Вячеслав Тихонов. Князь из Павловского Посада — страница 28 из 48

Разными способами добиваются создатели фильма нашей сопричастности изображаемому. Когда грузный Звягинцев (Сергей Бондарчук), будучи раненым, оказался на дне глубокой воронки, почти оврага, его пробует вытащить, спасти сестричка из тех, которых за милую курносость и физическую малость зовут «кнопками» (Татьяна Божок). Поначалу не получается: разные «весовые категории». Она пробует снова и снова… У зрителей рождается – так сняты и смонтированы сцены непосильных попыток – желание помочь сестричке, подтолкнуть… Но она и сама справляется, эта веснушчатая пигалица. А помогает ей, сколько может, сам раненый.

В контексте боев на исковерканных, кровью залитых степных просторах, по-особому воспринимаются встречи с хуторянами. На втором хуторе слывущий специалистом по женской части Лопахин идет на молочную ферму, добывает немножко молока, знакомится с дояркой Гликерией, условливается о новой встрече. Тут все прошло мирно, по-хорошему. Труднее оказалась встреча на следующем хуторе с Натальей Степановной (Нонна Мордюкова). Лопахин готов был в лепешку расшибиться, чтобы угодить колхозной красавице. Он и дров наколол, и воды наносил, и коровий баз вычистил от навоза. А когда на решающее свидание пошел, из комнаты Натальи Степановны раздался немыслимый грохот. Лопахин вскоре вышел из ее комнаты с большим фонарем под глазом. Над ним вполне понимающе посмеялись друзья.

А через час или два сбывается все то, ради чего пошел Лопахин на «подвиг» к молодой женщине. Во дворе появляется завтрак для всех оголодавших солдат. Это председатель колхоза узнал в разговоре с Поприщенко (Иван Лапиков), что не бегунцы солдаты, а герои и, отступая, дрались как следует, труса не праздновали…

Вот что писал о фильме известный кинокритик и литературовед Александр Караганов, которого Андрей Тарковский когда-то многозначительно окрестил «единственным лучом света во тьме маразма…»: «Переход остатков полка с одного рубежа на другой показан просто как пеший марш усталых людей. Но в картины перехода врезаются панорамы иного художественного строя: солдаты идут по опаленной степи на фоне заходящего солнца, в багровом мареве угасающего летнего дня: вполне бытовая проза шагающих сапог и колышущихся штыков как бы перерастает в романтический сказ о былинных героях. Рождается пафос, открывающий невидимые грани и возвышенный смысл изображаемого. Фильм обретает новую меру поэтической выразительности.

Сдержанное, строгое повествование перемежается взрывами экспрессии не только в таких лирико-эпических по характеру кадрах, но и в изображении повседневности войны. Соединение документальности и эпической поэзии не создает разностилья: фильм отмечен художественной выдержанностью, цельностью. Он в этом смысле связан со временем своего рождения: то было время, когда в советском и мировом кино шли активнейшие поиски синтеза прозы и поэзии, документальной достоверности и повышенной выразительности кадра.

Каждый новый день по-своему читает книгу истории: меняется духовный и эмоциональный мир художников, меняется зритель художественного освоения жизни. Однако есть произведения, чей авторитет остается неколебимым благодаря талантливо выраженной в них правде. «Они сражались за Родину» – из их числа. Этот фильм показал рядового солдата как подвижника, сумевшего проявить мужество духа даже в тяжкие дни отступлений и тем подготовившего будущую победу».

Постановка этого фильма оставила на сердце глубокую незаживающую рану. Осенью 1974 года, едва только завершились на натуре съемки основных эпизодов, скоропостижно скончался Василий Шукшин. Он умер в своей каюте на теплоходе «Дунай», где во время съемок жила съемочная группа. На его столе остались лежать недочитанный том Достоевского, графин с остатками коньяка (он принимал его, чтобы поднять давление), недоеденное яблоко и листы рукописи – Шукшин готовился снимать кинороман о вожаке крестьянского восстания Стеньке Разине «Я пришел дать вам волю…» Продолжая заниматься писательской деятельностью, Василий Макарович разрывался между кинематографом и литературой, не зная, не решаясь чему-то одному отдать предпочтение. Кинематографическая суета угнетала его, мешала жить, работать, думать. Он признавался друзьям, что самое дорогое в жизни – мысль, постижение, для чего нужно определенное стечение обстоятельств, и прежде всего – покой. Но его неравнодушная ко всему, беспокойная, отзывчивая душа не знала успокоения и ограничений. После встречи с Михаилом Александровичем Шолоховым в июне 1974 года Шукшин вышел от него с убежденностью: «Работать надо в десять раз больше, чем сейчас». Но главное – не проиграть. Жизнь-то всего одна. Жить ему оставалось всего четыре месяца… Роль Лопахина была признана лучшей его актерской работой в кино. Говорят, что в день его ухода поднялся страшный ветер, и пыль заволокла ослепительное с утра солнце…

Смерть Василия Макаровича Шукшина на несколько дней парализовала работу. Члены съемочного коллектива вылетели в Москву. К Дому кино на Васильевской улице нескончаемым потоком шли люди. В руках у многих была ветка калины красной (так назывался последний фильм мастера. – Н.Т.) – дань памяти замечательному актеру, режиссеру, писателю. Наша семья жила тогда неподалеку – у Белорусского вокзала, в доме и даже в одном подъезде с Арменом Джигарханяном. Я, пятиклассница, в тот день тоже не усидела на занятиях и сбежала из школы. Знала, что отец от Бюро пропаганды возложит венок, но даже страх встречи и наказания за прогул меня не остановили. Я знала Шукшина, как знали многие – по фильмам. Детское чутье подсказывало, что произошло что-то непоправимое… Вот только попасть в здание, где прощались с мастером, не было никакой возможности. Очередь пересекала несколько улиц и плотной змейкой тянулась на Васильевскую…. А вокруг буйствовало необычайно ласковое и солнечное бабье лето.

Смерть любимца съемочной группы ошеломила всех. Но работу не остановишь. Среди недоснятых сцен оказались и три с Шукшиным. Что делать? Нашли актера, ростом и статью похожего на него, дали шукшинское обмундирование и сняли «дублера» со спины – зритель подмены даже не заметил. Труднее было с озвучанием. Режиссер долго бился, слишком узнаваемым был голос артиста, пока ему фантастически не повезло: в Ленинграде отыскался актер с тембром голоса «один в один». А тут еще пришлось озвучивать и вдову, Лидию Федосееву-Шукшину, еще не оправившуюся от горя. Это блестяще удалось Наталье Гундаревой.

Бондарчук закончил фильм «Они сражались за Родину» к 30-летнему юбилею Победы. Как признавался сам режиссер, первый просмотр состоялся в приемной маршала Гречко, в присутствии министра и другого высокого начальства. Обсуждение вызвало яростные споры, которые продолжались в течение пяти часов! «Мне сделали столько замечаний, что лет пять надо переделывать картину, – признавался потом режиссер. – После этого обсуждения я семь дней ходил черный».

На экраны картина вышла к 70-летию Михаила Шолохова. И везде, где был показан фильм, он сопровождался горячим обсуждением. На премьере в станице Вешенской М. Шолохов так представил картину:

– Как автор книги, я за все отвечаю один. Коллективу сложнее. Коллективом легко ведь только батьку бить. К чести Бондарчука, он умеет сплотить единомышленников. И тут хочу подчеркнуть: Шолохов без Шукшина, Тихонова, режиссера, композитора, других участников фильма ничего не стоит. Когда хорошо звучит только первая скрипка, а нет виолончели, контрабаса, – нет и оркестра. Как бы хороша ни была первая скрипка, она так и останется одной скрипкой.

У нас сегодня некий праздник, – продолжал писатель. – Как у хлеборобов праздник урожая, у нас – праздник свершения. Поработал, попотел, потрудился – теперь пожинаешь плоды. Так все сделано или не так – это другой вопрос. Не может быть, чтобы о книге, любом другом явлении искусства существовало одно мнение. Кто-то хвалит, кто-то высказывается явно враждебно – тут требовать единодушия нельзя. Для меня важно одно: если найдет этот фильм сочувствие и благой отклик в сердцах тех, кто воевал, мы будем считать, что дело сделано. Было бы не совсем верно говорить, что это поклон тем, кто погиб. В этом, конечно, есть доля правды. Но это, прежде всего, поклон живым.

Фильм ждал всенародный успех. Он ободрял, радовал. И как следствие – писателю, постановщику и на студию «Мосфильм» нескончаемым потоком пошли письма от участников войны, ветеранов, школьников, студентов, домохозяек. Одни благодарили за фильм, другие просили помочь разыскать могилы погибших, третьи выплакивали свои нелегкие судьбы, спрашивали, как жить. Эти вопросы и исповеди ставили создателей картины в тупик – что можно ответить, чем помочь… Где и в чем та истина, открыв которую человечество стало бы счастливым? «Величайшие истины, – говорил Л. Н. Толстой, – самые простые». А постижение простого всегда было самым сложным.

Лента Бондарчука в этом смысле оказалась удивительно проста в понимании и одновременно по-философски глубока. Почти документальна в своем правдоподобии и поэтична по строю. Достоверно показав всего лишь четыре дня войны, картина поднимается до высочайшего обобщения, символа непобедимости народа, защищающего свое Отечество. В ней Бондарчук продолжил начатый еще в «Судьбе человека» показ человека в экстремальных условиях войны в его единении с окружающим его миром, в его неразрывности со всем сущим.

Этой картиной Бондарчук, как и Шолохов романом, ответил на вопросы: кто они были – те, которые сражались за Родину. Как они воевали, благодаря каким качествам смогли победить.

Уже одно это стоило того, чтобы снять фильм.

«Белый Бим Черное Ухо»

Когда Пырьев «перекрыл кислород» артисту Вячеславу Тихонову, выстоять ему помог сильный характер и сила воли. «Раз нельзя сниматься на «Мосфильме», пойду на студию им. Горького», – решил он и не прогадал. Повторимся, почти все самые удачные фильмы, принесшие Тихонову зрительскую любовь, снимались как раз на этой студии. И те же «Семнадцать мгновений», и пронзительная картина Станислава Ростоцкого «Белый Бим Черное ухо». В ней актер сыграл главную роль – Ивана Ивановича, хозяина пса, несколько видоизменив главное направление своих творческих поисков. Иван Иванович, впервые в карьере Тихонова, оказался настолько цельным, равным ему персонажем, что артисту уже не надо было никому ничего доказывать.