Накопленная за столетия русской истории инерция развития все более уменьшала возможности иного, некрепостнического пути. Возможно, воля и темперамент Петра могли подвигнуть его если не на отмену крепостного права, то хотя бы на регламентацию крестьянских оброков и повинностей. Правда, только в том случае, если бы такая идея была признана им необходимой. А этого — судя по известным нам документам и свидетельствам современников — не было. Да и если бы было — не случилось ли бы тогда в нашей истории одним дворцовым переворотом больше? Ведь акция такого масштаба для ее успешного осуществления должна опираться на единство правящей группы; но его не было, как и осознания необходимости подобных перемен.
Образование и «европейский образ жизни» были доступны лишь помещикам — владельцам более 100 душ. Основная же масса дворян
(90 %) была мелкопоместной и имела не более 100 душ, а большинство из них (60 %) — всего от одной до 20 душ. Их «имения» совсем не были похожи на барские усадьбы пушкинской поры с их парками и библиотеками. Дворяне первой половины XVIII в. свои «университеты» проходили в походах и «баталиях», воеводской и канцелярской службе, где тянуть лямку приходилось до 60 лет и старше. «Во Мценском уезде, в Большом Городком стану, деревня Юдино, а в ней двор помещиков, а на помещикове дворе строения: светлица белая да изба черная, между ими сени, посторонь их повалуша, 3 избы люцких пустых, житница с хлебом, а хлеба в ней — ржи молоченой 1 четь, 2 конюшни, баня, 3 житницы порозжие, на гумне помещикове овин, ржи стоячей помещиковы 2 скирда, да скирд гречихи, одонье овса; да в той же деревни крестьян… 2 двора» с 14 чел. крестьян вместе с детьми — вот как выглядело обычное имение такого служаки. Для мелких чиновников и низших офицеров даже такая «деревня» была средством обеспечения при никогда не выплачиваемом вовремя жалованьи. При этом закон не гарантировал наследственного владения «недвижимым имением»: описанная выше деревушка Юдино была конфискована у ее владельца Саввы Емельяновича Гринева за обычное «огурство» — неявку на службу. Всего же в первой четверти XVIII в., по неполным данным, земли были конфискованы у 3 тыс. дворян.
К тому же одержимость Петра в создании своего «регулярного» государства опиралась на реальную веру во всемогущество верховной власти и государственного принуждения. Убежденный сторонник преобразований Иван Посошков в своем экономическом трактате призывал «страхованием» заставлять детей учиться, шире вводить фискальную службу и доносы, принуждать работать нищих и «тюремных сидельцев» и даже называл сумму предполагаемого дохода в 200 тыс. руб. от труда заключенных — эта идея зародилась задолго до ее реализации в XX в.
Изобретатель, специалист («водочный мастер») и не слишком удачливый предприниматель Посошков требовал установления жестких сословных рамок (вплоть до особого платья для «всякого чина» людей), введения для крестьян строжайшего паспортного контроля, норм посевов и регулярной планировки деревенских усадеб. Он был убежден в возможности царским указом утвердить курс рубля: «А наш великий император сам собою владеет и в своем государстве аще и копейку повелит за гривну имать, то так и может правитися».
Петр пробуждал у подданных инициативу и чувство долга, оставляя их при этом в условиях всеобщей несвободы. В немалой степени ему это удалось: благосклонное внимание царя оставалось главным критерием, смыслом и стимулом службы дворян XVIII столетия. Правда, прошедшие петровскую «школу» дворяне со временем не могли не задуматься о плюсах и минусах реформ.
У самого же Петра колебаний, кажется, не было. Завершение переписи совпало с введением паспортной системы и устройством в
1724 г. «вечных квартир» для полков регулярной армии. Предусматривалось создание настоящих «военных поселений» — слобод с типовыми, поротно поставленными избами, полковым хозяйством, рабочим скотом и даже женитьбой солдат на местных крестьянках, которых в интересах армии предполагалось отпускать из крепостных.
В январе 1725 г. послы России в европейских странах получили для обнародования императорский манифест (он не вошел в официальное «Полное собрание законов Российской империи»), предписывавший им немедленно объявить царскую волю: «…Дабы всяких художеств мастеровые люди ехали из других государств в наш российский империум» с правом свободного выезда, беспошлинной торговли своей продукцией в течение нескольких лет. Государство обязалось предоставить прибывшим квартиры, «вспоможение» из казны, свободу от постоя и других «служб». Похоже, Петр, как в начале своего царствования, готовил очередную «волну» иммигрантов, чтобы дать новый импульс преобразованиям в экономике.
Сохранившиеся в записных книжках Петра наметки предусматривали дальнейшую регламентацию новых порядков: «Уложение слушать», ввести единые сроки (в декабре) для производства в чины служилым, а «мужикам зделать какой малинкой регул и читать по церквам для вразумления».
Последние изданные именные указы Петра конца 1724 — начала 1725 г.: о жалованьи чиновникам, скорейшем сборе подушных денег на гвардию, продаже товаров в Петербурге по ценам, аналогичным московским, о расположении к 1 марта 1725 г. полков на новых квартирах — свидетельствуют о неизменности избранного курса государственного строительства. Уже подготовлен был новый свод законов, который в разделе гражданского права («О содержании добрых порядков и о владении собственностью») провозглашал формулу крепостной зависимости: «Все старинные крепостные люди и по вотчинам и поместьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вотчинником своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом имении положено». В манифесте, которым надлежало объявить введение нового Уложения, говорилось, что подданные «будут мирны, безмятежны и смирении», и каждый может «благочестно пребывать» и «познавать» свое звание.
Российская модернизация, проводимая рабами регулярного государства, неуклонно сворачивала на казенно-крепостнический путь.
Bushkovitch P. Peter the Great: the struggle for power. 1673–1725. Cambridge: Cambridge university press, 2001.
Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л., 1989.
Павленко Н. И. Петр Великий. М.: Мысль, 1994.
Петр Великий: Pro et contra. M., 2003.
1730Тридцать душ — цена «конституции»
В ночь на 19 января 1730 г. в московском Лефортовском дворце (он и поныне стоит на берегу Яузы) умирал от оспы Петр II. Члены высшего государственного органа страны — Верховного тайного совета — должны были решать судьбу монархии — 15-летний император был последним мужчиной в роде Романовых.
Кто же реально управлял империей в царствование внука Петра Великого? Это братья князья Голицыны, предки которых соперничали с Романовыми на «выборах» в 1613 г. Старший, Дмитрий Михайлович, президент Камер-коллегии; младший, фельдмаршал Михаил Михайлович, за годы Северной войны стал одним из лучших российских полководцев и командовал расположенной на Украине армией.
Наиболее близкими к умиравшему Петру II были князья Долгоруковы — ведавший царской охотой Алексей Григорьевич (его дочь так и осталась царской невестой), умный и опытный дипломат Василий Лукич и фельдмаршал Василий Владимирович, недавно вернувшийся из завоеванных персидских провинций.
Формальным главой этого «правительства» был пожилой канцлер (так называли в России руководителей внешнеполитического ведомства — Коллегии иностранных дел) Гавриил Иванович Головкин, но истинным руководителем российской дипломатии был его заместитель — бывший немецкий студент, ставший российским бароном, — Андрей Иванович Остерман.
Эти семь человек избрали на царство представительницу старшей линии династии — дочь царя Ивана герцогиню Курляндскую Анну[6].
Но вслед за этим Д. М. Голицын предложил собравшимся «воли себе прибавить». «Хоть и зачнем, да не удержим этого», — откликнулся на это заявление В. Л. Долгоруков. «Право, удержим», — настаивал Голицын и пояснял: «Будь воля наша, только надобно, написав, послать к ее величеству пункты». Так появились на свет «кондиции» (позднее Анна назвала их «коварными письмами»), которые принципиально меняли вековую форму правления.
«.. По принятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:
1) Ни с кем войны не всчинять.
2) Миру не заключать.
3) Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать.
4) В знатные чины, как в статцкие, как и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета.
5) У шляхетства и имения и чести без суда не отымать.
5) Вотчины и деревни не жаловать.
7) В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного тайного совета не производить.
8) Государственные доходы в расход не употреблять. И всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать.
А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».
Этот шаг министров, прошедших огонь, воду и медные трубы петровских войн и реформ, не был внезапным. Петр хотел пробудить у подданных инициативу, ответственность, чувство долга — но оставлял их при этом в условиях всеобщей несвободы. Сосредоточение в руках монарха всей полноты власти с опорой на армию и бюрократию не могло рано или поздно не вызвать оппозиции со стороны самой опоры этой власти — российского служилого дворянства. Ведь именно в петровское царствование эти самые дворяне (и прежде всего наиболее знатные) по воле царя-реформатора познакомились с европейскими нравами и порядками.