А вот на турецком и иранском направлениях напряженность нарастала. По договору СССР и Великобритании с Ираном 1942 года иностранные войска должны были покинуть страну не позднее, чем через полгода после окончания войны. Даже с учетом капитуляции не Германии, а Японии, это должно было случиться не позднее 2 марта 1946 года. Молотов вспоминал: «В то же время Азербайджан претендовал, – увеличить их республику почти в два раза за счет Ирана. Начали мы щупать этот вопрос – никто не поддерживает. У нас была попытка, кроме этого, потребовать район, примыкающий к Батуми, потому что в этом турецком районе было когда-то грузинское население. Азербайджанцы хотели азербайджанскую часть захватить, а грузины – свою. И армянам хотели Арарат отдать. Выступать с такими требованиями тогда было трудно. Царское правительство нахапало вокруг России районов. Нам следовало быть очень осторожными. Но попугать – попугали крепко»[982]. Это «пугание» негативно сказалось на репутации СССР, который нарушал международные договоренности и вел себя в отношении азиатских стран как империалистическая держава. Впрочем, действия СССР подавались как помощь национально-освободительному движению азербайджанцев и курдов, а также восстановление «исторической справедливости», нарушенной Турцией в 1920–1921 годах.
ЦК ВКП(б) еще 6 июля 1945 года принял постановление об организации сепаратистского движения в Южном Азербайджане и других провинциях Северного Ирана (в дальнейшем были поставлены более скромные задачи – создания азербайджанской автономии в Иране, контролируемой из Баку). На северо-западе Ирана была организована просоветская Демократическая партия Азербайджана (ДПА), которая с помощью СССР создала вооруженные отряды. Красная армия препятствовала передвижениям иранских войск, прикрывая автономистов. 12 декабря в Тебризе был созван азербайджанский Милли меджлис, который сформировал правительство во главе с С. Пишевари, которое установило контроль над регионом[983]. Также была создана курдская автономия. При этом Советский Союз добивался прав на эксплуатацию недр Северного Ирана.
Давление СССР на Иран воспринималось на Западе как угроза всему нефтеносному региону Среднего Востока. Иран хотел апеллировать к ООН, но лидеры США и Великобритании опасались, что иранский вопрос немедленно вызовет раскол между великими державами. «Проверка ООН на прочность по вопросу о действиях Советского Союза в Иране могла иметь следствием крушение только что созданной организации»[984], – писал историк И.В. Гайдук. А этого не хотели ни в Лондоне, ни в Вашингтоне, что создавало для Молотова свободу дипломатического маневра. Посоветовавшись со Сталиным, он решил сыграть в Сицилианскую защиту нападением и приказал Вышинскому поставить на Генеральной Ассамблее ООН вопрос о пребывании иностранных войск на чужой территории, размыв иранский вопрос обсуждением присутствия западных войск в Греции, Индонезии, Сирии и Ливане. Молотов не терял инициативу, в дальнейшем развивая тему присутствия войск западных государств за пределами своих границ.
Красная армия оставалась в Иране и после 2 марта 1946 года вопреки воле правительства этой страны, так что пока позиция советской дипломатии смотрелась неубедительно. При поддержке США Иран 18 марта подал жалобу на СССР в Совет безопасности ООН. Это было первое официальное обсуждение случая агрессии в этой организации, и неприятно, что обвиняемым оказался Советский Союз. 27 марта Громыко даже демонстративно покинул заседание Совбеза, требуя отложить обсуждение иранского вопроса[985]. Ведь накануне, 26 марта, Москва официально объявила о начале вывода войск из Ирана. В этом отношении механизм ООН сработал – Сталин и Молотов все же ценили престиж СССР в ООН выше, чем успех локального использования силы. Эти события способствовали охлаждению Сталина к идее создания войск ООН. 26 апреля он телеграфировал Молотову: «Это очень серьезный и скользкий вопрос. Не в наших интересах давать большие права в этом деле Совету безопасности, ибо не совсем еще ясно, против кого на деле будут направлены вооруженные силы Совета безопасности»[986].
Но советская дипломатия выходила из иранского кризиса не с пустыми руками – 4 апреля было заключено советско-иранское соглашение, которое предусматривало предоставление СССР нефтяной концессии. Азербайджанским сепаратизмом пришлось пожертвовать как отыгранной фигурой. 11 декабря по указанию премьер-министра Ирана А. Кавама иранские войска двинулись на Тебриз. Пишевари готовился к отпору, но получил через вице-консула Н. Кулиева указание Москвы: «Кавам как премьер-министр имеет формальное право послать войска в любую часть Ирана, в том числе и в Азербайджан, поэтому дальнейшее вооруженное сопротивление нецелесообразно, ненужно и невыгодно». Добивайтесь своих целей политическими средствами в ходе выборов. Пишевари подчинился указанию не оказывать сопротивление и с группой товарищей бежал в СССР. 14 декабря иранские войска вошли в Тебриз. В регионе происходили массовые аресты и казни азербайджанских активистов[987]. А 22 октября 1947 года Иран денонсировал соглашение с СССР от 4 апреля 1946 года, что стало громкой пощечиной северной державе.
Неудачным оказалось и давление СССР на Турцию. В начале марта 1946 года к ее границам приблизились советские войска, находившиеся в Болгарии и Иране. 4 марта созданная в советской зоне оккупации в Иране Курдская республика заявила о необходимости автономии курдов и в Турции. В Великобритании и США это восприняли как акты советской экспансии, что способствовало благожелательному отношению президента Трумэна к произнесенной в эти дни Фултонской речи Черчилля, критиковавшего СССР. 7 августа СССР предъявил Турции ноту «О конвенции Монтрё по Черноморским проливам», где говорилось о необходимости ее пересмотра. Конвенция ограничивала, но допускала проход в Черное море иностранных военных кораблей и позволяла Турции в случае войны запретить проход через проливы военных кораблей даже черноморских держав. Молотов требовал от Турции изменить этот порядок: военные суда черноморских держав могут проходить через проливы всегда, а нечерноморских – никогда, кроме особо оговоренных случаев (пункты 1–3 ноты). И вообще определение режима проливов должно быть компетенцией только черноморских держав (пункт 4). А как быть, если Турции будет угрожать черноморская держава, то есть, СССР? Чтобы такого не случилось, оборону проливов СССР и Турция должны организовывать совместно (пункт 5). То есть, фактически Молотов вернулся к идее создания советской базы в проливах.
Сразу после опубликования ноты в советской прессе началась кампания критики поведения Турции во Второй мировой войне. Однако Турция опиралась на поддержку Великобритании и США, которые хотя и соглашались в принципе на возможность пересмотра конвенции Монтрё, но не за счет суверенитета Турции. 22 августа Турция ответила, что согласна на проведение новой международной конференции по проливам и даже в принципе готова принять первые три пункта советской ноты, но не более того. 24 сентября последовала новая советская нота, которая более развернуто настаивала на прежних требованиях. Турецкий ответ 18 октября тоже был развернутым, турки ссылались даже на Г. Чичерина, но также без уступок. Турецкая позиция была поддержана США и Великобританией[988].
Ф.И. Чуев передает слова Молотова середины 70-х годов: «Я же ему говорил… – Молотов стал слегка заикаться, повторяя, как он обычно делал в таких случаях, первый слог слова. – Пре-пре-предъявили в конце войны туркам контроль над Дарданеллами, турки не пошли на это, и союзники не поддержали. Это была наша ошибка… Считаю, что эта постановка вопроса была не вполне правильной, но я должен был выполнять то, что мне поручили…
Милюков все время о Босфоре говорил. Русские генералы все время насчет Босфора… Выход из Черного моря!..
В последние годы Сталин немножко стал зазнаваться, и мне во внешней политике приходилось требовать то, что Милюков требовал – Дарданеллы! Сталин: „Давай, нажимай! В порядке совместного владения“. Я ему: „Не дадут“. – „А ты потребуй!“» Не хотелось Молотову продолжать дело классического империалиста Милюкова, с которым Вячеслав Михайлович боролся во времена своей юности. Впрочем, так он вспоминал в старости. В 40-е годы важнее могли оказаться прагматические соображения, угроза широкомасштабного столкновения с Западом, о котором Молотов тоже вспоминал: «И вопрос с Дарданеллами, конечно, надо было решать. Хорошо, что вовремя отступили, а так бы это привело к совместной против нас агрессии»[989]. Давишь на соседей, угрожаешь вторжением, а то и наносишь удар, а если получаешь отпор – кричишь погромче, что мол это против нас агрессия. Так было с Финляндией в 1939-м, так будет в Корее в 1950-м. С Ираном и Турцией обошлось, но последствия для СССР оказались печальными – вместо нейтральных соседей на юге СССР образовались враждебные государства, которые в опасении возобновления советской экспансии искали союза с Западом и нашли его.
Вячеслав Михайлович Молотов. 6 февраля 1946. [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1599. Л. 19]
5 марта 1946 года Черчилль, уважаемый, но отставной политик, выступил в американском Фултоне с концептуальной речью. Среди его слушателей был президент США Трумэн. Вывод бывшего члена «Большой тройки» был пессимистичен: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на Европейский континент опустился железный занавес. За этой линией располагаются все столицы старинных государств Центральной и Восточной Европы». За этим занавесом Москва насаждает коммунистические режимы, которые устанавливают «тоталитарный контроль». СССР угрожает также Греции и Турции. Противостоять этой экспансии могут страны, сплотившиеся вокруг англоговорящих государств, которые являются носителями свободы