Важнейшей оборонной задачей, порученной Молотову 4 февраля 1942 года, было курирование от ГКО производства танков[847]. При обилии других задач Вячеслав Михайлович мог обращаться к этому вопросу периодически, принимая важные решения, которые ложились в фундамент Победы. В архиве Молотова отложилось множество документов, характеризующих развитие танкостроения времен войны: в марте 1942 года – об организации производства бронеавтомобиля БА–64 на Горьковском автозаводе и танка Т–70 на заводах № 37 и 38 НК танкопрома; о строительстве танковых заводов в Барнауле и Челябинске; о проверке качества танков КВ; проект и заключение к проекту индивидуальной танковой переправы применительно к танку Т–34 и др.; в апреле 1942 года – о бронепрожигающих снарядах; о восстановлении производства тракторов ЧТЗ–65 и арттягачей С–2 на Кировском заводе в Челябинске; о ходе выполнения постановления ГКО СССР «Об организации производства танков Т–70 на Горьковском автозаводе»; о предложении инженера-конструктора Гинзбурга о создании тяжёлого танка прорыва «ИС»[848]. 18 августа 1942 года нарком танковой промышленности И. Зальцман докладывал Сталину и Молотову об успешном завершении испытаний улучшенных танков КВ с новыми качествами двигателей и башен. А вот с новым Т–34 приемная комиссия рекомендовала еще поработать в течение месяца[849]. 23 февраля 1943 года Зальцман запросил у Сталина и Молотова разрешения на опытное производство тяжелого танка, способного противостоять новой германской противотанковой артиллерии, поражающей с расстояния в километр Т–34 и даже КВ. В августе танк ИС был принят на вооружение[850].
Постановление ГКО № 2615 «Об утверждении Оперативного бюро ГКО». 8 декабря 1942. [РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 116. Л. 56–57. Копия. Машинописный текст]
Техническое состояние значительной части танков при обсуждении в Ставке оценивалось неудовлетворительно, что предпочли списать на саботаж и вредительство в танковых частях. В приказе Ставки от 10 августа 1942 года говорилось: «Наши танковые части и соединения часто несут очень большие потери, при этом потери в танках по технической неисправности превышают боевые потери.
Так, на Сталинградском фронте за шесть дней боя двенадцать наших танковых бригад, имея значительное превосходство в танках, артиллерии и авиации над противником, из 400 танков вышли из строя 326 танков, из них по техническим неисправностям 200, причем большая часть танков оставлена на поле боя. Аналогичные примеры есть и на других фронтах.
Считая невероятным такой недопустимо-высокий процент танков, выбывающих из строя по техническим неисправностям, Ставка усматривает здесь наличие скрытого саботажа и вредительства со стороны некоторой части танкистов, которые, изыскивая отдельные мелкие неполадки в танке или умышленно создавая их, стремятся уклониться от поля боя, оставляя танк на поле боя»[851].
Последовали суровые меры по поиску саботажников. Хотя стоило задуматься и об уровне технической грамотности танкистов, их скороспелой подготовке, плохом инструктировании, а также о качестве самих машин. Поиск саботажников снимал с Молотова ответственность за неудачи, как в свое время поиск вредителей позволял оправдать провалы хозяйственной политики Совнаркома в 30-е годы.
28 января 1943 года было принято постановление ГКО о формировании к июлю 10 танковых армий. Это была подготовка к генеральному сражению 1943 года. Но накануне Курской битвы Молотова от кураторства освободили. Как вспоминает Микоян, Берия на совещании у Сталина раскритиковал молотовский стиль руководства: «Он не имеет связи с заводами, оперативно не руководит, не вникает в дела производства, а когда вопросы ставит Малышев и другие, Молотов созывает большие совещания, часами обсуждают вопрос и формулируют какое-либо решение. В этих решениях мало пользы, а на деле он отнимает время у тех, кто должен непосредственно заниматься оперативными вопросами, – говорил Берия. – Так что вместо пользы получается вред». Вопросы руководства танковой промышленностью возложили на Берию, что, по мнению Микояна, принесло пользу делу: «Берия, пользуясь властью, оказал Малышеву всю возможную помощь за счет других наркоматов»[852].
Для Сталина Молотов оставался кризис-менеджером. Нужно придать делу импульс – пусть займется Молотов. Но для системной работы он не очень годился не только из-за склонности проводить долгие совещания (которые были для него также средством снять накопившиеся среди подчиненных противоречия), но и просто потому, что должен был все время заниматься внешней политикой, которая была для Вячеслава Михайловича очевидным приоритетом. И все же помимо международных вопросов Сталин давал Молотову самые разнообразные поручения, где нужно было двинуть дело вперед. Так что подпись Молотова можно найти под документами самого разного содержания.
28 сентября 1942 года Сталин подписал распоряжение ГКО «Об организации работ по урану», подготовленное Молотовым вместе с уполномоченным ГКО по науке С. Кафтановым и академиком А. Иоффе. И некоторое время Молотов курировал советский атомный проект. 11 февраля 1943 года он подписал постановление ГКО «О мерах по успешному развитию работы по урану». Административное руководство и помощь ученым были возложены на М. Первухина и Кафтанова, а научное руководство – на И. Курчатова. Созданная в 1942 году спецлаборатория атомного ядра переводилась из Казани в Москву. Устанавливались обязательства наркоматов по обеспечению ученых всем необходимым[853].
Молотов вспоминал: «Чекисты дали мне список надежных физиков, на которых можно было положиться, и я выбирал. Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы, и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе – он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов, ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление. Но он сказал, что у него еще много неясностей. Тогда я решил ему дать материалы нашей разведки – разведчики сделали очень важное дело. Курчатов несколько дней сидел в Кремле, у меня, над этими материалами»[854]. В результате выбора Молотова советский атомный проект возглавил Курчатов. 8 сентября он отчитался Молотову об успешном запуске циклотрона и прибавил: «В связи с пуском циклотрона я в этом письме хочу выразить Вам горячую благодарность за помощь, которую Вы оказали строительству установки»[855]. В дальнейшем, как и в танковом деле, курирование проекта перешло к Берии.
Игорь Васильевич Курчатов. [Из открытых источников]
В поле зрения Молотова находился и широкий спектр вопросов, связанных с идеологией. 4 сентября 1943 года Сталин и Молотов встретились с Патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины Киевским и Галицким митрополитом Николаем. Молотов приятно удивил церковных иерархов вопросом о «нуждах Церкви». Нужд накопилось немало: открытие храмов, созыв Собора и выборы Патриарха, открытие духовных учебных заведений, так как у Церкви отсутствуют кадры священнослужителей. Церковь получила налоговые льготы, возможность издавать ежемесячный журнал, иметь свечные заводы, патриаршую резиденцию в Чистом переулке и др. Сталин предоставил все возможности срочно провести в Москве Собор. Его поджимали внешнеполитические сроки – до Московской и Тегеранской международных встреч нужно было, чтобы на Западе знали – религиозных притеснений в СССР больше нет. Молотов спросил Сергия, когда он сможет встретиться с делегацией Англиканской Церкви. Договорились, что сразу после Собора. Затем Молотов согласовал с иерархами текст заявления для прессы[856].
На Архиерейском соборе 8 сентября митрополит Сергий был избран Патриархом. Нормализовав отношения с Церковью, государство не стало менее атеистическим. Религиозная политика была тесно связана с внешнеполитическим имиджем СССР. Так что и это направление предстояло курировать Молотову. В частности, ему было направлена записка председателя Совета по делам РПЦ при СНК В. Карпова об организации богословского университета и о порядке открытия церквей. Предложения были приняты[857]. В 1945 году по предложению Карпова Молотов санкционировал возобновление колокольного звона в церквях.
Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). 1943. [Из открытых источников]
Государственное благоволение распространилось и на мусульманство. 10 октября 1944 года Молотов подписал распоряжение об открытии в Ташкенте и Бухаре мусульманских духовных училищ. 16 сентября 1944 года Молотов одобрил возобновление хаджа в Мекку – пока для 6 человек[858]. Распоряжением от 28 января 1945 года Молотов распорядился передать Духовному управлению мусульман Средней Азии и Казахстана ряд мавзолеев.
В ходе очередного перераспределения обязанностей 15 мая 1944 года Молотов возглавил более узкое Бюро Совмина, но был выведен из Оперативного бюро ГКО, оставшись заместителем председателя ГКО. При распределении обязанностей заместителей председателя СНК ему помимо внешнеполитических вопросов достались также наблюдение за работой Наркомюста, Прокуратуры, Комитета по делам высшей школы, АН СССР, ТАСС и Совета по делам РПЦ[859]. Оборонные вопросы, которые он прежде курировал, в основном перешли к Берии, который 16 мая был назначен заместителем председателя ГКО.