в – игуменов окрестных монастырей) кандидата в архиепископы, который затем направлялся к митрополиту для посвящения в сан. Новгородский архиепископ вершил церковный суд, хранил государственную казну, во время конфликтов мирил враждовавшие стороны и нередко выполнял дипломатические поручения в отношениях с другими княжествами. Он же выступал в качестве своеобразного нотариуса по сделкам с недвижимостью – вотчинами. У каждого из перечисленных должностных лиц был свой аппарат, каждый из них обладал в рамках своих полномочий судебной властью. Их судебные права определялись особой Новгородской судной грамотой.
Республика никогда не жила без князя. В меру воинственный и удачливый князь должен был обеспечить независимость государства от покушений со стороны других Рюриковичей и свободу торговых путей из Новгорода на «низ» – в южнорусские земли. Богатая республика имела уязвимое место: лесистые и болотистые северные почвы были неплодородными, и Новгород постоянно нуждался в подвозе хлеба. В случае политических конфликтов князья-противники тут же перекрывали торговые пути, и тогда цены на новгородском рынке взмывали в 5–10, а иногда и в 30 раз. «Резаху люди живые и ядяху, а инии мертвая мяса и трупие обрезающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы, а ини же мох ядяху, сосну, кору липову и лист, кто что замысля; а инии пакы злии человеци почаша добрых людии домы зажигати, кде чюючи рожь…» – так описывал летописец голодную весну 1231 г. в богатом городе.
Поэтому на новгородском престоле мог находиться даже князь-ребенок или его представитель-наместник, обозначавший такой союз. В случае необходимости (но далеко не всегда) князь возглавлял объединенное войско новгородцев и своих дружинников. Повседневной же функцией князя в Новгороде был суд, судебные решения скреплялись княжеской печатью. Но судил князь вместе с посадником. Победа 1136 г. навсегда поставила князей под республиканский контроль. Стандартная формула новгородского «ряда» с князем выглядела так: «А без посадника ти, княже, суда не судити, ни волости раздавати, ни грамот даяти. А без вины мужа волости не лишати». За работу князь получал судебные пошлины и доход с определенной территории, но не становился ее владельцем.
В xiii в. договоры, определявшие отношения князей с Новгородом, имели уже вполне разработанный формуляр (первый из дошедших до нас относится к 1264 г.). При заключении «ряда» князь целовал крест «на всей воли новгородской», обязывался «держати… Новгород по пошлине» (то есть по старине).
Гарантией соблюдения договора был запрет князю и его слугам приобретать в новгородских владениях земли. К тому же новгородцы были «вольны во князьях», поэтому у них не было одной «законной» княжеской династии. Приглашенный князь ставился в положение высокооплачиваемого чиновника и мог быть в любое время сменен: в случае конфликта ему «указывали путь» из Новгорода. Небольшая княжеская дружина в 300–500 человек ничего не могла поделать с многочисленным городским ополчением и боярскими отрядами.
Истоки такого порядка уходят в глубокую древность, когда родоплеменная верхушка славянских и угро-финских племен возглавила эту «федерацию». Скорее всего, именно ее потомки превратились в наследственных бояр. В отличие от других земель, где боярином становился княжеский советник или дружинник, новгородским боярином нужно было родиться: лишь представители 40–50 родов носили это звание. Археологические раскопки показали, что каждому роду принадлежало по 8–10 городских усадеб (площадью около 2 тыс. м2), на протяжении столетий не менявших своих границ. Такие клановые владения представляли собой мощные комплексы с двухэтажными боярскими хоромами (с балконами, стеклянными окнами и цветными витражами) и хозяйственными постройками, запасами, ремесленными мастерскими, с челядью и прочими зависимыми людьми.
Усадьбы каждого рода группировались в определенном конце Новгорода и держали под контролем несколько кварталов с их обитателями. Они составляли городскую опору боярских родов, являвшихся настоящими хозяевами в городе и на подвластных ему территориях. В Неревском конце господствовали Мишиничи и их родичи: Онцифоровичи, Самсоновы, Борецкие; в Славенском – Лошинские, Селезневы, Грузовы, Офонасовы; на Прусской улице – потомки Михалки Степановича. Новгородские бояре не рассредоточивались по своим вотчинам, а сидели в Новгороде, иначе они утратили бы возможность участвовать в борьбе за власть.
В Киеве и прочих землях полюдье осуществляли князь с дружиной; в Новгороде сборщиками дани стали в x – xi вв. местные бояре. Древнейшие известные берестяные грамоты – это записи долгов горожан и крестьян-смердов, хранившиеся в боярских усадьбах. Так начиналось и укреплялось боярское влияние в Новгороде. С xii в. новгородские бояре превращаются в землевладельцев, а через двести лет 90 % новгородских земель стали боярскими вотчинами. «Есть в Новгороде знатные сеньоры, которых они называют бояре. Власть этих знатнейших горожан неимоверна, а богатства их неисчислимы: некоторые владеют земельными угодьями протяженностью в 200 лье», – такими увидел новгородских «граждан» французский рыцарь Жильбер де Ланнуа в начале xv в.
Только в центре, на давно освоенных землях, боярским фамилиям принадлежало около 80 тыс. гектаров. Там находилось примерно 20 тыс. крестьянских хозяйств – в среднем по 500 на каждого владельца. Знаменитой боярыне Марфе Борецкой принадлежало около 1200 дворов, то есть примерно 6–7 тыс. крестьян. Не менее богатыми стали новгородские монастыри: Хутынский, Юрьев, Аркажский. Самым богатым землевладельцем являлся «дом святой Софии» – архиепископская кафедра. Огромными были боярские владения на окраинах Новгорода, в его северных лесных колониях.
Вотчинное хозяйство (целые «погосты» в сотни квадратных километров с десятками деревень) и промыслы давали боярам возможность концентрировать в своих руках ценные экспортные товары. Из боярских владений поступали сотни пудов воска, десятки тысяч бобровых и беличьих шкурок, мед, рыба и «рыбий зуб» (моржовые клыки). До конца xvi в. Новгород был для Руси окном в Европу и главным центром торговых связей с западными и северными странами, куда отправлялись воск и меха на кораблях купцов немецкой Ганзы.
Ганза (от средненижненемецкого Hanse – союз, товарищество) – федерация североевропейских городов под руководством Любека, в котором собирались съезды членов этого союза и принимались обязательные для всех решения. В Ганзу входило более 100 городов от Норвегии до Нидерландов (Бремен, Антверпен, Кельн, Гамбург, Брюгге, Берген, Гданьск, Ревель, Рига и другие). Ганзейские купцы со своим флотом в xiv – xv вв. были монополистами в торговле и перевозках на севере Европы: с востока везли зерно, воск и меха, из Швеции вывозили металл. В обратном направлении перевозились сукна, вина, соль, цветные металлы и изделия из них, оружие. Именно через эти города Русь получала необходимые ей западноевропейские товары. Отношения между Новгородом и ганзейским купечеством регулировались договорами, самый ранний из которых датируется концом xii в. Немецкий двор в Новгороде пользовался автономией и управлялся «олдерманом» – старшиной, который избирался общим купеческим собранием. Ганзейцы подлежали компетенции новгородских властей только при возникновении тяжб с новгородцами. Они вносили в новгородскую казну только одну проездную пошлину – на пути в Новгород и одну торговую – за взвешивание товаров. При покупке мехов «немцы» имели право осматривать их и требовать к ним наддачи дополнительного количества, не засчитывавшегося в счет купленного меха. При покупке воска ганзейцы могли его «колупать» – откалывать куски для проверки качества, причем отколотые куски также не входили в счет веса купленного воска. Новгородцы же при покупке ганзейских товаров – сукна, соли, сельди, меда, вина – не имели права проверять их качество, взвешивать или измерять.
В обмен на драгоценную новгородскую пушнину шли западноевропейские товары: серебро и золото, бочки дорогого вина, кипы сукна, драгоценности, изысканная утварь, соль, янтарь и полуфабрикаты (цветные металлы). Все это добро поступало на боярские усадьбы, где располагались мастерские ремесленников: бояре предоставляли им не только покровительство, но также сырье и продовольствие; оттуда готовые товары расходились по всей Руси. У былинного купца Садко был вполне реальный исторический прототип, только это был не купец, а как раз боярин – Садко Сытинич, на свои средства построивший церковь Бориса и Глеба в конце xii в. Церкви рядом со своими усадьбами строили и другие бояре: местные священники поддерживали влияние «своего» боярина на соседей по улице и кварталу.
От демократии к олигархии
И все же новгородское боярство не было единым. Отдельные кланы, опиравшиеся на свои центры и концы, соперничали друг с другом, что в первые столетия существования республики давало возможность «черным людям» заявлять о своих интересах. Вперемежку с боярскими усадьбами на улицах находились дворы землевладельцев-небояр («житьих людей»), ремесленников, духовенства, купцов. Все это население составляло уличанские общины: «прусов» (Прусской улицы), «витковцев», «кузмодемьян» – и собиралось на уличанские вече; свое вече было у каждого конца – района. Археологи обнаружили выгороженные и вымощенные участки для таких собраний на перекрестках улиц; там новгородцы во время заседаний дружно грызли орехи, скорлупа которых так и осталась лежать толстым слоем на мостовой.
На них решались прежде всего местные дела (мы бы сказали сейчас – «вопросы коммунального хозяйства») – например, не пора ли заново мостить улицу (в Новгороде меняли деревянные мостовые через каждые 20–25 лет, а в xiv в. появились первые водоотводные системы). Помимо включения в уличанские общины небоярское население Новгорода для участия в ополчении и уплаты налогов разделялось на десять сотен; во главе этого устройства – тысячи – стоял выборный тысяцкий, представлявший интересы непривилегированных граждан.