— Не пройдёт. Останется след, и Бьорд… он не поверит, что я не специально. Я должен убрать его, вы…Прошу вас, Виррис, потерпите немножко, это не больно. Только прошу вас: стойте, пожалуйста, спокойно.
Боги всемилостивые, помогите!
Девушка не успела ответить: Арви склонился к ней и…её кожи, обретшей необыкновенную чувствительность, коснулся язык. Ещё раз, и ещё, и ещё. Медленные, плавные движения, от которых голова сама собой запрокидывается назад. Кипяток по позвоночнику, звон в затылке, горловой стон. Невнятный выдох Арви сквозь зубы; ладони, придерживающие плечи, дрогнули. После короткой паузы он продолжил: нехитрое действие запускало регенерацию, помогая убрать следы небольших ран и шрамов.
Её кожа такая необыкновенная на вкус. Ортейр урчал, нетерпеливо взрыкивал и просился на волю: ему было плевать, что женщина не покроется пятнистым мехом, не встанет на толстые сильные лапы. Он считал её своей и рвался это подтвердить.
…Гладкая и бархатная, тёплая и нежная, как лепестки орхидей. Боги, не оставьте…
Виррис судорожно вздохнула и подалась ему навстречу. Медленно, мучительно медленно Арви убрал руки, поднял пылающее лицо, невидяще уставился на ранку: удалось? Виррис разочарованно вздохнула. Он смотрел и ничего не видел, в ушах шумело. Её пальцы, изумительно прохладные, легли на его затылок. Она просила у него поцелуй так же, как хотел его он сам.
Арви моргнул, прижался виском к виску, кожа к коже. Дыхание вырывалось со свистом.
— Арви…
Он не отозвался, только обнимал её, не помня, когда успел дотянуться, и пытался прийти в себя.
Она жена его дяди, единственного родственника, которого он любит.
Так нельзя.
Он разжал руки, отстраняясь окончательно, но был остановлен длинными пальчиками на затылке, зарывшимися в волнистые волосы.
— Один раз, — тихо попросила девушка, приближая свои губы к его, болезненно ноющим. — Пожалуйста, Арви, только один раз…
Бьорд его убьёт. Без клыков, без смертоносных когтей, без силы звериной ипостаси, в своём человеческом облике, будучи почти на голову ниже, не таким широким в плечах…не боевым магом — просто убьёт. И будет тысячу раз прав.
***
Виррис пошевелилась в ласковой воде. Она сидела в своей купальне не меньше часа, разочарование, стыд и смятение не спешили покидать её тело, а навязчивая мысль, что её опять отвергли, била сильнее остальных. Здравый смысл робко шептал, что всё правильно, но его голос оказался самым тихим, и она всё сидела и сидела в воде, добавляя горячей по мере остывания, и не очень помогали успокоиться волшебные флакончики сестрёнки Элге. Вир вытряхнула в чашу и тёмно-зелёные капли с насыщенным хвойным ароматом, и лаванду, и шалфей, погрузилась в пышную взбитую пену, как в облако, и подумывала остаться здесь навсегда. Не мучиться с выбором маски, чтобы выйти к ужину как ни в чём не бывало.
Арви не сделал ничего.
Ни того, чего ей так сильно — им обоим! — хотелось, ни недозволенного, ни оскорбительного, и за это Виррис одновременно и благодарила его мысленно, и обижалась, находя ситуацию унизительной. Всё, на что решилась она сама — это тронуть подушечкой пальца маленькую тёмную родинку над его губой, от чего оборотень вздрогнул и кое-как отстранился.
— Вир-рис, тебе…вам нужно смыть с себя мой запах, — с трудом проговорил он ей там, среди аккуратных рядов книг. — Ортейры очень чувствительны к запахам, на тебе…на вас моего сейчас очень много, целое облако…
Бьорда нельзя считать полноценным оборотнем, но звериное обоняние он унаследовал в полной мере.
Арви опирался руками на край стола и старательно смотрел в пол возле подола её платья; Виррис точно так же прятала взгляд, в котором разочарования было больше, чем неловкого стыда. И ей бы развернуться и убежать, с грохотом скатываясь по ступеням лестницы, не думая о том, как это будет выглядеть в глазах слуг, но она стояла, обхватив себя за плечи, и откуда-то находила силы спрашивать. И голос почти слушался.
— Что такого ужасного было в той царапине?
Виконт заправил за ухо серебристо-белую прядь, сверкнул в мочке маленький бриллиант.
— Оборотни наносят такую метку специально, как знак принадлежности друг другу. Обычно она ставится при заключении союза, или сразу после. Реже — заранее, до…свадьбы. У родителей, например, такие метки есть.
— То есть… Нет, погодите, это просто царапина! Вы же не специально!
— Не специально, — эхом отозвался Арви, вытянув перед собой руки. — Сам не знаю, как они…
Смертоносные загнутые звериные когти бесшумно втянулись, обернувшись обычными человеческими ногтями. Ортейр метался и просился на волю, и било в затылок неуместное «моя», и ни в коем случае нельзя поднять взгляд к женскому лицу, к искрящимся карим глазам и приоткрытым губам. Второй раз он себя не удержит. И неизвестно, у какой черты остановится, и остановится ли.
Зря он принял приглашение Бьордхарда. Не к дяде ведь плыл, запирая под маской бесстрастности ликующую улыбку. И в тех словах Бьорда чуткий ортейров слух уловил незначительный оттенок сомнения: звать или не надо? Дядя относился к нему как к сыну, всегда радушно встречал, живо интересовался его жизнью, скучал вместо настоящего отца.
Не надо было соглашаться, ничего, перетерпел бы эту выматывающую потребность… как-нибудь.
В следующий раз… Следующий раз будет не скоро. По-хорошему, и уезжать надо раньше, хоть завтра, но не каждый день отплывают в Герриард корабли. Съехать отсюда, как твердит рассудок? Арви представил выражение лица Бьорда и качнул головой.
Виррис провела пальцами по шее: ничего, удивительно, но ничего. Ранка затянулась бесследно, даже в зеркало смотреть не требуется, понятно и так. А запах… дивную смесь перца и смородины, которую на себе она не ощущает нисколько, всё же придётся убрать, он снова прав, этот гораздо более, чем она, благоразумный юноша.
Бьорд, которого она сама так опрометчиво, так отчаянно обнадёжила, как бы он принял такие нелепые оправдания? А звук его имени, произносимый мысленно, казался совсем чужим. Кажется, вечером он просил у неё прогулку. Она не выдержит, слишком много для одного дня.
Но Арви, глядевший на узоры возле мысков её туфель, снова был прав: хотя бы на уважение её нечаянный муж имел полное право. Она крепко зажмурилась и проглотила слёзы.
— Спасибо за подарок, — проговорила Виррис, касаясь ладонью ключика с рубином.
Юноша протянул ей коробку с ценным изданием, и она ушла, не оглядываясь.
Роскошную книгу Вир поставила между другими корешками книг на полке в своей спальне. Ключик от… шкатулки, хотя просилось другое определение, совершенно недвусмысленное, отстегнула от цепочки и вставила в хитрый замочек. Одежду отдала горничной с указанием тщательно почистить, а сама спряталась в горячей воде и пене, тщетно надеясь согреться и успокоиться.
Ни капли запаха ей не осталось, ни перца, ни смородины, и вымытые волосы благоухали лепестками белых и розовых магнолий. Кожа между плечом и шеей действительно не сохранила на себе даже крохотного укола. Ортейры оставляют такие метки на своих парах… Вздохнула, снова погружая то пылающее, то немеющее от стыда и злости лицо в воду. Хватит об этом!
С мужем придётся ехать: врать о неважном самочувствии не хочется, лжи и так стало слишком много в её жизни, но к ужину Виррис не вышла. Бьорд нашёл её в мастерской, сосредоточенно нашивающую ленту скромных кружев на оборку будущего платья офицерской вдовы.
— Я поела недавно, не дождалась вас, — улыбнулась ему девушка, молясь про себя, чтобы хотя бы сейчас Бьорд не начал тянуть руки, демонстрировать ненужную нежность.
Он и не стал, только уточнил, распорядилась ли Вир насчёт лошадей. И довольно кивнул, услышав утвердительный ответ.
Арви весь вечер не попадался ей на глаза, и это было правильно, но внутри ныло и кричало о потребности увидеть ещё раз. Пальцы всё ещё помнили мягкий густой мех, серебристо-белый, покрытый россыпью тёмных пятнышек.
Прогулка далась непросто. Выручал вечерний ветерок, приносящий свежесть и отголоски знойных летних ароматов, тонкой вуалью касающийся лба и щёк. Помогала прекрасная грациозная кобыла, мерно цокающая по мостовой, и рассказы мужа, на которые она неожиданно отвлеклась, слушая не рассеянным фоном, а разбирая каждое слово. Зоратт даже о школьных своих делах, когда хотел, умел рассказывать увлекательно и с юмором, и сейчас это оказалось весьма кстати.
А ещё упомянул о разговоре с сестрой: в отличие от хранящей молчание Вир, Бьорд справлялся о делах Элге регулярно. Девушка про себя вздохнула: уже не так сильны обида и горечь, уже стучит по вискам осознание, что у них с Эль нет никого роднее друг друга, что все эти обиды такие мелкие, неправильные. Он тоже прав в своём, этот взрослый, половину жизни воспитывающий и опекающий молодёжь человек, напомнивший ей мягко, как важна семья, как дороги минуты общения. И Виррис почти готова услышать голос сестры снова, разве что вываливать на младшую все свои проблемы и смятение не хотелось, наверняка у той своих хватает, не зря ведь всё ещё таится где-то, далеко или не очень.
Нарядные красненькие, жёлтые, терракотовые крыши невысоких леаворских домиков быстро сменились простором высокого берега Шелты, и задышалось ещё свободнее, распуская туго натянутый внутри узел, с которым не до конца справилась мягкая, сдобренная маслами вода. Приобретая с каждой поездкой верхом всё больше сноровки и смелости, капелька за капелькой, Виррис рискнула пустить Грацию галопом; всадник на Агате не отставал, а ей наконец-то стало легче. Настолько, что ровный ответ на вопрос о том, дома ли молодой милорд, озвученный дворецким, она приняла с совершенно невозмутимым лицом, и улыбка не выходила за рамки сдержанной вежливости.
— Гулять ушёл лорд Вейсдгар, — и Берг махнул куда-то в сторону темнеющей вдалеке полосы Шелтара.
— Дело молодое, — пробормотал Бьорд, то ли радуясь, что Арви не даёт прямо сейчас напрасных надежд леаворским прелестным невестам, то ли досадуя, что носится по лесной чаще, распушив кошачий хвост.