Как ни старались держать работу над конституцией в тайне, сведения о ней просочились в европейскую печать. 21 ноября 1819 г. в парижской газете Бенжамена Констана Le Constitutionelle появилась заметка о близящемся введении конституции в России, где на основании письма из Варшавы кратко излагалось ее содержание. Правда, заметка заканчивалась весьма скептически: «Все это не будет ли просто игрой демагогической партии?»
В то время работа над конституцией на самом деле не была завершена и находилась еще в полном разгаре. Конституционный проект был полностью готов, видимо, только летом следующего года. Что же представляла собой русская конституция образца 1820 г. – первая конституция за всю многовековую историю России, получившая название «Государственная уставная грамота Российской империи»?
В сравнении с другими европейскими конституциями Уставная грамота, будучи осуществленной, без сомнения, оказалась бы одной из самых консервативных. Достаточно сказать, что в ее проекте суверенитет народа (то есть признание его источником государственной власти) – основополагающий принцип всех европейских конституций – заменен суверенитетом императора. В статье 12 прямо и недвусмысленно говорилось: «Государь есть единственный источник всех властей гражданских, политических, законодательных и военных».
Тем не менее это была настоящая конституция. В ней провозглашалось создание принципиально нового для России, буржуазного по своей сути органа – двухпалатного парламента, без рассмотрения и одобрения которого монарх не мог бы издать ни одного закона. Статья 91 торжественно провозглашала: «Да будет российский народ отныне навсегда иметь народное представительство. Оно должно состоять в государственном сейме (государственной думе), составленном из государя и двух палат». Кроме общероссийского парламента учреждались и парламенты местные – в 12 наместничествах, из которых должна была состоять страна. Законодательная инициатива принадлежала исключительно императору, он же объявлялся главой исполнительной власти («государь есть верховная глава общего управления империи»).
Специальная глава конституционного проекта была посвящена провозглашению гражданских свобод, даруемых гражданам Российской империи. Объявлялась свобода слова, вероисповеданий (правда, оговаривалось, что православная религия остается господствующей, а политическое и гражданское равноправие предусмотрено только для христиан), равенство всех перед законом, неприкосновенность личности, свобода печати, наконец, особая статья обосновывала право частной собственности. Само собой подразумевалось (хотя об этом нигде не было упомянуто), что крепостные крестьяне не входят в число граждан. Вообще о крепостном праве в проекте не было сказано ни слова. Его авторы как будто не замечали этой не менее важной, чем политические институты, проблемы русской действительности. Отличительной чертой проекта и его существенным новшеством было федеративное устройство страны, которая делилась на наместничества, где также создавались двухпалатные парламенты. Назначаемый царем наместник вместе с парламентом осуществлял всю полноту власти в наместничестве.
Таким образом, европейский и либеральный характер «Уставной грамоты» несомненен, как, впрочем, и ее ярко выраженная «русскость», опора на монархические традиции. Парламент мог отвергнуть предложенный императором закон, но в то же время он был не в силах принять его без высочайшей воли. За императором, кроме всей полноты исполнительной власти, сохранялось право решать практически все дела в государстве. Право монарха на помилование или на вмешательство в выборы депутатов в парламент на практике означало нарушение торжественно провозглашенного в проекте конституции принципа разделения властей. Ограничивая самодержавный произвол, вводя его в определенные законные рамки, проект конституции 1820 г. все же сохранял доминирующее положение самодержца во всех областях государственной жизни.
Итак, конституция была готова. Более того, были уже составлены проекты манифестов, призванные возвестить «любезным и верным подданным» императора о даровании им конституции и об одновременном уничтожении за ненадобностью конституции Царства Польского 1815 г. Однако ничего подобного не произошло. Ни манифесты, ни сама русская конституция 1820 г. так никогда и не были обнародованы. Что же произошло? Для ответа на этот вопрос полезно взглянуть, какие усилия предпринимал в это время Александр i в отношении смягчения крепостного права.
Неисполнимая эмансипация
Пристально вглядываясь в действия императора, мы замечаем, что начиная с 1816 г. (как 40 лет спустя и его племянник) он настойчиво пытается добиться дворянской инициативы в решении этого кардинального вопроса русской жизни. Поворотным пунктом здесь стала инициатива эстляндского дворянства, заявившего в самом начале 1816 г. о своей готовности освободить крепостных крестьян.
Прибалтийские губернии (Лифляндская, Курляндская и Эстляндская) коренным образом отличались от всей остальной России. Здесь не существовало крепостного права в его крайних формах. Уровень развития экономики был значительно выше, чем в европейской России. Главное же состояло в том, что помещики уже осознали экономическую невыгодность сохранения в неприкосновенности крепостного права. В предшествовавшее десятилетие в Прибалтике крестьяне получили определенные права. Рядом законодательных актов за эстляндскими крестьянами было закреплено право на движимую собственность и передачу по наследству хозяйства, а по закону 1804 г. были четко определены повинности крестьян в зависимости от количества и качества земли. Теперь формально было уничтожено и само крепостное право.
23 мая 1816 г. Александр i утвердил новое положение об эстляндских крестьянах. В соответствии с ним крестьяне получали личную свободу, но лишались права на землю, переходившую в полную собственность помещиков. Из-за запрещения свободного передвижения и выбора рода занятий крестьяне превращались фактически в бесправных арендаторов или батраков. Положение их оставалось крайне тяжелым. В течение нескольких следующих лет крепостное право было уничтожено также в Лифляндии и Курляндии.
При всех очевидных издержках уничтожение крепостного права в Эстляндии открыло принципиально новый этап в истории крестьянского вопроса в России. Уложение 1816 г. было практически первым за несколько столетий русской истории актом, которым самодержавие не углубляло или расширяло крепостное право, а, напротив, уничтожало его действие хотя бы на части территории огромной Российской империи. В 1816 г. верховная власть публично, не на словах, а на деле продемонстрировала свою готовность при определенных условиях пойти на конкретные меры по освобождению крепостных крестьян.
Однако никаких результатов в русских губерниях добиться не удалось. Неудачей закончилась и предпринятая в 1817 г. попытка склонить дворянство двух украинских губерний (Полтавской и Черниговской) к выступлению с просьбой хотя бы обсуждения проблемы крепостного права.
Все это, правда до поры до времени, нисколько не охлаждало стремление Александра i добиться важных результатов в решении крестьянского вопроса. В 1817–1818 гг. начинается работа над общим планом ликвидации крепостного права в России. О серьезности и фундаментальности намерений Александра убедительно свидетельствует тот факт, что одним из исполнителей своего замысла он избрал Алексея Аракчеева. Аракчеев, которого современники чаще всего называли «змеем», в роли автора проекта освобождения крестьян – явление неординарное. Это как-то не вяжется с устоявшимися представлениями о роли и месте этого человека в отечественной истории. Ситуация, когда реализация прогрессивного замысла вверяется деятелю, имя которого для современников и потомства являлось символом реакции, в некотором роде парадоксальна. Но именно она ясно и недвусмысленно доказывает, что стремление на практике приступить к ликвидации крепостного права было не «заигрыванием с либерализмом», не желанием Александра i понравиться Европе или прослыть там просвещенным монархом, а вполне определенной и целенаправленной государственной политикой. Ведь хорошо известно, что именно Аракчееву Александр доверял разрабатывать и осуществлять свои самые сокровенные замыслы.
В это время Александр i полностью находился в плену иллюзий, что освободить крестьян можно без всякого насилия над помещиками – стоит только предложить им выгодные условия (и опыт Прибалтики лишь укреплял его в этой мысли). Он так и не смог до конца понять истинных причин, которые заставляли прибалтийское дворянство добиваться освобождения крепостных крестьян и в то же время толкали их российских собратьев на пассивное, но непоколебимое сопротивление любым эмансипационным шагам правительства, причин, обусловленных разным уровнем социально-экономического и культурного развития собственно русских губерний и Остзейского края. Поэтому в рекомендациях, данных Аракчееву перед началом работы, Александр настойчиво проводил мысль о недопустимости какого бы то ни было насилия со стороны государства по отношению к помещикам. Это было его единственным условием, а все остальное полностью отдавалось на волю автора.
Как и конституция, проект освобождения крестьян готовился в величайшей тайне. Неизвестно, как долго шла работа, но любопытно, что в феврале 1818 г., незадолго до отъезда Александра i на открытие первого конституционного сейма в Варшаву, проект лежал на столе императора. Оказывается, попытка выработать общие принципы крестьянской реформы непосредственно предшествовала началу работы над конституцией.
Как же думал решить проблему Аракчеев (точнее, чиновники его канцелярии во главе с историком и архивистом Алексеем Малиновским)? Для освобождения крестьян от крепостной зависимости они предлагали начать широкую покупку помещичьих имений в казну «по добровольному на то помещиков согласию» и на некоторых «особенных правилах». Естественное стремление избавиться от долгов и вести хозяйство более рационально, либо обрабатывая наемными рабочими оставшуюся у них после продажи крестьян часть земли, либо сдавая ее в аренду крестьянам, – именно это, как им казалось, должно было заставить помещиков продавать государству крестьян и дворовых.