Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[743].
В тексте этой исторической речи заметна перекличка со сталинским выступлением 5 мая, где Гитлер сравнивается с Наполеоном, но аналогия идет дальше – к Отечественной войне, от наступательного настроения к оборонительному, к патриотическим корням.
Вероятно, в этот момент Молотов еще не осознавал всего масштаба катастрофы, которая происходит с СССР. Его уверенность отчасти основывалась на незнании. Но в главном он и другие соавторы речи оказались правы: «Победа будет за нами». Хотя путь к этой победе окажется очень долгим и кровавым.
Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов принял участие в подготовке первых государственных актов времен войны – указов Президиума Верховного Совета «О мобилизации военнообязанных», «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», «Об утверждении положения о военных трибуналах».
К вечеру 22 июня стало ясно, что Гитлер замыслил не хитрую провокацию, а наступление. Поэтому вечером 22 июня была принята директива № 3, которая предписывала переход в контрнаступление. Но германская армия действовала не так, как ожидали в Москве, и более значительными силами. 28 июня кольцо окружения вокруг Западного фронта замкнулось у Минска.
Характеризуя настроение Сталина в первые дни войны, Молотов говорил: «Растерялся – нельзя сказать, переживал – да, но не показывал наружу»[744]. Но после падения Минска он свое настроение показал явно. 28 июня Молотов вместе со Сталиным, Берия, Маленковым и Микояном были в Генштабе. Вспоминал Микоян: «Сталин взорвался: „Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?“ Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5–10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые»[745]. Молотов вспоминал: «Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было… „Все прос… ли“, – он просто сказал»[746].
В ночь на 29 июня Сталин уехал на дачу. Сталин оставался там 29–30 июня, обдумывая ситуацию и не подходя к телефону. Члены Политбюро впервые за многие годы оказались предоставлены сами себе в критической ситуации. Берия, сидя в 1953 году под арестом, писал Молотову: «Вы вопрос поставили ребром у вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины, и я вас тогда целиком поддержал и предложил вам немедля вызвать на совещание т-ща Маленкова Г.М., а спустя небольшой промежуток времени подошли другие члены Политбюро, находившиеся в Москве. После этого совещания мы все поехали к т-щу Сталину и убедили его о немедленной организации Комитета Обороны Страны со всеми правами»[747]. Конечно, пытаясь спасти жизнь, Лаврентий Павлович мог льстить Вячеславу Михайловичу, но характерно, что инициатором активных действий в критический момент он назвал именно Молотова, а не тоже могущественного в 1953 году Маленкова. Микоян корректирует эту версию: «Молотов, правда, сказал, что Сталин в последние два дня в прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: „Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем“, – то есть в том смысле, что если Сталин будет себя так вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы пойдем за ним»[748]. Сам Молотов много лет спустя отрицал, будто Сталин был «в прострации»: «Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять»[749].
Вячеслав Михайлович предложил направиться на дачу к Сталину. «Застали его, – продолжает Микоян, – в малой столовой, сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Затем спросил: „Зачем приехали?“ Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать»[750].
Молотов ответил, что необходимо сконцентрировать власть в руках Государственного комитета обороны (ГКО). Сталин спросил: «Кто во главе?» – и, получив ожидаемый ответ, согласился. Маленков написал красным карандашом проект: «В целях быстрой мобилизации и организации всех сил народов СССР для отпора врагу, напавшего на нашу Родину», Президиум Верховного Совета, ЦК ВКП(б) и Совнарком создают Государственный комитет обороны, которому передается вся полнота власти. Упоминание Президиума Верховного Совета было вписано Сталиным, он следил за законностью принимаемого решения. Молотов вместо слова «страна» вписал «Родина»[751].
Первоначально в ГКО вошли Сталин, Молотов (заместитель председателя), Ворошилов, Маленков и Берия. В феврале 1942 года к ним присоединились Микоян, Вознесенский и Каганович. На Молотова были возложены задачи внешней политики и курирование производства танков. В сентябре танковая проблематика была возложена на Маленкова, в феврале вернулась к Молотову – распределение обязанностей было довольно подвижным. После Сталина Молотов стал первым среди равных – некоторые его решения могли приостановить другие члены ГКО, например тот же Маленков[752].
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании Государственного комитета обороны СССР. 30 июня 1941. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1317. Л. 19–20. Подлинник. Автограф Г. М. Маленкова, правка – автограф И. В. Сталина]
Война началась не так, как рассчитывали. Но это была общая ответственность руководства страны, и политического, и военного. Негоже было сваливать ее на одного Сталина. Убедившись, и прежде всего благодаря Молотову, в лояльности команды, обдумав ситуацию, Сталин с 1 июля вернулся к работе в Кремле. 3 июля 1941 года он выступил по радио и в газетах: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры!.. К вам обращаюсь я, друзья мои!» Объяснив поражения внезапностью нападения, Сталин дал основные указания по организации отпора врагу, сообщил о создании ГКО, который «призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина – Сталина, вокруг Советского Правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы»[753]. Характерно, что свою речь 3 июля Сталин писал сам, без коллективного редактирования. Призыв лидера был услышан. Люди шли в бой за Родину и за Сталина, не щадили сил для Победы.
И все же главной речью 1941 года было выступление Молотова 22 июня. Сталин в своем выступлении повторял и развивал положения первой речи войны.
2. Выстоять
Ситуация качественно изменилась, и Молотову предстояло решительно перестраивать внешнюю политику. Вскоре сформировались ее новые направления:
1. Сотрудничество с Великобританией и США, борьба за выполнение их обязательств по помощи Советскому Союзу, за открытие второго фронта в Европе; обсуждение послевоенного устройства мира.
2. Отношения с противником: эвакуация советских граждан, оказавшихся на территории вражеских государств; защита интересов СССР на их территории; контакты с союзниками Германии, направленные на их вывод из войны и предотвращение вступления в войну против СССР. Особое значение на этом направлении имела Япония.
3. Отношения с представителями оккупированных стран, помощь им в борьбе против фашизма.
4. Отношения с нейтральными европейскими и американскими государствами.
5. Отношения с дружественными азиатскими государствами (Китай, Монголия, Тува).
6. Отношения с нейтральными приграничными азиатскими государствами – Турцией, Ираном и Афганистаном. Борьба против германского влияния в них.
7. Воздействие на международную общественность, разоблачение военных преступлений противника.
В первые дни войны позиция некоторых государств была не ясна. 23 июня Молотов вызвал финляндского поверенного в делах П. Хюннинена и спросил, как понимать заявление Гитлера, что Германия действует совместно с финнами. Тот дать ответа не сумел. Войска через финляндскую границу пока не перешли, но германская авиация использовала финляндскую территорию, финны заняли Аландские острова, ставили мины в Финском заливе, запирая Балтийский флот. Молотов потребовал от Финляндии определиться и отдал распоряжение эвакуировать советское посольство в Финляндии. С 25 июня Финляндия находилась в состоянии войны с СССР.
Болгария сохраняла нейтралитет и брала на себя защиту интересов союзников Германии в Москве. Япония – нейтральна. Пока. Беседуя 29 июня с японским послом Татекавой, Молотов напомнил, что Тройственный пакт «не затрагивает отношений каждого из участников этого пакта с СССР»[754]. Действительно, летом 1941 года Токио сделало ставку на южное направление (хотя весело выпивавший недавно с Молотовым и Сталиным Мацуока стоял за войну с СССР).
Турецкий посол пожелал успеха. Наверное, не без злорадства – теперь СССР надолго забудет о проливах и границах 1914 года на Южном Кавказе.