«Он горячо начал убеждать нас, — вспоминает товарищ Петра Николаевича В. Федоров, — что не пройдет и 25–30 лет, как все мы будем свидетелями успехов гениального замысла основоположника реактивной техники».
В октябре 1905 года он пишет матери, что, несмотря на строгий запрет выходить из училища в гражданском платье, переоделся и был на митинге студенческой молодежи в университете. Надо ждать больших событий…
В декабрьской Москве — баррикады, а в Питере тихо. Но для слушателей училища порядки ужесточаются. Наступила пора подготовки к выпускным экзаменам. Петр штудирует баллистику особенно тщательно, как и историю зарождения пушек (сразу после Куликовской битвы), историю ракет. Он уже знает, что еще запорожские казаки пугали турок ракетами, зажигающими осажденный город, а генерал Засядько, потомок запорожского казака, вводил ракетные установки в русской армии.
Циолковский прав: ракеты помогут человеку оторваться от земли, но они будут нужны и авиации! Труды Жуковского, которые он внимательно изучил, крепкий фундамент для развития отечественной авиации.
Он сдает экзамены на «отлично». Ему предрекают блестящее будущее в артиллерийской науке, но он просится служить на Дальний Восток. Вскоре туда приехала Дина с приемной матерью, состоялась веселая свадьба.
Здесь родился их первый ребенок — дочь Маргарита, Дука, как прозвал ее счастливый отец, в 1911 году — сын Петр.
Супруги живут на редкость согласно. Стоит Петру рассказать, что кто-то из офицеров грубо разговаривает с «нижними чинами», как Дина предлагает вывесить над входом в их дом плакат: «Чины оставлять за дверями!» — и приглашать на «нестеровские» музыкальные вечера и офицеров, и солдат. Солдаты становятся постоянными читателями личной библиотеки поручика Нестерова и по его просьбе называют его не «ваше благородие», как положено, а «господин офицер».
«Панибратство с солдатами, которое идет от Нестерова, нужно прекратить!» — решает командование.
На счастье, от Нестерова лежало несколько рапортов о переводе в только создающуюся авиационную часть в Петербурге. Что же, переведем в воздухоплавательный парк… Владивостока!
Там он впервые поднялся в воздух. Увидел землю с высоты птичьего полета и птиц, пролетавших рядом — только руку протяни. А как величественна бухта Золотой Рог в лучах восходящего солнца! Но первый восторг быстро улегся — воздушный шар, как когда-то змей на ниточке, был накрепко привязан к земле, но если попробовать вести с него корректировку артиллерийских стрельб, с высоты точнее можно навести на цель орудия. Он доложил об этом артиллерийскому начальству, принял участие в первых корректируемых с воздуха стрельбах и продолжал писать свои рапорты о переводе в авиацию. А вечерами разрабатывал конструкцию самолета-моноплана: верткого, как голубь-турман, говоря военным языком — маневренного. Он даже внешними очертаниями был похож на птицу. Проект отправил в Главное инженерное управление в Петербург.
Медленно текут известия из центра на далекую восточную окраину. Не сразу узнает Нестеров о том, что уже с 1908 года во всех уголках России стихийно возникают кружки пионеров авиации, аэроклубы, воздухоплавательные общества, строятся планёры, в Питере на Литейном проспекте создан Всероссийский аэроклуб. А Русский морской союз во главе с Б. Б. Голицыным (будущим советским академиком) борется за создание правительственного органа, ведающего вопросами освоения воздушного океана.
Кстати, именно моряки первыми поняли необходимость освоения воздуха, от них и остались в авиационной терминологии морские понятия: воздушный океан, воздушный флот, воздушный корабль, компас. Да и многие первые летчики были из моряков. Моряки же передали часть средств от пожертвований на восстановление военно-морского флота, погубленного в русско-японскую войну, на создание русского воздушного флота. А Всероссийский аэроклуб с этой же целью тоже провел всенародный сбор.
Но, к возмущению общественности, правительство истратило эти средства не на развитие российской авиационной промышленности и строительство отечественных самолетов, хотя русские конструкторы разработали к этому времени 35 проектов, а на покупку иностранных аэропланов и посылку за границу русских летчиков для обучения полетам. Вот почему и не рассматривались всерьез проекты русских конструкторов, и Нестерова в том числе.
В ответ на упорные требования обучать летчиков на Родине, в России, где авиационная наука во главе с Жуковским далеко опередила зарубежную, 1 мая 1911 года на аэродроме в Гатчине под Петербургом был открыт авиационный отдел офицерской воздухоплавательной школы… Туда и просится Нестеров.
В 1911 году свой отпуск он собирался провести по просьбе Дины на Кавказе, но уговорил ее поехать в Нижний Новгород. Была у него задумка, возникшая после того, как он увидел первый полет всемирно известного летчика Уточкина.
«Зрелище полета Уточкина вызвало у меня некоторую досаду. Самолет представлял собой неуклюжее сооружение, перепутанное многочисленными проводами и еле-еле тащившееся по воздуху, а летчик сидел открыто, скрючившись на тонких жердочках, и казалось, что не он повелевает машиной, а она им, и во мне пробудилась новаторская жилка — стремление внести в конструкцию самолетов свое, новое, создать самолет легкий, стройный, способный резвиться в воздухе подобно птице…» — признавался он газетчикам.
Второй проект самолета надо разработать так детально, с такими убедительными расчетами, чтобы Главное инженерное управление не могло ответить вторым обидным отказом. Значит, нужно проверить свои соображения и предварительные расчеты в деле. Но как? Построить планёр!
На его счастье, в Нижнем тем же летом 1911 года оказался Петр Соколов — ученик великого Жуковского. Его увлекает идея Нестерова.
— Прошу тебя, мама, освободи от мебели веранду: по размерам она как раз годится для планёра, — просит Петр.
— Ты все-таки хочешь из артиллерии перейти в авиацию?
— Да, это решено…
«Мне часто казалось, что Петя не в силах будет преодолеть все помехи, которые возникали у него на пути его стремления в авиационную школу. Я, наконец, боялась и того, что если хлопоты Пети с зачислением в авиационную школу не увенчаются успехом, он какой-нибудь резкостью испортит себе служебную карьеру в артиллерии, создав себе репутацию беспокойного и недисциплинированного офицера», — вспоминала Маргарита Викторовна.
Но строительство планёра увлекло всю семью — каждый что-нибудь делал: мать согласилась шить полотнища для крыльев, младший сын Миша, влюбленный в брата, охотно выполнял роль «подай — отнеси», а «два Петра», как называла их Маргарита Викторовна, не спали ночами, то стуча на веранде молотками, то споря у стола с чертежами.
И вот наступил долгожданный день. Он выдался солнечным, теплым, как обычно в августе на Волге. Местом для полета избрали поле рядом с Петропавловским кладбищем. Подрядили извозчика с резвой лошаденкой, от скорости бега которой зависел взлет безмоторной крылатой машины. Нашли и трос, которым прицепили планёр к упряжке. Что же делать — первый взлет придется совершить с помощью извечного гужевого транспорта! В альбомах дочери Нестерова Маргариты Петровны сохранился фотоснимок — окруженный толпой мальчишек планёр. Вплотную к его крыльям, ухватившись за рейки на них, стоит Нестеров в мундире и фуражке. Все готово к полету… Но разогнавшаяся «лошадиная сила» только и смогла, что поднять планёр и пилота, повисшего под крыльями, на высоту двух-трех метров, и тут оробевший возчик, как сказано ему было, бросил конец каната. Планёр, красиво спланировав, приземлился. Что увидел Нестеров с высоты двух-трех метров? Кресты над могилами Петропавловского кладбища да мальчишек, восторженно орущих «ура!».
Но зато во многом проверены расчеты и выкладки будущего самолета, и вскоре решено отвезти готовый проект в Главное инженерное управление самому, благо срок отпуска кончается, а ответа на рапорты о переводе в авиашколу нет. Соколов считает, что конструкция моноплана Нестерова вполне заслуживает внимания, хотя инженерные чины едва ли в силах понять и оценить его новаторство.
«Интересна система управления его самолетом, — пишет известный знаток самолетостроения в России В. Шавров, — при которой крылья могли менять свой угол установки посредством эксцентриков, а дополнительные рычаги на крыльях позволяли еще вдвое увеличить значение этого угла на концах крыльев путем перекоса их. Обе половины горизонтального оперения могли отклоняться в разные стороны и таким образом заменять действие вертикального оперения, которого на самолете не было… Прогрессивной была его идея об аэродинамических тормозах, которая только через два-три десятка лет была воплощена в жизнь в виде тормозных щитков для ограничения скорости пикирования, а также в виде парашюта, раскрываемого при посадке… А идея установки крыла на эксцентриках жизненна и теперь».
Эти нестеровские находки пригодились конструкторам реактивных скоростных самолетов… через десятки лет после его смерти. Как верна мысль, что гений видит далеко вперед. Людям обычным не дано постичь высоты его провидения, и они снисходительно считают его чудаком, фантазером, безумцем… И как же нелегко ему жить…
«Долгое время мои просьбы оставались тщетными, — пишет Нестеров в 1914 году в статье «Как я стал летчиком и петлистом» об этой трудной поре своей жизни, — но я не отчаивался и решил всеми возможными и невозможными средствами добиться своего. Но тогда у нас широко пользовались протекциями… Протекции у меня не было, заручиться ею я считал невозможным и недостойным для себя и продолжал работать над авиацией теоретически, пополняя свои знания в механике и других науках, готовил чертежи и т. п.
Наконец мне стало невтерпеж, и я решился на рискованный шаг… Без всякого разрешения я явился к генералу Поливанову (помощнику военного министра. — Л. Ж.), рискуя навлечь на себя неприятности по службе за нарушение воинской дисциплины, и рассказал ему с полной откровенностью о своих мытарствах. Генерал Поливанов отнесся очень сочувственно ко мне, принял горячее участие и отдал распоряжение о зачислении меня в школу. Я был счастлив…»