В. М. Молотов встречает генерала Ш. де Голля в Москве. 2 декабря 1944. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1623. Л. 11]
Пока Сталин и де Голль смотрели кино, Молотов и Бидо готовили текст соглашения. Договор о союзе и военной помощи был подписан 10 декабря. Роль Франции в войне с Германией никто не переоценивал, но договор поднимал значение правительства де Голля как самостоятельного игрока. Ради его подписания он согласился обменяться представителями с ПКНО, подняв тем самым статус просоветского польского органа. Так что уже и Франция стала вносить вклад в определение судьбы Восточной Европы как советской сферы влияния.
11. Архитекторы Ялтинской системы
Важнейший вопрос послевоенного устройства, в который все глубже погружался Молотов и который будет находиться в центре его внимания в послевоенные годы, – формирование Организации Объединенных Наций (ООН). Ее контуры обсуждались 21 августа – 7 октября 1944 года на конференции в Думбартон-Оксе. Общая конструкция ООН в основном повторяла Лигу Наций – безвластная общая ассамблея и полномочный Совет с постоянными членами – великими державами.
Это было первое крупное дело выдающегося советского дипломата А. Громыко. Еще в 1943 году, когда дело пошло к новому потеплению в отношениях с союзниками, и Литвинов, и Майский сделали свое дело как популярные на Западе фигуры, Молотов добился их отзыва в СССР на посты заместителей наркома иностранных дел. Это выглядело как повышение, но оба вольнолюбивых ветерана внешней политики оказались теперь под присмотром в Москве. Майский был заменен Ф. Гусевым, а Литвинов – А. Громыко. Молотов 21 августа 1943 года поздравлял молодого посла в США довольно сурово, словно вынося выговор с предупреждением: «Считаю нужным предупредить Вас о том, что новое назначение возлагает на Вас серьезную ответственность перед Советским государством, и Вы должны сделать все, чтобы с честью справиться со своими новыми обязанностями»[922].
В Думбартон-Оксе Громыко настаивал на принципе единогласия постоянных членов Совета при голосовании по содержательным вопросам. Постоянными членами Совета ООН (он стал называться Совет безопасности) должны были стать СССР, США, Великобритания и Китай (затем в этот привилегированный клуб допустят также и Францию). То есть, постоянный член Совета безопасности ООН (в том числе СССР, который явно будет сначала в меньшинстве) получал право накладывать вето на любое политическое решение, которое его не устроит. Эта позиция была согласована со Сталиным и Молотовым, так что Громыко не мог самостоятельно от нее отойти, хотя партнеры по переговорам были категорически не согласованы с этим. Ведь в случае, если источником агрессии окажется один из постоянных членов, ООН окажется бессильна противостоять ей.
Андрей Андреевич Громыко. 1943. [Из открытых источников]
Другое требование СССР, шокировавшее партнеров: в ООН должны войти все советские союзные республики. Готовясь к выдвижению этого требования, Молотов 1 февраля 1944 года провел через Верховный Совет СССР решение о преобразовании союзных наркоматов иностранных дел и обороны в союзно-республиканские. Это означало, что в республиках могут создаваться свои наркоматы иностранных дел и обороны. Разумеется, все это было формальностью. Но если для американцев советские республики были аналогом штатов, то для британцев – доминионов, которые должны были войти в ООН самостоятельно. Фактически союзные республики имели в это время меньше автономии, чем американские штаты, но формально – столько же, сколько и британские доминионы. Так что Черчилль был более податлив к идее представительства советских республик в ООН.
Участники переговоров в Думбартон-Оксе готовили материалы для учредительной конференции ООН, но сначала их должна была утвердить «Большая тройка».
7 ноября 1944 года Рузвельт был в четвертый раз избран президентом США – такое случилось единственный раз в американской истории. Это был хороший подарок Сталину и Молотову на день Октябрьской революции. Теперь Рузвельт мог присоединиться к обсуждению послевоенного раздела Европы, которое так далеко продвинулось на Московской встрече Сталина, Молотова, Черчилля, Идена и Гарримана.
16 декабря 1944 года германские войска нанесли по союзникам мощный удар в Арденнах. К 26 декабря германское наступление было остановлено. Развернулись тяжелые бои за Бастонь. 6 января 1945 года Черчилль писал Сталину: «Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях… я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть». Сталин ответил на следующий день: «Мы готовимся к наступлению, но погода не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам»[923].
8 января Гитлер дал указание об отводе войск в Арденнах. А 12 января Красная армия досрочно начала наступление, в ходе которого была освобождена Варшава, а советские войска дошли до Одера. 8 февраля в наступление перешли и войска союзников на Западе.
В феврале 1945 года Сталин выступил в роли гостеприимного хозяина, пригласив коллег в недавно освобожденную Ялту. Она была для этого куда удобнее с точки зрения безопасности, чем Тегеран. Заодно можно было продемонстрировать партнерам тот ущерб, который нанесла война Советскому Союзу. Впрочем, для участников были приготовлены «царские» условия пребывания. Американской делегации во главе с Рузвельтом был предоставлен Левадийский дворец Николая II. Там же проходили и заседания конференции. Британская делегация во главе с Черчиллем была размещена в Воронцовском дворце, часть которого была построена в английском стиле, а часть – в колониальном. Словно символ Британской империи. В Воронцовском дворце встречались главы внешнеполитических ведомств: Молотов, Стеттиниус и Иден. Советская делегация разместилась в Юсуповском дворце, расположенном между двумя другими резиденциями. Также здесь собирались совещания военных.
3 февраля Молотов встречал на аэродроме Саки Рузвельта и Черчилля. Президента усадили в открытый джип, который двинулся вдоль почетного караула. Молотов и Черчилль следовали по бокам. Молотов, таким образом, на этом мероприятии представлял Советский Союз наравне с главами других великих держав.
Ночью Молотов встретился с Гарриманом в Юсуповском дворце, чтобы обсудить повестку конференции. Было и деликатное пожелание от Рузвельта встретиться со Сталиным до начала общих заседаний. Разумеется, у Молотова возражений не было. Тем более, что Рузвельт и Черчилль встретились на Мальте по дороге в Ялту. Было решено проводить общие встречи «Большой тройки» в Ливадийском дворце, где остановился Рузвельт. Так что Сталин и Молотов могли просто прибыть пораньше.
Днем 4 февраля Молотов согласовал порядок начала конференции с Иденом, заметив при этом: «Опыт показывает, что совещания такого рода, как настоящее, не придерживаются повестки дня, хотя, конечно, желательно иметь некоторый порядок обсуждения вопросов»[924].
«Большая тройка» на Ялтинской (Крымской) конференции. Февраль 1945. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1693. Л. 53]
Затем Сталин и Молотов прибыли в Ливадийский дворец около четырех дня. Через час началось общее заседание, на котором председательствовал Рузвельт.
Для собравшейся 4–11 февраля 1945 года «Большой тройки» было ясно, что «Тысячелетний рейх» доживает последние месяцы жизни. Стороны обсудили координацию военных действий по добиванию фашистского зверя в его логове. Вечером, обедая у Рузвельта, три лидера и их соратники демонстрировали дух союзнического братства.
5 февраля перешли к политическим вопросам, центральным из которых была судьба Германии после ее капитуляции. Лидеры обсудили меры по искоренению германского милитаризма и нацизма, наказания его лидеров – чтобы Германия никогда уже не стала источником агрессии. Германии предстояло заплатить репарации натурой, причем половину должен был получить СССР. Но Молотов считал, что нужно сразу оговорить советскую долю в 10 млрд долларов[925]. Это возмещение можно было получить в форме оборудования, станков, судов, подвижного состава, германских вложений за границей и др. Протокол конференции предусматривал создание межсоюзной комиссии по репарациям в составе представителей СССР, США и Великобритании.
Черчилль и Рузвельт заговорили о том, стоит ли включать в условия капитуляции Германии слова «расчленение Германии». Черчилль предложил передать на обсуждение трех министров иностранных дел «выяснение возможности включить слова „расчленение Германии“ или другую формулировку в эту статью». Молотов отреагировал: «…задача ясна». Но на следующий день, на совещании министров выяснилось, что он не вполне понял мысль Черчилля, который допускал, что вместо жесткого слова «расчленение» может быть предложена более мягкая формулировка. Молотов поставил задачу однозначно: «…нужно зафиксировать в условиях капитуляции определенное мнение союзников о необходимости расчленения Германии» и затем предложил формулировку: «В целях безопасности в Европе союзники считают необходимым расчленение Германии». Партнеры стали возражать против такой однозначности. Еще неизвестно, можно ли это вообще сделать, каковы могут быть последствия, а формулировка Молотова не оставляет союзникам свободы действий