Потери, по анализу генерала Швабедиссена архивных отчетов летчиков люфтваффе, наши пилоты на них несли немалые.
Утром 12 января 1943 года старший лейтенант Жуков в составе четверки истребителей в районе Мга — Верхняя Дубровка прикрывал наступавшие войска. Нашу четверку «киттихауков» атаковали девять фашистских истребителей.
Михаил Петрович ввязался в бой с одним из них. Другой, подошедший незаметно со стороны солнца, подбил «киттихаук»…
Это был 263 боевой вылет Героя.
Из славной троицы Героев только один Петр Тимофеевич Харитонов долетел до Победы.
Он испытал судьбу еще раз: вторично пошел на таран.
Рассказывал:
«В тот день, 25 августа 1941-го, помню, шел дождь. Я и лейтенант Иозица — странная фамилия у него была, чешская, кажется, — сидели на поле в готовности номер один. К самолетам привезли обед. Но поесть нам так и не удалось: было приказано срочно вылететь на перехват фашистских бомбардировщиков, направляющихся к Ленинграду.
Поднявшись в воздух, мы сразу же обнаружили самолеты противника и, подойдя к ним поближе, завязали бой. Фашисты не ожидали столь стремительного нападения и на какое-то мгновение замешкались. Это решило исход боя. Через несколько минут два бомбардировщика были сбиты, а третий, тоже изрядно изрешеченный, лег на обратный курс. Я лечу над ним и веду огонь с возможно более близкой дистанции. Противник, естественно, огрызается, и мне приходится постоянно маневрировать. Но вот боезапас израсходован. Что делать? Кружусь над этим проклятым «Хейнкелем-111», размышлять особенно некогда, чувствую, — еще немного и уйдет. Принимаю решение — таранить. Падаю вниз, выжимая из «ишачка» всю возможную скорость, рублю плоскостью по хвостовому оперению бомбардировщика. Конечно, обе машины потеряли управление… Еле выбрался из кабины.
Плыву под куполом парашюта, слышу, пули свистят. Поднял голову: весь экипаж «хейнкеля» надо мной, четверо их, гадов. Подтянул стропы, чтобы ускорить падение, и так ударился ногами о твердый грунт, что голенища сапог лопнули!
Сгоряча и боли не почувствовал. Постепенно освободился от парашюта, перезарядил пистолет и стал наблюдать, маскируясь в кустах. Господи! Неужели я, летчик, на земле погибну! И вдруг — тра-та-та-та! Это Иозица меня сверху прикрывает. Ну, думаю, вдвоем-то мы еще повоюем. Летает мой лейтенант и поливает их свинцом на бреющем, чуть ли не к самой земле прижимается. Одного, самого прыткого фашиста он уложил, остальных взяли в плен наши солдаты, прибежавшие на выстрелы. Только после этого осмотрел я себя, ощупал. Гляжу, пробит пулей левый рукав и левый карман гимнастерки. Обрадовался: рядом была смертяшка и пролетела — значит, счастливчик я. А посмотрел на ноги — ахнул. Распухли, как колоды, не слушаются, не идут…»
Уже после второго тарана, за который был награжден орденом Ленина, Харитонов был переведен в 964-й истребительный авиаполк командиром эскадрильи.
К концу войны на его личном счету было 14 только подтвержденных личных побед, десятки — в группе, сотни штурмовок наземных войск противника.
После Победы из армии не ушел. В 1953 году закончил Военно-воздушную академию. После нее обычно прямая дорога в генералы. Но Петр Тимофеевич, то ли в силу своей прямой натуры, то ли по причине больных ног — следствию второго тарана, через два года ушел в отставку молодым, в 49 лет, в чине полковника. Поселился в Донецке.
Часто бывал в местах боев — званым и всегда желанным гостем части, где совершил с боевыми друзьями три тарана через неделю после вторжения врага. Рассказывал молодым «летунам», как он называл и себя шутливо, как оно было им там, на войне.
— Сейчас немало памятников воздвигается по стране героям Великой Отечественной. Каким бы вы хотели видеть памятник себе или другим героям воздушного тарана? — спросил его как-то молодой политработник.
Петр Тимофеевич только на миг задумался и ответил:
— Торчащий из воды Чудского озера хвост «юнкерса» со свастикой, а над ним — взмывающий в небо «ишачок» Миши Жукова. Пусть враги помнят…
ВО МГЛЕ НОЧИ
Предыстория подвига
Слава часто выбирает среди многих героев, равных по подвигу, кого-то одного. Так, среди более 170 самоотверженных героев, закрывших своим телом амбразуру вражеского дота, широко известен лишь Александр Матросов; среди более 500 экипажей, бросивших свой горящий самолет на вражеские позиции, — Николай Гастелло; среди более 600 летчиков, уничтоживших вражеский самолет таранным ударом, — Петр Нестеров (1914) и Виктор Талалихин (1941).
После победы в Великой Отечественной начали открываться новые имена воздушных таранщиков первых дней войны, и таран Талалихина стали называть первым ночным.
Но кропотливая работа исследователей и свидетельства ветеранов выявили, что первым в мире совершил ночной таран в октябре 1937 года в далекой Испании, раздираемой гражданской войной, летчик-доброволец Евгений Степанов. Приземлился на самолете.
Первым в годы Великой Отечественной войны, на третьи сутки вторжения, в ночь на 25 июня остановил полет фашистского бомбардировщика в районе Одесса-Кишинев Константин Оборин. Приземлился на самолете.
Вторым, в ночь на 29 июля, не подпустил к Москве «юнкере» Петр Еремеев. Приземлился на парашюте.
Третьим, в ночь на 7 августа, преградил своим истребителем дорогу на Москву воздушному убийце легендарный Виктор Талалихин.
Четвертым, в ночь с 9 на 10 августа, тараном «сбросил» с неба бомбардировщик на подступах к Москве Виктор Киселев. Приземлился на парашюте.
Пятым, в ночь на 5 ноября 1941 года, сокрушительным ударом своего истребителя свалил начиненный бомбами «Хейнкель-111» над Ленинградом (немецкий самолет упал в Таврический сад) Алексей Севастьянов. Всего ночных таранов за войну — более десяти.
Были попытки объяснить ночные тараны случайным столкновением: пилот не в силах точно определить расстояние на больших скоростях и в полной темноте.
Тьма действительно скрадывает расстояние, искажает очертания, и глаз пилота не сразу адаптируется к ориентировке в темноте. Но пилотов еще в летных школах обучают слепым и ночным полетам: курсант, сидя под зашторенным колпаком, учится пилотированию по приборам, затем совершает учебные полеты в ночном небе и условиях плохой видимости.
Настольной книгой, по признанию многих асов, в предвоенное время была работа американского летчика Ассена Джорданова «Полеты в облаках». В летной среде стали крылатыми его слова: «Летное искусство испытывается не в ясную, а в туманную погоду…»
Но о полетах в кромешной мгле А. Джорданов ничего не писал — в мировой авиации, тогда не имевшей радиосвязи и не управляемой с земли, ночные полеты считались смерти подобными. Но только не в России, накопившей богатый опыт «смерти подобных» полетов при освоении Арктики и Северного морского пути, спасении затертых во льдах судов и просто на обычных маршрутах в районах Крайнего Севера. Многие наши летчики носили звание «мастер слепых и ночных полетов».
И когда фашистская авиация, напрактиковавшаяся в ночных бомбежках сначала городов Испании, а затем Лондона, Парижа и других, попыталась нанести столь же сокрушительные ночные удары по Москве и Ленинграду, то потери неожиданно понесла столь великие, а результаты налетов были столь малоэффективны, что к весне 1942 года массированные налеты были прекращены. Почему?
Потому, видно, что из 10 тысяч самолетов люфтваффе, направленных к Москве, через зенитный заслон и контратаки истребителей ПВО смогли прорваться всего три процента бомбардировщиков, около 20 процентов их не вернулись на базы. А защищали небо столицы поначалу всего 1500 истребителей ПВО, из которых 65 процентов составляли поликарповские И-16, отстававшие в скорости от «мессеров», вспомним, почти на 100 километров в час, что, казалось, не давало им и надежд на победу, 25 процентов — еще более несовершенные И-153 («чайки») и лишь 10 процентов было высотных «мигов», теряющих при снижении в скорости, мощности мотора и соответственно в маневренности и снятых с производства в конце 1942 года. И совсем немного было Як-1, единственно сопоставимых по летно-техническим характеристикам с «мессерами».
Так какими же храбрецами и мастерами ночного воздушного боя были наши летчики, если даже английский историк авиации Р. Джексон, проанализировав ход битвы за Москву, констатирует: «Хотя у русских не хватало ночных истребителей, они ни разу не утратили господства в воздухе над столицей… Советские летчики компенсировали недостатки техники личной отвагой и высоким летным мастерством. Имелось немало случаев намеренных таранов… Одним из пионеров использования приема был младший лейтенант В. Талалихин, таранивший Ю-88 во время ночного налета немцев на Москву».
В книге-энциклопедии английских историков Т. По-лака и К. Шоурза «Асы Сталина» читаем о Талалихине: «Это был не первый таран войны, но первый в ночное время (об Оборине и Еремееве на Западе так и неизвестно. — Л. Ж.). Подвиг Талалихина широко известен, а сам он был воспринят советским народом как первый летчик-герой. Через два дня награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза и орденом Ленина. После этого сбил еще четыре самолета… в общей сложности 8 самолетов, а за обе войны (финскую и Великую Отечественную. — Л. Ж.) — 11».
Вот такая мировая слава у Виктора Талалихина!
Но на скрижалях истории должны быть начертаны и одиннадцать имен его собратьев по ночному тарану.
Над ночной Барселоной
СТЕПАНОВ ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1911–1996)
Лейтенант, летчик-доброволец эскадрильи Анатолия Серова, воевавшей в составе ВВС Испанской республики.
В ночь на 25 октября 1937 года, отражая на своем И-15 налет немецко-итальянских бомбардировщиков на Барселону, поджег крыло «Савойи-Мар-кетти-81», но вражеский самолет продолжал полет, пытаясь сбить пламя, и Степанов, оказавшись в безопасном «мертвом» пространстве почти вплотную к нему, применил нестеровский таран чирканьем колесами. Приземлился на самолете.