– Сень, что-то случилось? – Голос мамы снова звучал обеспокоенно.
– Ничего страшного. Давай об этом завтра поговорим. Я ужасно устала.
Глава 25Бессонная ночь
– Мам, а что важнее: любовь или гордость?
Я лежала на диване к ней спиной, свернувшись калачиком. Так тепло и спокойно мне сейчас было.
– Не думаю, что ты имеешь в виду именно гордость. – Мама, медленно перебирая мои волосы, задумалась на секунду, чтобы продолжить: – Скорее всего, это страх, что любимый человек может причинить боль. Словом, поступком, непринятием чувств. Ты должна понимать, что в тебе сильнее: любовь или страх?
Я прислушалась к внутреннему голосу и поняла, ведь действительно боюсь: что Матвей меня не любит, даже не так, что я ему не нравлюсь; что рассмеётся мне в лицо, если я признаюсь в своих чувствах первой; что наша ссора навсегда и я не смогу с ним даже разговаривать.
Мама не расспрашивала, ждала, пока я сама решусь на откровения. Я выдавала их порциями, долго подбирая слова и собираясь с мыслями.
– Мы поругались.
– Ты про Матвея?
– Да. Из-за Фила. – Надо было бы пояснить, но говорить про Зиберта совсем не хотелось. – Тата говорит, что Жеглов ревнует.
– Всё образуется. – Теперь мама гладила меня по спине.
– Знаю, знаю. Ты скажешь: «Через много лет ты вспомнишь сегодняшний день и посмеёшься». Но его надо ещё пережить, этот «сегодняшний» день. А я не умею. И мне тяжело.
– И что ты будешь делать?
– Можно я похандрю немного? Буду лежать, смотреть в потолок, слушать слезливые песни и жалеть себя. Только сегодня, ладно?
– Если тебе станет от этого легче…
– Не станет, – уверенно заявила я, – но хочется так…
На том и порешили. Я лежала, отказывалась есть из-за потери аппетита, ходила по квартире, закутавшись в одеяло, словно привидение, долго сидела в кухне на подоконнике, бездумно уставившись в окно. Звонила Тата, но поболтали мы всего пару минут: я заверила, что со мной всё хорошо – на больше меня не хватило. К нам собирался папа, но от вчерашней грозной Анны Александровны, как и от её требования «Приезжай, Серёжа», сегодня не осталось и следа. Родители достаточно долго о чём-то разговаривали по телефону и в конечном итоге сошлись на «семейном ужине на троих» в очередном ресторане.
– Только не сегодня. И не завтра, – высказала я своё пожелание из одеяльного кокона и снова вернулась к окну.
Неожиданным стал звонок Насти Поповой:
– Сень, привет. Как ты?
– Нормально, – ответила я безэмоционально, надеясь, что она по моему голосу поймёт, насколько низок мой энтузиазм к продолжению беседы.
– Мы с Настей вчера, наверное, что-то не так сделали…
– Забей. Вы ни при чём.
– Блин, я себя виноватой чувствую, – Попова почти хныкала в трубку, – а ведь всё должно было быть не так… И новость я тебе так и не рассказала…
– Что за новость? – Хандра хандрой, но от любопытства мне прививку не ставили.
– Не думаю, что сейчас уместно… – Попова откровенно маялась сомнением на том конце трубки.
– Да говори уже, раз начала! Ты же знаешь, я теперь не отстану.
– Короче… В общем… я с Артёмом встречаюсь.
Вот не видела её, но была уверена, что Настька сейчас глаза зажмурила в ожидании моей реакции на услышанное.
– На длинного повелась, – не могла не подколоть я подругу, но впервые за день улыбнулась от души, действительно радуясь за неё.
– Сень! Не называй его так!
– Я ещё первого сентября поняла, чем это твоё «разведу длинных на мороженку» кончится.
– Он меня потом провожать пошёл… – Судя по голосу, Настя тоже улыбалась.
– Всё с вами понятно! Ну что ж, совет вам да любовь! – Ни капли зависти в моих словах не было, только искренняя радость за подругу.
Разговор с Настей действительно смог отвлечь меня от хандры, вернул в тёплый сентябрьский вечер, в котором мы с баскетболистами зависли после тренировок в кафешке. Ещё тогда мне показалось, что Артём слишком учтив с Поповой, и сел он рядом с ней, опередив – на самом деле просто оттолкнув Алана – неспроста. Настя оказалась ещё той кокеткой: глазками стреляла, ресничками хлопала, мило улыбалась и от нескромных шуток заливалась нежным румянцем. Эх, Артёмка, у тебя просто не было шанса!
Новый телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Сама не заметила как, но задремала. Кто сказал, что гаджеты и технический прогресс облегчают людям жизнь? Они её портят! Вот как сейчас: человек отдыхал, а эта бездушная машина продолжала звонить. Хотела сбросить вызов, но желание нахамить пересилило.
– Да, – не очень приветливо проскрипела я в трубку, увидев на экране незнакомый номер.
– Ксения, здравствуй. Извини, если отвлекаю. Это Лариса Владимировна.
Голос в трубке казался чужим, но имя заставило меня резко сесть, а сердце заколотилось:
– Здравствуйте.
– Я знаю, что вы с Матвеем немного… – Женщина на том конце замялась, подбирая нужное слово. – …повздорили. Но мне больше не к кому обратиться. Мы с мужем сейчас в Москве…
Я бежала по ступенькам вниз, забыв, что в нашем доме есть лифт. А в голове вспышками появлялся голос Ларисы Владимировны:
– Он заболел ещё в четверг… температурил всю ночь… просила остаться дома, но он всё равно пошёл в школу, хоть и опоздал к первому уроку. – В то время как я эгоистично думала, что он не пришёл на химию из-за меня. – …В субботу под снег с дождём попал, ноги промочил, и стало хуже… с нами не поехал, остался дома… а сегодня я ему дозвониться не могу…
Чёрт! Чёрт! Почему я была уверена, что ему стало хуже из-за меня?
Когда же третий этаж?! Я, запыхавшись, остановилась напротив нужной двери, за которой лежал запасной ключ от квартиры Жегловых. Позвонила, а в ответ тишина. Снова нажала на звонок, теперь настойчивее, потому что Лариса Владимировна сказала, что бабушка Валя точно дома. Время тянулось бесконечно, пока звук шаркающих тапок приближался к двери. Наконец дверь открыла старушка с поджатыми губами и нимбом из седых, будто накрученных на мелкие папильотки, кудряшек. Подозрительно щурясь на меня, спросила:
– Чего трезвонишь?
– Вот, – я протянула ей свой телефон, нажав кнопку вызова рядом с номером Ларисы Владимировны.
Бабулечка слушала внимательно, изредка кивала, но на меня смотрела всё так же пристально.
– Лара, я поняла, не паникуй, – подала она голос. – Всё сделаю.
Договорив, сунула телефон мне в руку и снова скрылась в тёмных недрах своей квартиры. Тут же её место на пороге заняли два кота, больше похожие на сторожевых псов. Они, не отрываясь, смотрели на меня и били своими хвостами по полу, отчего я даже шевельнуться боялась. Тапки снова зашаркали в сторону входной двери. Бабушка Валя протянула мне заветный ключ, но руку свою сразу не разжала:
– Как зовут?
– Ксения, – ответила я, стоя с протянутой рукой, словно подаяние просила.
– В какой квартире живёшь?
– Сорок восьмая.
– А, новенькие. Я тебя запомнила. – После этого ключ оказался в моей ладони, а дверь с шумом захлопнулась перед моим лицом.
Бежать на тринадцатый этаж по ступенькам было неразумно, и я шагнула в сторону лифта, который по известному закону подлости ехал ко мне очень долго. Через несколько долгих минут я стояла перед дверью с номером 67, но не могла заставить себя повернуть ключ в замке. Я знала, что Лариса Владимировна томится в ожидании моего звонка («Позвони мне сразу, как попадёшь к нам»), а у меня всё не получалось унять дрожь в руках, да и во всём теле. Выдохнула. Дверь отворилась, впуская меня в душную темноту чужой квартиры.
– Матвей?
Ответом мне стала тишина, которая казалась зловещей, давила на психику, заставляя думать о худшем. Из-под двери зала пробивался тусклый свет. Я резко открыла её, отшатнулась и осела на пол. На диване, прикрытый тонким пледом по самую шею, с закрытыми глазами лежал Матвей. Его хриплое, рваное дыхание не позволило думать о самом плохом. Справившись с шоком, я на коленях в полумраке (был включён только торшер в дальнем от входа углу комнаты) подползла к нему, зацепив ненароком табурет с наставленными на нём чашками, блюдцами, россыпью блистеров с какими-то таблетками. От толчка не удержался, свалился на ковёр термометр, благо был в футляре. Я потянулась рукой к лицу Матвея, бледному, осунувшемуся, прижала ладонь к пылающему, но сухому лбу. От холодного прикосновения тот вздрогнул, но глаз не открыл.
– Лариса Владимировна, он дома. Очень горячий… – Стоя на коленях, я аккуратно оттянула ворот футболки и поставила больному градусник: – Измерю температуру и перезвоню.
Я прислонилась спиной к дивану и огляделась вокруг. Телефон Матвея валялся невдалеке без признаков жизни, сбоку от дивана стояли пустые бутылки из-под минералки. Я ни о чём не могла думать в тот момент, чувства будто отупели: ни жалости, ни угрызений совести, ни страха. Запретила себе плохие мысли. Зато почувствовала сильное желание делать что-то правильное, полезное. Я собрала по комнате мусор, отнесла грязную посуду на кухню, поставила на плиту чайник. Вернулась, проверила градусник. Ничего утешительного, точнее, всё было очень печально.
– Тридцать девять и шесть, – сообщила я в трубку.
На другом конце зашумели, обеспокоенно загомонили. Из общего гвалта ухо выхватывало бас Глеба Васильевича, слышался голос Ларисы Владимировны.
– Ксения, я беру билет на ближайший поезд, – взволнованно сказала она, – но всё равно раньше утра не получится…
– Я побуду с ним до вашего возвращения, – заторопилась я, зная, что не смогу оставить небезразличного мне человека одного в таком состоянии. Да и любого другого не бросила бы.
– Уверена? – Я кивнула, а Лариса Владимировна, словно увидев это, продолжила: – Тогда так. От такой температуры ему поможет только одно. Иди сейчас в кухню…
Я суетилась на чужой кухне, выполняя чёткие указания хозяйки по телефону. Достала нужные таблетки, отмерила дозы. Нашла в холодильнике ещё одну бутылку минералки. Пообещав, что скоро перезвоню, вернулась в зал.