— Хорошо, — кивнул парень. Ему даже нравилась романтика этой погони. Он улыбался.
Проехав километров пять, водитель резко свернул направо, мимо девятиэтажного дома, — так, что с улицы их автомобиля не было видно. Колчин, уже приготовившийся к этому маневру, быстро выскочил из машины почти на ходу и вбежал в подъезд.
Водитель тут же поехал дальше. Он был счастлив, что принимает участие в настоящем деле.
Почти сразу следом за ним промчалась «Волга», номер которой Колчин на этот раз сумел разглядеть. Правда, спустя еще несколько секунд пронеслись «Жигули», чей номер показался Колчину знакомым. Ему даже подумалось, что третья машина следит за второй, но он отбросил эту мысль как нелепую. Колчин привык мыслить трезво и не любил шпионских страстей в своей работе. Переждав минут десять, он вышел и зашагал к автобусной остановке. Начинался дождь, и он поднял воротник.
Следовало осмыслить сегодняшний визит к Лукахину. Полковник оказался совсем не прост. Правда, он не сказал ничего лишнего, но дал много ключей. Кроме Фогельсона, в органы вернулся еще кто-то. Крымов, Скребнев, Ганиковский? Нужно будет с утра проверить всех троих.
Домой он не поехал, решив переночевать в кабинете. Дежурный офицер, увидев его удостоверение, ничего не сказал. Он привык, что следователи любили работать по ночам. Кроме того, в их ведомстве любопытство было предосудительным качеством характера, от таких избавлялись сразу, и офицер лишь кивнул головой, пропуская Колчина.
В своем кабинете он наконец разделся, стащил плащ, пиджак, галстук. Пистолет положил на стол. Достал кипятильник, чтобы заварить себе чай, когда в его кабинет постучали.
Он взял пистолет, переложил его в задний карман брюк.
— Войдите, — пригласил он.
Дверь открылась, и в кабинет вошел генерал Нефедов. Ничего не говоря, прошел к столу и уселся в кресло Колчина.
— Как дела? — наконец спросил генерал.
— Все в порядке.
— Твой водитель приехал, напугал тут всех. Прямо цирк-шапито.
— Не совсем цирк, но нечто похожее — это точно, — пробормотал Колчин, устало опускаясь на стул. — Я был в Подольске у Лукахина.
— Знаю, — Нефедов взял карандаш, рисуя круги на чистом листе бумаги, — дальше.
— Оказалось, что за мной следили. Две машины. По дороге я сошел, чтобы проверить. Номера автомобилей я запомнил.
— Лукахин что-нибудь сообщил?
— Он на пенсии, но рассказал много интересного. Вы ведь знаете, что бывшие сотрудники отдела «С» обычно не любят предаваться воспоминаниям. Лукахин не исключение. Правда, некоторые вещи он мне разъяснил.
— Хорошо разъяснил? — саркастически поинтересовался Нефедов.
— Чтобы я понял нормально, он сказал все что нужно.
— Что думаешь делать дальше?
— Искать остальных членов группы «Рай». Кроме Фогельсона, кто-то еще вернулся на службу в ФСК. Нужно найти одного из троих.
— Понятно. В общем, ничего конкретного по делу Бахтамова нет. Так прикажешь тебя понимать?
— Верно, — согласился Колчин, — но этот разговор мне очень помог понять психологию Бахтамова, да и всех остальных тоже.
— Пока ты занимаешься психологией, от меня требуют конкретных результатов, — проворчал Нефедов. — Напишешь подробный отчет о беседе. Ночевать здесь не нужно. Вот ключи от моего кабинета. Там есть комната отдыха, диван, уборная — в общем, все что нужно.
— Спасибо, товарищ генерал.
— Дверь закрой изнутри и никому не открывай. В приемной будет дежурить наш сотрудник, но ты все равно не открывай.
Нефедов встал, бросил карандаш.
— Столько неприятностей из-за твоего убитого полковника! Кстати, Коробова в больнице охраняют — я распорядился. У него все в порядке, будет жить. А Генриха Густавовича мы попросим выехать в Минск. Пусть еще раз посмотрит труп Иванченко. Может, действительно что-нибудь найдем. С белорусскими товарищами я уже договорился.
— Вы знали что-нибудь о деятельности группы «Рай»? — не удержался Колчин.
— Знал, — очень спокойно ответил генерал. — Понимаешь, Федор Алексеевич, шла война, а на войне как на войне. Сейчас они без дела, вот и маются, ваньку валяют.
— Мне многое нужно переосмыслить, — прошептал Колчин.
— Не стоит, — посоветовал Нефедов, — лучше занимайся своим делом. Знаешь, когда я пришел сюда впервые и узнал всю правду о тридцать седьмом годе, я заболел. На целых две недели, не мог даже думать о своей работе. Столько людей невиновных загубили, столько напрасных жертв! А потом ко мне пришел мой бывший начальник. Ты его не знал, он умер пятнадцать лет назад. И он мне очень доходчиво объяснил, что, если порядочные люди будут стесняться нашей работы, сюда будут попадать мерзавцы типа Ежова и Берии. И я пошел на службу. С тех пор и работаю. Всего хорошего.
Его шаги долго раздавались в коридоре. Нефедов шел неторопливо, будто обдумывая только что сказанное. Или вспоминая свою жизнь.
ГЛАВА 15
Ничего особенного объяснять не пришлось. Мальчик уже спал, и Татьяна Николаевна, закрыв дверь его комнаты, пригласила Дронго на кухню.
— Вы, наверное, проголодались, — тихо сказала она.
— Немного. — Только сейчас он вспомнил, что ничего не ел с утра, после скромного завтрака на Киевском вокзале.
Пока женщина была в комнате, он осмотрелся. Телефон стоял в коридоре, и он на всякий случай сел так, чтобы видеть телефонный аппарат. На кухне царил идеальный порядок, в посудомойке лежало несколько свежевымытых тарелок. Он усмехнулся. Видимо, Татьяна Николаевна приучила сына самого мыть посуду.
Она пришла минут через пятнадцать, уже переодевшись в другое, более светлое и легкое, платье. Поставила на огонь кастрюлю с борщом, нарезала хлеба, соленых огурцов.
— Вы что-нибудь будете пить? — спросила она. — Кажется, у меня есть где-то водка.
— Нет, — засмеялся он.
— Чему вы смеетесь? — удивилась она.
— Я вообще не пью спиртного, а мне везде предлагают налить. Прямо какой-то синдром.
— А вы действительно не пьете?
— Почти нет.
Она сняла кастрюлю с огня и разлила борщ в глубокие тарелки.
— К сожалению, у меня нет второго, я не ждала гостей, — улыбнулась Татьяна Николаевна.
— Вы извините, что я доставляю вам беспокойство, — немного смущенно произнес Дронго.
Ели они в молчании, словно боясь спугнуть установившуюся тишину. Окно кухни выходило во двор, и сюда почти не долетали крики с улицы, шум проезжавших машин. Закончив ужинать, Татьяна Николаевна поднялась, так же молча собрала тарелки, не спрашивая, налила ему чаю.
— Надеюсь, чай вы пьете? — спросила она.
— Обязательно. Только без сахара.
Спустя некоторое время, когда стаканы были уже пусты, он спросил:
— Скажите, вы знали Ларису Коновалову?
— Немного, — ответила женщина. — Она была красивая девушка.
— Вы не обращали внимания, у нее были друзья?
— Я видела только одного грузина, он несколько раз ждал ее у выхода. Высокий такой, красивый.
— А с чего вы взяли, что он грузин?
— Она обратилась однажды к нему при мне, назвав его то ли Вано, то ли Рева, не помню точно.
Она вдруг резко встала, собрала стаканы, с шумом бросила их в мойку.
— Вас что-нибудь смущает? — поинтересовался Дронго.
— Вы решили теперь продолжить свои допросы, — разозлилась она. — Для этого вы приехали ко мне домой.
— Сядьте, — почти приказал Дронго, — и выслушайте меня.
Она повиновалась, не пытаясь спорить.
— Мы разыскиваем этого парня. Его звали Реваз. Родители парня обратились ко мне, чтобы я помог им найти сына. Если хотите, я сейчас частный детектив. А Реваз исчез вместе с Ларисой. Вот, собственно, и вся история. Мне нужно найти либо девушку, либо ее парня, чтобы узнать, что с ними случилось. Никаких тайных намерений повредить вашему банку у меня нет. Вчера я зашел туда специально, чтобы узнать что-нибудь про Коновалову. Достаточно было мне упомянуть ее имя, как Русаков послал за мной какого-то парня. Потом, вечером, в нашей гостинице появились еще двое, которые стали душить Манучара, требуя известий о Коноваловой. В ответ сегодня мы допросили Русакова. Остальное вы знаете. Чем-то она вызвала гнев вашего вице-президента Юркова. И он теперь ищет ее, а заодно душит всех ее знакомых.
— Юрков — страшный человек, — предупредила Дронго женщина, — его боятся в банке все, по-моему, даже президент опасается. Но терпит.
— Ваш президент — очень известный в России человек. Раз он терпит Юркова, значит, он ему нужен.
— Возможно, но Юрков имеет очень большую власть в банке, он единственный, кто имеет такую же охрану, как у президента банка.
— Вы меня убедили. Завтра пойду к нему в гости. — Дронго посмотрел на часы. — Уже первый час ночи. Можете идти спать. А мне принесите какую-нибудь книгу.
— Вы не будете спать? — спросила женщина.
— Нет, я не хотел бы вас беспокоить. Мне и здесь совсем неплохо.
— Как вам будет угодно. — Она поняла, что он все-таки не доверяет ей, решив дежурить на кухне. — Книжный шкаф в столовой — можете выбрать себе книгу сами, по вкусу. Спокойной ночи, — встала она.
— Спокойной ночи, — поднялся и он. — Если разрешите, я пройду в столовую, выберу книгу.
— Да-да, конечно. — Она уже протирала стол.
В столовой действительно стоял большой книжный шкаф. Он начал смотреть книги. Они всегда говорили ему больше о хозяине квартиры, чем любые слова. Здесь были Боккаччо и Сервантес, Рабле и Золя. Дронго обратил внимание на потертые тома четырехтомного собрания Хемингуэя, несколько книг Франсуазы Саган, Эрве Базена, Поля Вилара, Робера Мерля. Он взял с полки неизвестного ему прежде Робера Андре и вернулся на кухню.
Его взгляд наткнулся на блестящий эпиграф, который Андре взял к своей повести «Дитя-зеркало». Это были слова Марселя Пруста из «Узницы»: «Когда мы достигаем определенного возраста, душа ребенка, которым мы прежде были, и души усопших, от которых мы происходим, принимаются щедро одаривать нас своими сокровищами и своей злою судьбой…»