Поэт Давид Самойлов, начавший свою войну в 1942 г. на страшном Волховском фронте под Тихвином, свидетельствовал: «Портила качество человеческих отношений на фронте, а может быть, вообще снижала высокое самоощущение нации – сталинская бацилла недоверия и взаимной слежки, распространившаяся и на фронт». И тем не менее разговоры на фронте были весьма откровенными, невзирая на разнообразных «осведомителей».
«Как очевидец и как историк свидетельствую, – писал Михаил Гефтер, ушедший на фронт добровольцем, едва окончив истфак МГУ, – 41-й, 42-й множеством ситуаций и человеческих решений являли собой стихийную десталинизацию», «в тяжких испытаниях войны возродился – вместе с чувством личной ответственности за судьбы отечества – и личный взгляд, вернее, зародыш личного взгляда на то, каким ему, отечеству, надлежит стать уже сейчас и тем паче в будущем».
Формирование нового взгляда ускорялось под влиянием прежде недоступной информации. Война тесно сводила людей, не имевших шансов сдружиться в мирной жизни. Плечом к плечу оказывались крестьяне и инженеры, недоучившиеся студенты и недавние заключенные. Для многих горожан открытием стали обычные рассказы об ужасах коллективизации и о том, что деревня живет впроголодь. 12 июля и 24 ноября 1941 г. указами Президиума Верховного Совета СССР было освобождено из мест заключения свыше 600 тыс. человек, из которых 175 тыс. немедленно попали в действующую армию, именно с этого момента стали широко распространяться сведения об устройстве и населении ГУЛАГа.
Процесс «стихийной десталинизации» не коснулся, однако, самого Сталина. Критика, как правило, не касалась никого выше фронтового начальства и в исключительных случаях переходила от персональных оценок к политическим обобщениям. Тем не менее фронтовой опыт стимулировал в людях способность вариативно мыслить, критически оценивать ситуацию и не принимать наличное положение дел за единственно возможную реальность. С войны пришел человек, обладающий опытом сравнения родных порядков и быта с европейскими (за рубежами СССР побывало 7 млн солдат и офицеров). «Контраст между уровнем жизни в Европе и у нас, контраст, с которым столкнулись миллионы воевавших людей, был нравственным и психологическим ударом», – вспоминал Константин Симонов. Особенно врезались в память солдат повсеместно железные крыши крестьянских домов и брошенные во дворах велосипеды (в СССР того времени – такой же символ материального преуспеяния, как позднее личный автомобиль). Психологический шок неизбежно преобразовывался в новый образ реальности, в основе которого уже не лежали идеологические клише. Эта реальность дает разные варианты развития ситуации, которая становится в какой-то степени зависимой от индивидуального выбора. И дух свободы, рожденный войной, не мог раствориться в восстановлении довоенного порядка бесследно.
Особый опыт вынесли из войны советские граждане, оказавшиеся в оккупации. Точное их число неизвестно. До войны на территориях, занимавшихся немецкими войсками на сколько-нибудь продолжительное время, проживало около 80 млн человек. Плановым порядком под руководством созданного 24 июня 1941 г. Совета по эвакуации при СНК СССР в 1941–1942 гг. было эвакуировано около 17 млн (какая доля из оккупированных позднее районов, неизвестно). Однако данные эти далеко не полны, поскольку в первые недели войны значительная часть номенклатурных работников, особенно связанных с организацией террора в 1930–1940 гг., на собственный страх и риск бежали с домочадцами и скарбом из прифронтовой полосы. Начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта бригадный комиссар А. И. Михайлов подробнейшим образом докладывал об этом в Москву начальнику Главного политуправления Льву Мехлису. 6 июля 1941 г.: «…в отдельных районах партийные и советские организации проявляют исключительную растерянность и панику. Отдельные руководители районов уехали вместе со своими семьями задолго до эвакуации районов. Руководящие работники Гродненского, Новоград-Волынского, Коростенского, Тернопольского районов в панике бежали задолго до отхода наших частей, причем вместо того чтобы вывезти государственные материальные ценности, вывозили имеющимся в их распоряжении транспортом личные вещи. В Коростенском районе оставлен архив райкома КП(б) и разные дела районных организаций в незакрытых комнатах». 11 июля 1941 г.: «Следует отметить, что ряд работников партийных и советских организаций оставили районы на произвол судьбы, бегут вместе с населением, сея панику. Секретарь РК КП(б)У и Председатель РКК Хмельницкого района 8.7 покинули район и бежали. 5 июля районные руководители Янушпольского района также в панике бежали. 7 июля секретарь Улановского РК КП(б)У, председатель РИКа, прокурор, начальник милиции позорно бежали из района. Госбанк покинут на произвол судьбы. В райотделе связи остались ценности, денежные переводы, посылки и т. п. В этом районе отдел милиции бросил без охраны около 100 винтовок…» Исследователи оценивают число советских граждан, оставшихся на оккупированных территориях, приблизительно в 70 млн человек.
При описании ужасов немецкой оккупации советская популярная литература неизменно ссылалась на Генеральный план «Ост», разрабатывавшийся в 1940–1941 гг. ведомством рейхскомиссара по вопросам консолидации германского народа Генриха Гиммлера. План этот, так никогда и не приобретший окончательную форму, предусматривал во всех своих вариантах частичное уничтожение («расово неполноценных» славян, евреев, цыган и проч.), а по большей части вытеснение коренного населения европейской территории СССР в Западную Сибирь. Остаться на месте должно было не более 15 млн местных жителей, пригодных для дальнейшего онемечивания, им отводилась роль дешевой рабочей силы для обслуживания нужд рейха и германских колонистов.
Однако редко говорится о том, что этот план был совершенно неизвестен даже высшим офицерам вермахта, мало сведущим в «расовой теории» и, как правило, этими идеями брезговавшим. Например, фельдмаршал Мориц фон Бок летом 1941 г. во время продолжительной беседы в главном штабе группы армий «Центр» с министром по делам оккупированных восточных территорий Альфредом Розенбергом впервые был ознакомлен с основными принципами переустройства СССР по плану «Ост». По свидетельству адъютанта, он «усомнился в психическом состоянии» своего гостя и его начальства, о чем и заявил ему в глаза с солдатской прямотой.
В результате режим на оккупированных территориях существенно различался в зависимости от того, находились ли они в 200-километровой прифронтовой полосе (здесь гражданская администрация подчинялась командованию вермахта) или включались в состав тыловых комиссариатов в ведомстве Розенберга. По большей части немецкая администрация в полосе ответственности вермахта не стремилась обострять отношения с местным населением и предпочитала выставлять в качестве руководства к действию публично и громогласно провозглашенные цели войны – «крестового похода Европы против большевизма».
Значительная часть населения, оставшегося на оккупированных территориях, причем не только недавно аннексированных СССР, имея весьма смутное представление о германских планах, поначалу встречала немецкие войска как освободителей от коммунистического гнета.
Типичную картину рисовал руководитель подпольного «Комитета содействия Красной Армии» в Могилеве Казимир Мэттэ в докладе Центральному штабу партизанского движения от 19 апреля 1943 г.: «Количество населения в городе уменьшилось до 47 тыс. (до войны было более 100 тыс.). Значительная часть советски настроенного населения ушла с Красной Армией или же вынуждена была молчать и маскироваться. Основной тон в настроении населения давали контрреволюционные элементы (имеющие судимость, всякие «бывшие люди» и т. д.) и широкие обывательские слои, которые очень приветливо встретили немцев, спешили занять лучшие места по службе и оказать им всевозможную помощь. В этом числе оказалась и значительная часть интеллигенции, в частности много учителей, врачей, бухгалтеров, инженеров и др. Очень многие молодые женщины и девушки начали усиленно знакомиться с немецкими офицерами и солдатами, приглашать их на свои квартиры, гулять с ними и т. д. Казалось как-то странным и удивительным, почему немцы имеют так много своих сторонников среди нашего населения. Немцы сразу после прихода в город, кроме усиленной антисоветской агитации, провели широкую вербовку в тайную агентуру, особенно молодых девушек и женщин, в том числе бывших комсомолок… Говоря о молодежи, нужно отметить, что очень резко бросалось в глаза отсутствие у значительной ее части патриотизма, коммунистического мировоззрения… Такое поведение, по-моему, явилось результатом слабого воспитания в советском духе в семье, школе и комсомоле». Дело, разумеется, было не в «слабом воспитании», а в расчете на радикальную перемену участи. Внимательный наблюдатель Павел Ильинский в написанных в 1950-е в США мемуарах так передает настроение крестьян в окрестностях Полоцка: «Убеждение в том, что колхозы будут ликвидированы немедленно, а военнопленным дадут возможность принять участие в освобождении России, было в первое время всеобщим и абсолютно непоколебимым. Ближайшее будущее никто иначе просто не мог себе представить. Все ждали также с полной готовностью мобилизации мужского населения в армию… Только теперь… зная досконально чудовищные идеологические основы Третьего рейха, мы можем понять, в какое бешенство должна была приводить столпов национал-социализма наша претензия на участие в вооруженной борьбе против большевиков. Ни о русских формированиях, ни о мобилизации, ни о приеме добровольцев не могло быть тогда, конечно, и речи! Протянутая рука была отвергнута и осталась беспомощно висеть в воздухе».
Но в зоне ответственности немецкого армейского командования были возможны случаи локального самоуправления. В этом смысле уникальной по масштабам была «Локотская республика», созданная с благословения командующего 2-й танковой группой генерал-полковника Рудольфа Шмидта, в декабре 1941 г. сменившего на этом посту Гейнца Гудериана. К лету 1942 г. в состав Локотского округа самоуправления входило восемь районов Брянской и Орловской областей с населением более полумиллиона человек. Немецкие войска с территории округа были выведены. Здесь действовало собственное правительство во главе с обербургомистром Константином Воскобойником (после его гибели в январе 1942-го во главе округа встал Бронислав Каминский), имелась правящая «Народная социалистическая партия России» (совершенно черносотенная), «государственный банк» и театр. Был собственный суд, однажды приговоривший к смертной казни двух немецких военнослужащих, уличенных в убийстве и грабеже (казнь была приведена в исполнение публично на главной площади Локтя). В округе функционировало 9 больниц и 37 сельских медпунктов, работало 345 школ, были открыты детские дома для сирот и дом престарелых, издавалась газета «Голос народа» (отчетливо антисемитская). Для обороны от диверсантов НКВД из народной милиции округа была образована «Русская освободительная народная армия», включавшая к весне 1943 г. пять стрелковых полков, зенитный и автобронетанковый батальоны (укомплектованные танками, брошенными при отступлении Красной армией). В конце августа 1943 г. ввиду приближения Красной армии эта «армия Каминского» бежала вслед за уходящими войсками вермахта и принимала участие в подавлении Варшавского восстания.