Тата, падкая до всех новостей, только ахала да кивала. Вспомнили они с Диной все сопутствующие паре Жеглов–Кузьменко сплетни, в том числе про Юлю Васильеву и беспощадную железную кнопку. Девчонки всё бубнили, перебивая друг друга, а я в очередной раз удивилась изворотливости Лили. Ах, как хорошо она обыграла свою обязанность «чистосердечного признания», тонко рассчитала, когда и перед кем стоит завести нужный разговор. Как будто только сейчас до неё дошли эти безосновательные слухи. Интересно, что Кузьменко сделает, если я сейчас на весь класс спрошу: «Если ты не встречалась с Жегловым, как тогда объяснишь фразу, которую ты сказала лично мне „Он мой! Не смей даже дышать в его сторону!“?» Понятное дело, что не буду я этого делать. Для себя я всё решила, в блокнотик записала: «С Лилей не дружить, словам её не верить, общих дел не иметь». Это её выбор – как жить, как строить отношения с людьми, что для неё правильно и приемлемо. А я умываю руки.
Новость разлетелась по школе со скоростью звука, в каждом углу шушукались, переговаривались, активно обсуждали. Тут же нашлись «знающие», которые с умным видом изрекали: «Я с самого начала говорил, что это всё лажа». А какой движ начался у всех особей женского пола средней и старшей школы! Девчонки вмиг приосанились, красили губы, поправляли причёски, стреляли глазками в проходящего мимо Жеглова. Тому приходилось передвигаться по коридорам на крейсерской скорости, чтобы миновать всех желающих пофлиртовать. По лицу было видно, что он злой как чёрт – сообразил, видимо, что нужная ему правда вылезла боком: вселила надежду в сердечки любвеобильных школьниц, не теряющих надежду заполучить самурайское внимание. Объявить всей школе, что первый красавец свободен, – будет похлеще, чем растормошить осиное гнездо.
Уроки наконец закончились. Я распрощалась с Татой перед школьными воротами, напомнив, что жду её к трём, назвала адрес. Подруга в ответ закивала, задорно блестя глазами, и вприпрыжку, не хуже, чем её Тим, ускакала домой.
К назначенному времени у меня всё было готово: квартира убрана, чай заварен, запасы вкусняшек пополнены. С фантазией у меня не очень, поэтому снова на тарелке горкой лежали эклеры, маняще блестя своей шоколадной помадкой. Звонок в дверь раздался точно после слов радиодиджея «В Москве – пятнадцать часов».
– Ты под дверью выжидала, что ли? – с улыбкой спросила я, открывая дверь.
– Точность – вежливость королей! – с умным видом произнесла прибывшая и улыбнулась в ответ.
Гостья потребовала экскурсию по нашим двухкомнатным хоромам. Вдоволь наохавшись на разноцветный глянец всё ещё висящих под потолком шариков, поумилявшись на мои детские фото в рамках на мамином комоде, Тата пристроилась на одном из табуретов перед окном кухни с шикарным видом.
– Как красиво! – Она подалась вперёд, ближе к оконному стеклу, любуясь раскинувшейся внизу панорамой всё ещё золотого парка.
– Этот вид – визитная карточка нашего дома, – сказала я, ставя на подоконник чашки с горячим, ещё дымящимся чаем.
Ничто так не располагает к беседе, как отличная погода и вкусные пирожные. Сначала мы перебрасывались ничего не значащими общими фразами, осторожничали с вопросами, прощупывая почву. Постепенно разговор перешёл на более личные темы. Я рассказала о разводе родителей, Тата – о своей семье. Оказывается, помимо Тима, он же Тимофей, у неё был еще один младший брат, полуторагодовалый Егор, а ещё с ними жила бабушка, папина мама. С информацией о себе она расставалась неохотно. И когда я без всякого укора сказала ей об этом, услышала в ответ:
– А кому интересно про меня слушать? Я ведь самая обыкновенная серая мышь. Ни выдающихся способностей, ни интересных увлечений, ни богатых родителей. Ты знаешь, у меня ведь до сих пор нет настоящей близкой подруги. – Тата не жаловалась, просто делилась фактами. – С первого класса все девчонки как-то быстро разбились на парочки, а я была тринадцатой, лишней. Мне хотелось дружить со всеми, в итоге получилось, что ни с кем. Я старалась привлечь внимание и вызвать интерес и заметила, что это получается, если я рассказываю что-то интересное, какие-то новости, слухи и тайны. Я заполучила их внимание, но зато стала считаться болтушкой, с которой тем более не хотелось дружить.
Она замолчала, отвлёкшись на пирожное, и я, пряча виноватый взгляд, отвернулась к окну, потому что сама думала о ней именно так, как и все, – болтушка-простушка. Но это было тогда, честно, сейчас всё по-другому. Я глубоко вздохнула, зажмурилась, как перед прыжком в воду, и начала рассказывать. Про Фила, про его просьбу, выставку, правду о его приезде в школу, о том, что использовала Тату, чтобы пустить слух о «брате». Подруга слушала внимательно, сосредоточенно, местами хмурилась, крутила на подоконнике за ручку пустую чашку, но не перебивала. Я прервала свой монолог, чтобы снова налить чая, но Тата остановила, сказав, что чёрный кофе сейчас больше подойдёт. Кофе так кофе. И снова наполненные чашки стояли перед нами. Отхлебнув горький нелюбимый кофе, я снова заговорила. Теперь была очередь Жеглова. Нет, историю с пари я не готова ещё поведать миру, да и понимание того, что эти недоотношения могут закончиться в любой момент, не давало мне повода рассказывать о них, как о чём-то значимом. Зато я поведала про расследование, ссору Жеглова с Беловым и его ультиматум Кузьменко. Чем больше я говорила, тем больше становились Татины глаза.
– Так вот почему ты сегодня даже бровью не повела, когда Дина новостью делилась!
Я кивнула и, немного помолчав, добавила:
– Я рассказала тебе всё это, потому что чувствовала вину перед тобой. А ещё уверена, что наш разговор не выйдет за стены этой кухни. – Я посмотрела ей прямо в глаза. – Тат, ты хорошая, я хочу дружить с тобой. По-настоящему.
Призналась и смутилась. Отвернулась к окну. Может, я переборщила с исповедью?
– Разве у тебя нет подруг? – Голос Таты звучал глухо, немного недоверчиво.
– Я спортом занималась с самого детства, гулять некогда, в школе тоже особо ни с кем не сошлась. Общалась со всеми, как и ты, но дружить… – Я отхлебнула остывший кофе и скривилась. – Ближе всех, наверное, Настя с тренировки, Вашура и Попова, я тебя с ними потом познакомлю, если захочешь. Но сейчас…
Меня перебил настойчивый звонок в дверь, не домофон, как это должно быть, а именно квартирный звонок. Мы переглянулись, я была не менее удивлена, чем Тата. Звонок повторился, подгоняя меня в коридор.
– Думал, тебя дома нет. – Жеглов по-хозяйски ввалился в квартиру и принялся разуваться, даже не взглянув на меня.
Ошарашенная его наглостью, я молча смотрела на него, а в висках пульсировало: «Там же Тата на кухне…» Но Тата уже стояла рядом, выглядывала из-за моего плеча и, наверное, была не менее удивлена, чем я.
– О, Калинина, привет. – Зато Самурай нисколько не смутился присутствием одноклассницы. – А ты тут что делаешь?
– Чай пью, – пискнула та.
Судя по голосу, борьбу со стынущей в жилах кровью она явно проигрывала.
– А вкусненькое есть?
Тёмные глаза Жеглова блеснули от предвкушения. Вот же непробиваемый тип! Его хоть что-нибудь может смутить? Я наконец пришла в себя и спокойно сказала:
– Эклеры и бутеры. Будешь?
Я вернулась на кухню, Тата семенила следом, придерживая меня за локоть, то и дело оборачиваясь на страх всей своей школьной жизни, на входе в кухню изловчилась, обогнала меня и уселась на облюбованный ранее табурет. Жеглов остался стоять возле стены, деликатно оставив второй табурет для меня. Я, включив хозяйку, загремела блюдцами и чашками, поставила на плиту чайник, кинув вновь прибывшему через плечо:
– Принеси себе из зала стул, не стой.
Жеглов вышел, а Тата тут же затараторила:
– Сенька, как так?! Почему он тут?
– Мы живём в одном подъезде и к химии у меня готовимся. – Надеюсь, такое объяснение её устроило. Я честно не понимала, зачем ещё, кроме химии, он может ко мне припереться.
Жеглов вернулся в кухню со стулом, и Тате пришлось повременить с вопросами. Парень устроился между нами, отодвинув стул немного дальше от подоконника, потому что втроём мы за ним не вмещались. Длинными руками он легко дотягивался до тарелки с пирожными («Идите, сладенькие, к папочке!»), численность которых быстро сокращалась. Краем глаза я видела, в каком Тата шоке от его поведения и от того, как спокойно мы с Жегловым общаемся. На самом деле я была как натянутая струна, боясь, что Самурай ляпнет что-нибудь не то. Хотя у нас же договор, а в нём пункт о неразглашении. Кто его знает… С Беловым же не прокатило. Из-за волнения мои глаза бегали, руки слегка подрагивали. От разоблачения спасло то, что подруга больше внимания теперь уделяла Самураю, а не мне.
– Где эклеры брала? – спросил меня Жеглов с набитым ртом.
– В угловом, на Октябрьской.
– Невкусные. В кондитерской на проспекте лучше, – вынес он свой вердикт.
– Судя по тому, как ты их лопаешь, точно невкусные, – парировала я.
Слово за слово, шутка на шутку, и вот в нашей беседе уже трое. Тата окончательно пришла в себя и, активно жестикулируя, рассказала очередную хохму из школьной жизни. Жеглов на удивление внимательно её слушал, громко смеясь и вставляя смачные комментарии в нужных местах. И теперь я удивлялась, как быстро они сошлись: та, которая боялась его взгляда с самой началки, и тот, который считался неприступным королем школы. Так здорово было на душе от их улыбок, счастливых лиц. Мне захотелось ещё больше узнать их обоих, стать ближе, сдружиться, чтоб как в мамином любимом сериале «Друзья»: пить чай или кофе, пусть не в кофейне, а здесь, на моей кухне, весело болтать, шутить и знать, что наша дружба на долгие годы. Устала я быть одиночкой, хочу разговоров по душам, долгих прогулок в шумной компании. Хочу знать, что у меня есть человек, которому можно позвонить хоть в два часа ночи, не важно, с радости или тоски, и мне ответят. Хотя насчёт Самурая и ночных звонков, я, конечно, погорячилась. Этот спросонья пошлёт и глазом не моргнёт. Но Татка, она всё-таки классная!