– Вернёмся к поцелуям после того, как ты выздоровеешь.
Матвей не сопротивлялся, движение губ под ладонью говорило о том, что он попытался усмехнуться. Силы его вмиг покинули, и он завалился спиной на постель. Я по инерции подалась вперёд, но устояла. Сделала пару глубоких вдохов, прежде чем снова решилась посмотреть на его лицо. Матвей казался безмятежно спящим. Я закинула его ноги на кровать. Оставалось последнее испытание. Я убрала волосы, прилипшие к мокрому лбу Матвея, погладила по щеке, укрыла одеялом, засунула свои руки под него и, взявшись за штаны по бокам, с силой сдёрнула их до щиколоток. Матвей рефлекторно зашевелил ногами, доделывая работу за меня, и пинком вытолкнул мокрые штаны из-под одеяла на пол. Я подцепила их рукой, как краном, на негнущихся ногах вышла из комнаты, и, только закрыв дверь, позволила себе растечься безвольной лужицей на пороге. За что мне такое испытание силы воли?!
Потом я, стараясь успокоиться, отпаивала чаем уже себя. Умылась холодной водой и некоторое время не разрешала даже подходить к двери в комнату Матвея. Чтобы чем-то занять мысли и руки, убрала в зале, навела порядок в кухне. Усталость дала о себе знать, и я всё активнее стала клевать носом. Полчетвёртого утра температура у Матвея упала до тридцати семи. Теперь можно было расслабиться. Я напоследок напоила его шиповником с мёдом, перетащила из зала в его комнату кресло и, кое-как устроившись в нём, забылась беспокойным сном.
Глава 26Право на третий вопрос
Я думала, что из-за волнения буду спать чутко. По факту, судя по глубокому провалу, в который я рухнула, силы свои я переоценила и вряд ли бы проснулась от шороха или шёпота. Из лап Морфея меня смогла выцепить только дикая боль во всём теле из-за неудобной позы. Я заворочалась под тонким пледом, стараясь перевернуться на спину. «Выпрямляем левую ногу, носок максимально натянут; теперь правую руку, кисть в позиции алёнже[10], вторая нога…» Услышав хриплый вскрик со стороны кровати: «Что за чёрт?!», я скинула с себя плед, резко села и повернулась на голос Матвея:
– Доброе утро. Как самочувствие?
Тот смотрел на меня во все глаза сначала испуганно и напряжённо, постепенно расслабился и откинулся на подушку:
– Керн, твою ж дивизию! Я думал, у меня глюки из-за температуры – нападение человекообразных пауков-гигантов. А это ты в кресле барахтаешься, конечности свои вытягиваешь.
– У тебя снова температура? – Это единственное, что мой мозг уловил в услышанном.
…Мне хватило двух шагов, чтобы оказаться возле кровати Матвея. Я положила свою руку ему на лоб:
– Даже если температура и есть, то незначительная, – констатировала я.
И только теперь я заметила, как Матвей смотрел на меня. Видимо, его очень удивили мои спокойствие и отрешённость. Попутно я вспомнила, что на мне из одежды только футболка, причём его, Матвея. Пришлось вернуться к креслу и обернуться пледом на манер сари. Я чувствовала свербящий пристальный взгляд между своих лопаток, но продолжала двигаться как можно спокойнее.
– Ты можешь мне объяснить, что здесь происходит? – не выдержал Матвей. – Почему ты без штанов спишь в моей комнате в кресле? – На секунду завис, заглянул под своё одеяло, и мне прилетел новый вопрос: – Почему я без штанов?
– Если не вдаваться в подробности, я тебя лечила, чтобы ты мог дожить до приезда своей мамы. Закончим пока с вопросами, – решительно обрубила я, видя его попытку продолжить допрос. – Мне нужно заняться завтраком. А ты полежи ещё.
Дверь в комнату Жеглова закрылась за моей спиной. Странно, но сейчас я не чувствовала замешательства и не млела от его пристальных взглядов. Бессонная ночь и усталость притупили мои чувства, что неплохо сыграло мне на руку, зато снабдили тупой головной болью и тёмными кругами под глазами. Из положительного – пришло облегчение от понимания, что мы пережили кризис.
Прибираясь под утро на кухне, я откопала в недрах морозильника куриное бедро, из которого решила сварить диетический супчик. Каждый раз, когда я болела, мама варила мне суп-лапшу, и это блюдо я могла воспроизвести с лёгкостью (куда уж найти рецепт проще). Поставила воду на бульон, почистила зубы, наполовину переоделась в своё. Оказалось, футболку я вчера развесила плохо, и она всё ещё оставалась влажной; со штанами повезло больше, у них сыроват был только пояс, который неприятно холодил кожу, но выбора не оставалось.
Я вернулась на кухню, зажгла газ под чайником и с головой ушла в готовку. Сняла с бульона пенку, несколько раз пробовала на соль, почистила и нашинковала репчатый лук. Когда потянулась к полке, на которой стояла банка с лапшой, боковым зрением уловила, что, привалившись плечом к стене и скрестив руки, за мной с интересом наблюдал Матвей. Вздрогнув от неожиданности, я нечаянно сбила деревянную мельницу с перцем. Громкого падения не случилось: я резко наклонилась вбок и вниз, вытянула руку и поймала мельницу сантиметрах в двадцати от пола.
– Да ты ниндзя! – прокомментировал Матвей мой успех.
– Когда тебе в голову и корпус прилетит булава раз сто, ещё не таким ниндзей станешь.
Я поставила приправу на место и вернулась к своим кулинарным делам.
– Ты зачем встал? Нужно что-то? – бросила я через плечо, чувствуя спиной пристальный взгляд Матвея.
– Как так получилось, что мы провели ночь вместе?
Судя по настроению и манере речи, ему действительно стало легче. А значит, от вопросов мне было не отвертеться.
– Твоя мама попросила об этом. – Я решила копировать его интонацию.
– Да неужели?
– Не веришь – позвони. Откуда я, по-твоему, узнала, где взять запасной ключ от вашей квартиры? Кстати, телефон твой сдох, а зарядку я не нашла.
Я надеялась, что он ринется спасать свой мобильный, но, видимо, на кухне у него дела были поважнее, чем разрядившийся телефон, раз Матвей даже не шелохнулся после моего замечания. «Ну, как знаешь, у меня тоже дела». Я достала из кастрюли курицу, выложила её на тарелку и, не дожидаясь, когда остынет, начала отделять мясо от костей.
– А что с твоими волосами? – судя по переместившемуся звуку, теперь Матвей сидел за столом.
– Пришлось принести в жертву, чтобы тебе стало легче, – усмехнулась я и развернулась к нему. Интересно, он видел тот мульт[11], который я имела в виду?
– Я серьёзно. – В голосе Матвея не было ни намёка на смех.
– Куда уж серьёзнее, – настаивала я на своей версии, – посмотри, какой бодрый проснулся.
Он, не отрываясь, смотрел на меня, плотно сжав губы. И снова я на удивление спокойно выдержала его взгляд. Мне хотелось, чтобы Матвей и дальше продолжал задавать свои вопросы, хотелось слышать его голос, быть рядом с ним, даже несмотря на усталость и недосып. Руки чесались свободно гладить его по щеке, держать его ладонь в своей. Просто смотреть на него, как ночью. Поэтому начала говорить сама, стараясь распалить его воображение:
– А ещё я тебя отпаивала чаем, обтирала уксусом, водила в туалет, переодевала…
Моя ставка сыграла – в тёмных глазах Самурая появилось пламя. От вида этих всполохов моё сердце забилось быстрее и участилось дыхание.
– И я безропотно позволял так с собой обращаться? – с сомнением переспросил Матвей.
– Ты был верен себе, отбивался до последнего. Но, – я понизила голос, добавляя в него интриги, – я была очень настойчива.
– Мне есть за что извиняться? – вкрадчиво спросил Матвей, продолжая буравить меня взглядом.
И тут я словно удар под дых получила: вспомнила его жаркую руку на своей талии, приближающиеся губы, горящие то ли лихорадкой, то ли желанием карие глаза.
…Ты снишься мне?..
Я замешкалась с ответом, потупилась, стараясь угомонить дремавшую до этого момента чувственность. Матвей стал похож на заведённую пружину, готовый… не знаю… притянуть меня за руку к себе или самому подойти ближе. Его решимость к действию выражалась в силе, с которой он сжал левой рукой столешницу. Я затаила дыхание в предвкушении, готовая броситься к нему, когда он решится сделать первый шаг… Воздух вокруг нас вибрировал, закручивался воронкой, подталкивал друг к другу…
– Матвей! Ксения! Дети, вы где?
Голос Ларисы Владимировны разрушил наваждение, раскидал нас в разные стороны: он откинулся спиной на стену, я отвернулась к плите. Жеглова-старшая влетела на кухню, даже не сняв пальто, раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Напряжённое, застывшее маской ожидания лицо ожило, как только она увидела своё чадо живым, хоть и не вполне здоровым.
– Сын! – Она расцеловала его в обе щёки, не обращая внимания на протесты и не смущаясь моего присутствия. – Я думала, не доживу до утра, сердце кололо нещадно всю дорогу.
– Мам, мне лучше, не переживай так.
– Как же лучше?! – Лариса Владимировна прижалась губами к его лбу. – Вон, температуришь ещё.
Я бы уже с удовольствием ушла домой, но незаметно проскочить мимо Жегловых у меня вряд ли получилось бы. Поэтому решила закончить начатое: я налила в плошку готовый суп, добавила в него порезанное кусочками мясо, поставила на стол перед больным. Теперь и на меня обратили внимание.
– Ксения, золотце! Тяжело тебе пришлось, девочка. А ты ещё суп успела приготовить. – Лариса Владимировна освободила из своих объятий Матвея и сжала мою ладонь. – Я так тебе благодарна!
– Не стоит, – смущённо перебила я. – Теперь он в ваших руках. Я пойду, мне нужно хорошенько выспаться.
Я не успела договорить, как освобожденный из материнских объятий и, видимо, крайне оголодавший Матвей тут же набросился на еду, став равнодушным ко мне и моим словам. Так сосредоточился на еде, что даже не кивнул, когда я вышла из кухни.
И снова дома меня встретила записка вместо мамы. Ещё бы, сегодня же понедельник.
Рядом лежала капсула. Я послушно выполнила указание, написала маме сообщение, что я уже дома, и забылась на целый день мёртвым сном.