесь же Шуленбургу, обнял его за плечи и сказал «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь все для этого сделать!»[721]
8. Просто нарком
Подводя для себя итоги 1940 года, Молотов мог расценить его как самый успешный в своей жизни. Он возглавляет и правительство, и советскую внешнюю политику. В иерархии СССР он – человек № 2, но при этом – самый публичный руководитель. Они со Сталиным добились грандиозного расширения советской территории. Под их руководством страна интенсивно готовится к обороне. Конечно, вокруг СССР сгущаются тучи, но лагерь империалистов расколот, и у нас есть широкие возможности для маневра.
Письмо В. М. Молотова своей жене П. С. Жемчужиной о книге «История ВКП(б)» и хозяйственном плане на 1941 год. 19 августа 1940. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1592. Л. 8–10. Автограф]
Однако с началом 1941 года тучи стали сгущаться над головой самого Вячеслава Михайловича, начинался самый трудный год в его жизни, как и в жизни страны. Сталин 17 января раскритиковал возглавляемый Молотовым Экономический совет за его «парламентаризм», то есть за молотовский стиль длительных совещаний. Полномочия Совета были сокращены, не до совещаний теперь.
Вскоре выяснилось, что это не разовая вспышка сталинского гнева, а неприятная для Молотова тенденция. На XVIII партийной конференции 15–20 февраля докладчиком по вопросу «Хозяйственные итоги 1940 года и план развития народного хозяйства СССР на 1941 год» был назначен не Молотов, а Вознесенский. Сталин выдвигал молодых, и Молотов понимал, чем это может закончиться для тех, кто, по мнению Сталина, «устарел». Для начала Сталин вывел из кандидатов в члены ЦК Жемчужину. После ее снятия с поста наркома в 1939 году это можно было сделать без лишнего шума, в порядке рутины, но было устроено новое обсуждение. Димитров писал в дневнике: «Она выступала неплохо. „Партия меня награждала, поощряла за хорошую работу. Но я увлеклась, мой заместитель (как наркома рыбной промышленности) оказался шпионом, моя приятельница – шпионка. Не проявила элементарной бдительности. Извлекла урок из всего этого. Заявляю, что буду работать до последних своих дней честно, по-большевистски…“ При голосовании – один воздержавшийся (Молотов). Быть может, потому, что является ее мужем, вряд ли, однако, правильно это было»[722]. Выступление Жемчужиной произвело впечатление и на Хрущева: «…она мужественно защищала свое партийное достоинство и показала очень сильный характер… И все, конечно, голосовали единогласно за предложение, которое было сделано докладчиком. Воздержался один Молотов. Позднее я часто слышал упреки Молотову и прямо в лицо, и за глаза: осуждали его как члена Политбюро и члена ЦК, который не поднялся выше семейных отношений, до высоты настоящего члена партии, не смог осудить ошибки близкого ему человека. Полагаю, Сталин воспринял это как нелояльность… Посыпались всяческие „материалы“. Сталин применял низменные приемы, стремясь ущемить мужское самолюбие Молотова. Чекисты сочинили связь Жемчужиной с каким-то директором, близким Молотову человеком. Тот бывал на квартире Молотова. Вытащили на свет постельные отношения, и Сталин разослал этот материал членам Политбюро. Он хотел опозорить Жемчужину и уколоть, задеть мужское самолюбие Молотова. Молотов же проявил твердость, не поддался на провокацию и сказал: „Я просто не верю этому, это клевета“»[723].
Указ Президиума Верховного Совета СССР об освобождении В. М. Молотова от обязанностей председателя СНК СССР. 6 мая 1941. [ГА РФ. Ф. Р–7523. Оп. 4. Д. 8. Л. 140]
Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении И.В. Сталина на должность председателя СНК СССР. 6 мая 1941. [ГА РФ. Ф. Р–7523. Оп. 4. Д. 48. Л. 141]
Первым заместителем председателя СНК по Экономсовету 10 марта назначили Вознесенского. Управляющий делами Совнаркома Я. Чадаев вспоминал: «Было нетрудно заметить, что важнейшие вопросы внутренней политики Сталин все чаще поручает Вознесенскому, отодвигая на второй план Молотова. Молотов чувствовал это, нервничал, раздражался по каждому поводу»[724]. У него стало больше заместителей, что не сулило ему ничего хорошего. А может быть, Сталина перестало устраивать, что Молотов мечется между внешнеполитическими и хозяйственными делами. В любом случае, решение он принял – Молотову предстояло уйти с поста главы правительства.
4 мая Политбюро постановило, что председателем Совнаркома назначается Сталин, а Молотов становится заместителем председателя СНК СССР и руководителем внешней политики СССР с оставлением его на посту народного комиссара по иностранным делам. При этом первым замом Сталина стал Вознесенский, то есть Молотов понижался не на одну, а сразу на две ступеньки в советской иерархии. Публично об этом было объявлено 6 мая, после оформления решения советскими органами.