Продолжительность рабочего дня равнялась семи часам при шестидневной рабочей неделе.
Но с ходом времени обнаружились и проблемы. Эффективность нэповской экономики в целом была ниже дореволюционной. Почти 90 % валовой продукции промышленности производилось госпредприятиями, но производительность труда на частных предприятиях была почти в два раза выше. Высокие темпы роста в первые годы нэпа во многом объяснялись «восстановительным эффектом»: в промышленности вновь начинало работать простаивавшее оборудование, в сельском хозяйстве вводились в оборот заброшенные ранее площади. Когда эти резервы стали иссякать, страна столкнулась с необходимостью огромных капиталовложений в промышленность. На иностранные инвестиции после отказа большевиков признать долги царского и Временного правительств рассчитывать не приходилось. Можно было бы попробовать привлечь частные капиталы, но тут потребовались бы определенные гарантии. Большевики пошли по пути усиления налогового пресса, повышения арендной платы и т. д. В середине 1920-х гг. был популярен анекдот про нэпмана, который на вопрос о том, как дела, отвечает: «Живу как картошка — если не съедят, то посадят, а если не посадят, так съедят».
Все это приводило к сворачиванию производства, нехватке промышленных товаров, увеличению цен, что, в свою очередь, тормозило рост жизненного уровня всех слоев населения. Серьезной проблемой была безработица. Жилищный вопрос, несмотря на проводимые в первые революционные годы «уплотнения буржуазии», не только не был решен, но и еще больше обострился. Городские квартиры превращались в многосемейные коммуналки, где, по словам известной песни Высоцкого, «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная», вокруг городов росли рабочие поселки из бараков.
Главный узел проблем завязывался в деревне. Еще в 1921 г. Ленин сделал вывод, что «только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах». Поскольку последняя явно откладывалась, а страну надо было поднимать из руин, большевики отказались от продразверстки, ввели нэп, признали особые интересы и права деревни. Земельный кодекс РСФСР, принятый в декабре 1922 г., закрепил итоги осуществленной самим крестьянством аграрной революции. Социалистическое, а по сути военно-коммунистическое земельное законодательство ' 1918–1920 гг. было отменено. Решение земельного вопроса вновь приводилось в соответствие с требованиями крестьянского Наказа партии эсеров в 1917 г., отраженными в знаменитом Декрете о земле.
Передача практически всех сельскохозяйственных земель в трудовое пользование крестьянства и уравнительное перераспределение земли означали, во-первых, «осереднячивание» крестьянских хозяйств, натурализацию производства, некоторое ослабление рыночных связей. Во-вторых, совершилось возрождение общины, которая в 1927 г. на территории РСФСР охватывала 95,5 % крестьянских земель. В известном смысле можно говорить вслед за экономистами 20-х гг. об «экономически реакционных» результатах аграрной революции в России, или — словами современных историков — об «архаизации» послереволюционной структуры общества. Однако при этом из аграрной структуры были устранены помещики (главные носители архаики), а крестьяне, возродившие общинную организацию, сами были уже далеко не архаичны. С переходом к нэпу возобновился процесс социального расслоения деревни, но уже как органический, без насильственной экспроприации бедных богатыми.
Россия подошла к 1917 г. с развитой системой кооперации и с идеей кооперативного будущего всей страны, особенно деревни. Русское общество и ученые-аграрники (Александр Чаянов и др.) в кооперации искали пути преодоления тех социальных трудностей, которые неизбежно сопровождают модернизацию экономики на основе индустриализации. Для аграрной страны особенно важной была возможность включения в рыночную экономику с помощью кооперации огромной массы мелких крестьянских хозяйств. Процесс кооперирования, по Чаянову, позволял, не разрушая мелкого семейного хозяйства, выделить и организовать на началах крупного производства те отрасли или работы, где это давало несомненный экономический эффект. Создавалась такая система кооперативного хозяйства, где сами крестьяне — в своих интересах и в меру реальных возможностей — определяли степень и формы организации крупного общественного производства. Практика и до- и послереволюционного времени подтверждала высокие возможности кооперирования крестьянских хозяйств.
Правда, рост крупного товарного крестьянского хозяйства сдерживала государственная налоговая политика, всей тяжестью ложившаяся на зажиточных крестьян. Те, в свою очередь, пытались избежать фискального бремени, разделяя и искусственно уменьшая хозяйства — со всеми негативными последствиями для развития производства. Низкая товарность таких хозяйств не позволяла увеличивать объемы экспорта сельхозпродукции и, следовательно, импорта необходимого для модернизации промышленности оборудования. Образовывался порочный круг — повышение налогов в конечном итоге давало меньше дохода в бюджет.
Росла и политическая активность крестьян. В декабре 1923 г. уполномоченный ОГПУ по Павловскому уезду Воронежской губернии докладывал в губернский комитет РКП (б): «Во всем уезде крестьянство словно сговорилось, что Советы на 1924 г. должны быть без коммунистов. Перевыборы Советов прошли очень шумно, и тут кулацкий элемент проявил свою политическую физиономию… Масса с большим шумом и негодованием отказывалась от голосования за списки в целом… Поэтому списки эти везде голосовались по одному человеку в отдельности и бывали случаи провала избранных кандидатов… Коммунисты, кои еще не работали на постах, а также коих масса знает как своих и хороших товарищей, проходили при голосовании, а коммунисты, уже работавшие и занимавшие посты, проваливались…»
Здесь уже хорошо видна напряженность между монополизировавшими политическую власть на государственном уровне большевиками («коммунисты») и фактической сельской властью на местах. К этому противоречию добавлялось и то, о котором говорилось выше — раздел экономических ресурсов и бюджетных денег между контролируемой государством промышленностью и сельскими мелкими хозяевами. На идеологическом языке той эпохи это называлось вопросом «спайки» города и деревни. И этот вопрос все более переходил в плоскость политическую.
Сложившаяся в самом начале мирного периода однопартийная система была еще, по выражению Анны Ахматовой, сравнительно «вегетарианской». После окончания войны пошел на убыль террор. В 1922 г. были приняты Уголовный и Гражданский кодексы, проведена судебная реформа. Революционные трибуналы были упразднены, учреждалась адвокатура и прокуратура. Созданный в 1922 г. СССР юридически был федеративным государством, в котором за каждой из составлявших его суверенных республик сохранялось право выхода. Правда, поскольку реальная власть концентрировалась в руках местных партийных комитетов, а ключевые решения принимались высшими партийными инстанциями, то по сути это было, разумеется, унитарное государство.
Формально вся полнота политической власти в стране принадлежала Советам. Но фактически они ее не имели: в городе ею обладали партийные комитеты, в деревне, где сельские партийные ячейки был немногочисленны, традиционные органы общинного самоуправления — мирские сходы. Больше всего большевики опасались, чтобы «государственный капитализм в пролетарском государстве» не вышел из рамок, «определенных ему пролетариатом», т. е. на деле — партией. В 1921 г. Центральный Комитет РКП (б) выступил против легализации крестьянских союзов.
Начались аресты эсеров и меньшевиков, а затем и политические процессы, на которых их представителей обвинили в «контрреволюционной террористической деятельности». В 1923–1924 гг. партия эсеров и отдельные меньшевистские организации объявили о самороспуске, хотя большевикам так и не удалось добиться официального заявления о роспуске всей партии. К середине 1920-х гг. остатки многопартийности были ликвидированы. Абсолютная монополия РКП (б) обосновывалась исторической необходимостью. С предельной ясностью эту доктрину сформулировал член ЦК и профсоюзный деятель Михаил Томский: «В обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные — в тюрьме».
Усиливалась система карательных органов советского государства. В 1922 г. знаменитая ВЧК была преобразована в ГПУ (Государственное политическое управление) при НКВД (Народном комиссариате внутренних дел), а затем ОГПУ (Особое главное политическое управление) при Совете народных комиссаров СССР. На органы ВЧК — ГПУ — ОГПУ — НКВД возлагался широкий круг задач: борьба с деятельностью зарубежных спецслужб; ведение разведывательной работы в зарубежных странах; выявление и пресечение любой деятельности против советской власти и государственного строя. Но главной их задачей было сохранение власти правящей партии, а следовательно — и своей власти.
Ужесточился контроль за интеллигенцией, разного рода ее съезды и всесоюзные совещания проводились только с разрешения ГПУ. В 1922 г. практически одновременно обрушились репрессии на Русскую православную церковь (более 20 тысяч священников, монахов и просто прихожан были сосланы или расстреляны), отплыл в Германию печально знаменитый «философский пароход», на Соловецких островах в Белом море возник «СЛОН» — первый лагерь политзаключенных, а в Москве — официальный цензурный орган при Наркомпросе (Главное управление по делам литературы и издательств). Конституция СССР 1924 г. закрепляла неравное представительство от рабочих и крестьян, а 15 категорий лиц были вообще лишены избирательных прав. Наряду с умалишенными, политических прав лишались лица, «прибегающие к наемному труду», «живущие на нетрудовой доход, как-то: проценты с капитала, доходы с предприятий», «частные торговцы», «монахи и духовные служители церквей и религиозных культов», «служащие и агенты бывшей полиции», а также «члены царствовавшего в России дома».